Воспоминания бывшего студента
Шрифт:
Преподаватель английского в институте Иван Степанович Луценко – пожилой, несколько склонный к полноте мужчина, носивший очки на краешке носа. Почему-то мне запомнилось, что он в любое время года приходил на занятия в сером пиджаке «в мелкую клетку» и галстуке «на резинке». Причем галстук всегда «висел» под воротником рубашки не «по центру» и был не затянут, так, что всегда была видна застегнутая верхняя пуговица. За «глажкой брюк» он тоже не особенно следил.
В руках, точнее под мышкой, он носил потертый портфель желтого цвета. Позже, когда на сцене появился Михаил Жванецкий, я вспомнил этот портфель.
Положив портфель на стол, он доставал учебник и тетрадь, которая служила журналом. Найдя в тетради нужную страницу, он поверх очков оглядывал класс.
Никакой системы в выборе «отвечающих» у Ивана Степановича не было. Он просто с первого занятия начал опрос «по алфавиту». И то, что одни отвечали лучше, а другие хуже, его нисколько не смущало.
Любимчиков у него не было. И, когда отвечал последний по списку, следующим отвечающим всегда был первый. Мне ни разу не удалось заглянуть в его «журнал», но, думаю, что против моей фамилии большинство оценок были тройки. Увы, на первых курсах моя успеваемость, в том числе и по «английскому» была не на высоте.
Конечно, зная систему, можно было подготовиться и получше. Но, когда я увидел, что независимо от того, как я отвечаю, похвалы не будет, интерес к предмету у меня пропал. Конечно, я читал и переводил все, что задавали. Но были предметы поважнее, и желания тратить время на английский у меня не было. А ещё меня смущало произношение Лученко. Он не особенно напрягался и иногда просто "читал русским языком английские буквы".
Он быстро запомнил каждого из нас по фамилии. Этому в немалой степени способствовало то, что занятия почти всегда проходили в одном классе, а мы садились на одни и те же места.
Вот взгляд Луценко остановился на мне, и далее следовало: «Comrade Terekhov. Read and translate, perhaps, the text, page fifty-four». Это так должно было быть. А звучало примерно так: «Ну (небольшая пауза), камрид Терехов, рид энд транслейт пэрхэпс зы тэкст, пэйдж фифти фор».
Я поднимался, брал в руки книгу, заранее открытую в нужном месте, и начинал читать. Прочтя нужный текст, я переводил его на русский. С произношением при чтении у меня проблем почти не было. Но когда я к занятиям не готовился, с переводом иногда были проблемы. Точнее, не с переводом, а с расстановкой времени.
Возможно, на начальном этапе обучения я чего-то не понял или не запомнил. И поэтому никак не мог взять в толк, как это в настоящем (и других тоже) времени можно ещё что-то выделить, от чего и слова будут звучать по- разному, и перевод будет разный. И если смысл текста мне всегда был понятен, то разницу в том, что, например, «действие совершается постоянно, или сейчас, или продолжается или…ещё чего-то» я вроде и понимал, но зачем вся эта, извините, «галиматья» в толк взять не мог.
Учебники, которые нам предлагались, были, как и положено, ориентированы на специфику ВУЗа. И если мы эту специфику понимали, то для Ивана Степановича, по-моему, это был такой же «темный лес» как для меня «времена».
Конечно, он знал, что «ток бывает переменный и постоянный». Но объяснение, почему «трамвай для движения использует постоянный ток» нас, извините, Иван Степанович, насмешило. А он «на полном серьезе»
считал, что, если бы трамвай «попытался» двигаться на «переменном токе», то «он бы дергался туда-сюда с частотой пятьдесят герц».Выслушав перевод он, считая, наверное, что оценку моих знаний «по-английски» я (как, впрочем, и другие) не пойму, делал разбор ответа по-русски. Сделав после ответа небольшую паузу, он протяжно произносил примерно такую фразу:
– Да а а, камрид Терехов, слабовато.
– Я старался, Иван Степанович, – с тоской произносил я в ответ.
– Не сильно старались, камрид Терехов, ситдаун.
Так я и закончил изучение английского языка в институте, не сумев понять «их», английскую, разницу в настоящем, прошедшем и будущем времени.
Мои институтские друзья запомнили фразу Ивана Степановича, и когда у меня что-нибудь не получалось, иногда звучало: «Не сильно старались, камрид Терехов».
«Штангист»
Первое сентября 1968 года у меня началось, как у всех студентов: с лекции. Появились новые предметы, появилось и новое увлечение.
Во дворе главного учебного корпуса располагался спортзал. Точнее, здание, переоборудованное в спортзал. И было это здание, до тех пор, как его не переоборудовали, кирхой. Кирха или кирка (нем. Kirche) – германизм, обычно используется для обозначения лютеранских культовых сооружений. Оригинальное немецкое значение – церковь, как таковая, во всех смыслах, как сообщество, так и здание, без какой-либо конфессиональной окраски.
Так все спортзал и называли «кирха». Здание классической готической архитектуры, построенное в начале 19 века снаружи, как я полагаю, не ремонтировалось к тому времени, очень давно. Но то, что оно очень красивое, было видно и без ремонта. Все внутреннее оборудование, которое, наверное, было в здании, отсутствовало. Центральный вход с крыльцом был закрыт, а входили мы через боковую дверь, которая располагалась напротив общежития, в левой (если смотреть с фасада) стороне здания.
< image l:href="#"/>Кирха-спортзал. Слева – пятиэтажная «общага»
А внутренние помещения представляли собой вот что: сразу от входа был большой зал, где по краям располагался ряд скамеек. На противоположной части были установлены помосты для штангистов, перекладины, брусья и другое спортивное оборудование. Центральная часть представляла площадку для волейбола. А если постелить маты, то это был огромный ковер для борцов. В районе центрального входа были оборудованы душевые.
Самым интересным был балкон, который располагался внутри по периметру всего зала на высоте около трех метров. Подняться туда можно было по двум лестницам. Там обычно тренировались велосипедисты. Конечно, они не ездили по балкону. Велосипеды были установлены в специальные станки. Передние колеса были зафиксированы, а задние стояли на специальных приспособлениях. Педали можно было крутить, колеса крутились. А для дозирования нагрузки имелись специальные устройства. Иногда удавалось покрутить педали, но у каждого велосипеда был хозяин, и не все любили, когда посторонние пользовались этими тренажерами.