Воспоминания артистки императорских театров Д.М. Леоновой
Шрифт:
Другая опера Серова «Вражья сила» была также поставлена со мной. Когда Серов писал ее, то заранее восторгался, воображая, каково будет мое исполнение роли Спиридоновны и не ошибся. К сожалению, ему не пришлось видеть этой оперы на сцене. Он умер, не отделав ее вполне и инструментовка последнего акта, как известно, докончена была, после уже смерти Серова, Соловьевым.
Опера «Ратклиф» сочинения Кюи ставилась в Петербурге в мой бенефис, имела огромный успех и также долго не удержалась, по всем вероятиям потому, что исполнение мое роли Маргариты было слишком для меня выгодно.
Две картины из оперы «Борис Годунов» сочинения Мусорского шли также со мной, и Мусорский, живя у меня на даче, работал над двумя другими своими операми «Хованщина» и «Сорочинская ярмарка» и там их окончил.
Опера «Гроза» Кашперова шла также со мной. Исполняя
Относительно иностранных опер нечего и говорить, что я пела почти все контральтовые партии в операх, которые шли во время моей службы, главная же моя роль была в Лоэнгрине, партия Ортруды.
Последнее время мне пришлось взять для ансамбля в «Фаусте» роль Марты. Эта роль вышла у меня настолько удачна, что публика ожидала с нетерпением каждого моего появления, встречала и провожала меня громом рукоплесканий. Кроме того, за исполнение этой роли я удостоилась высочайшей похвалы: его высочество великий князь Константин Николаевич сказал мне: «У великого артиста нет маленьких ролей, вы это доказали, мастерски исполнив Марту. Мы и не знали, что можно из этой роли сделать подобное».
Закончу главу эту воспоминаниями о М.И. Глинке. Опера его «Жизнь за царя» была, как известно читателям, первою оперою, в которой я выступила на сцену в роли Вани. Я уже говорила, что в начале моей артистической деятельности М.И.Глинка переделал для моего концерта на голоса сочинение свое «В минуту жизни трудную» и романс Федорова «Прости, прости, прелестное созданье!» Кроме этого, он написал для меня следующие пьесы: «Valse-fantaisie»; цыганскую песню «Я пойду, пойду косить»; аккомпанемент к цыганской песни «Ах, когда б я прежде знала, что любовь родит беду». При этом он вспоминал знаменитую Стешу в Москве, рассказывая, что она была единственная цыганка, которая положительно увлекала его своим пением. Меня он учил исполнять в его духе его романсы: «Утешение» и «Не говори, любовь пройдет». Последний был его любимый. Из дуэтов любимым был: «Вы не придете вновь». При этом дуэте он вспоминал как две сестры, высокопоставленные особы, вручили ему текст этого романса и просили его написать музыку. У М.И. Глинки бывала часто фрейлина Бартенева, и он часто заставлял меня петь с ней этот дуэт.
Об итальянской методе пения М. И. Глинка выражался так: «Хотя мне и не по нутру итальянщина, но она необходима для обработки голоса».
М.И. Глинка задумал написать третью оперу и сюжет заимствовал из драмы «Двумужница». На эту мысль навело его мое исполнение его произведений. Я уже говорила, что мой голос очень нравился М.И. Глинке, а главное он ценил во мне уменье исполнять его музыку по одному его намеку. Главная роль «Двумужницы» предназначалась именно мне. Опера, можно сказать, была готова; музыка сложилась у него и нужно было только составить либретто, а так как из прежних знакомых ему либреттистов не было никого — кто умер, а кто уехал за границу, — то он обратился ко мне, говоря: «Найдите мне либреттиста, я хочу написать третью оперу из «Двумужницы».
Обрадовавшись этому намерению, я была уверена, что и другие также заинтересуются и обрадуются возможности иметь еще оперу М.И. Глинки, но интрига не пощадила и этого человека, несмотря на его гений, и вот факт, лишивший нас третьей оперы этого великого композитора.
Я поехала к Федорову, думая и его обрадовать этим известием, а главное рассчитывая, что он укажет мне хорошего либреттиста. Действительно, он указал — это был Василько-Петров, который, как оказалось потом, не мог удовлетворить желанию М.И. Глинки. Я же, уверенная, что Федоров рекомендует достойного для М.И. Глинки либреттиста, повезла тотчас же Василько-Петрова к уважаемому моему учителю.
М.И. Глинка был очень доволен, что я так скоро нашла нужного для него человека; он тотчас же начал с ним дело. Рассказал ему весь план оперы, объяснил свои желания и советовал как писать.
Начало действия предполагалось так: на сцене мать укачивает своего ребенка, и опера начинается колыбельною песнею (которую предстояло петь мне). М.И. Глинка тогда же предлагал мне написать эту песню, не дожидаясь окончания всей оперы, для того, чтобы я могла петь ее раньше; но я, не желая затруднять, отклонила его от этого, в полной уверенности, что у нас будет целая опера. Впоследствии
я была в отчаянии и жалею ужасно до сих пор, что не воспользовалась этим предложением; по крайней мере хотя бы эта песня теперь существовала, так как опера осталась ненаписанною. Василько-Петров настолько был некомпетентен в деле писания, что не мог исполнить удовлетворительно того, о чем говорил ему М. И. Глинка и делал совсем иное, что-то несообразное, а самое главное по своему плану. Тогда М.И. Глинка просил меня найти ему другого либреттиста, говоря: «Опера у меня вся тут, в голове, дайте мне только либреттиста и через месяц опера готова».Гениальность М.И. Глинки давала ему возможность создавать сразу и способ его сочинять замечателен: он не писал клавираусцуга, а прямо всю партитуру и голос и оркестр. И для такого-то композитора я не могла в Петербурге найти либреттиста! Федоров конечно нарочно рекомендовал бездарного Василько-Петрова, это несомненно. Да и во мне самой некоторые желали поколебать веру в гений М.И. Глинки. Капельмейстер Лядов, например, когда я сообщила ему о затруднении найти хорошего либреттиста, говорил мне, что М.И. Глинка уже исписался, что ничего больше он уже сделать не может. И другие артисты поддерживали его в этом, сама же я не могла иметь самостоятельного взгляда; читатель знает, как я сделалась артисткой и, не сознавая того сама, поддавалась влиянию этих гнусных и ложных мнений. М.И. Глинка, не найдя себе хорошего либреттиста, уехал за границу и, таким образом, эта третья опера его осталась ненаписанною.
Здесь будет кстати сказать несколько слов о возвышенной натуре о об особенностях характера М.И. Глинки. Я бывала у него часто и видела следовательно его в частной жизни, где, конечно, всегда характер человека выражается яснее. Так, например, раз мне не пришлось дня два быть у М.И. Глинки. Прихожу и вижу изменение в квартире. До этого у него было два кабинета. Теперь один кабинет, поменьше, преобразился в клетку. Поставлена в нем решетка, за которой пол усыпан песком, расставлены деревья и штук сорок певчих птичек разных сортов поселены в этой большой клетке. Было это в марте. На вопрос мой, как это сделалось в такое короткое время и для чего, он отвечал: «Я устроил это для того, чтобы птички эти наводили меня на новые сочинения; мне довольно одного чириканья какой-нибудь птички, чтобы создать из этого целую музыкальную фантазию».
В другой раз, прихожу и опять вижу изменение в квартире. Надо заметить, что М.И. Глинка жил с сестрой своей Людмилой Ивановной Шестаковой. Они занимали целый этаж; вход направо к ней, налево к нему, а квартира была общая. Так, в этот раз, когда я пришла, вижу, что от передней отгорожена половина и устроена кухня, в которой готовит новая кухарка. Дверь же к сестре заперта. Когда я спросила М.И. что это значит, он объяснил мне, что пожелал пожить своим хозяйством, потому что нашел прекрасную кухарку. Он пригласил меня обедать. Кухарка была шведка и действительно очень искусна. Обед был превосходный, приготовлен лучше всякого повара. Конечно, через неделю или полторы все это уничтожилось и жизнь потекла по-прежнему. Он говорил мне, что соскучился о племяннице.
М.И. Глинка очень привязан был к этой девочке. Гений его как бы передан был ей. Так, например, ей было не более пяти лет, когда М.И. написал для меня цыганскую песню «Я пойду, пойду косить», и эта девочка скорее меня заучила и слова и голос. Это замечательно, тем более, что в этой песне есть вариант, который проходит около двух октав. Крошечным своим голоском она выпевала так верно все нотки, что просто поразительно было слушать; замечательно еще, что в этом же возрасте она уже пела совершенно верно все лучшие мотивы из оперы «Руслан и Людмила». Ей было 8 — 9 лет, и она пела эту оперу можно сказать от доски до доски, и хоры, и соло, все одним словом. Когда она начала учиться музыке, в ней проявлялись задатки гения М.И. Глинки. К сожалению, девочка эта прожила недолго, она умерла 14-ти лет от горловой болезни.
Творчество М.И. Глинки проявилось в нем в раннем возрасте; 14-ти лет он написал уже квартет, который всем очень нравился, но квартет этот, как помнится, говорил мне М.И., не существует.
Вот еще интересный факт, рассказанный мне самим М.И. Глинкой: раз он ехал на свою родину и около Смоленска ямщик его запел. В опере «Жизнь за царя» есть мотив, который проходит почти в каждой части оперы «Ах, не мне бедному!» М.И. взял его прямо от ямщика, который на слове ах — следующее: sol, mi, ci, la, sol, fis, la, sol, mi, ci, fis, sol.