Воспоминания (Детство, Царствование Александра II и Александра III)

В телеграмме, о которой я упоминал выше, было сказано, что Государь очень просит осмотреть Мургабское имение, главным образом шлюзы и канал, и дать свое заключение.

Мы приехали в Мургаб, остановились там и провели целый день. Приехав туда, мы сейчас же пошли смотреть шлюзы, которые были сделаны для пропуска воды. Вышнеградский вместе со мною очень внимательно все осмотрел.

Я тогда имел уже некоторое понятие вообще о строительном искусстве и строительном деле, так как я сделал свою карьеру как управляющий железными дорогами. Мне и Вышнеградскому система устроенных там шлюз показалась крайне неудачной. Всю эту работу делал инженер Козел-Поклевский.

Инженер Козел-Поклевский очень способный человек, из военных инженеров, приглашен он был, кажется, из Сибири. Насколько мне помнится, этот Козел-Поклевский и его брат участвовали в восстании 63 года, а поэтому их и сослали на поселение в Сибирь. Брат инженера Козел-Поклевского составил там большое состояние; этот Козел-Поклевский тоже сделался довольно известен - как инженер. Почему обратились именно к нему для исполнения этой работы - этого я не знаю.

Когда я с Вышнеградским вернулись с осмотра работ, то, попросив план, начали его рассматривать. Затем Вышнеградский стал делать расчет крепости всей плотины, и мы оба пришли к заключению, что едва ли эта плотина может выдержать напор воды, когда вода будет пущена из реки.

В этом смысле мы и высказали наши сомнения Козел-Поклевскому, но тот, конечно, утверждал, что он уверен, что все он сделал хорошо и что плотина выдержит всякий напор воды; что она выдержит тот напор, то течение, которое произойдет, когда будет пущена вода из реки.

{204} Так мы и оставили Мургаб, причем с дороги телеграфировали, конечно очень осторожно, наши впечатления Воронцову-Дашкову для доклада Государю. Мы телеграфировали, что осмотрели все работы, что, конечно, если эта Мургабская степь будет орошена, то, может быть, на ней будет возможно развитие хлопка, но что, с другой стороны, местное население и даже начальник Закаспийской области относятся несколько скептически к этому делу, потому что находят, что отнимается вода от реки, которая питает целую массу местного населения; через это местное население будет вынуждено в меньшей степени пользоваться водою для орошения своих участков. Вот вследствие то этого, как говорят, население и относится к этому предприятию довольно недружелюбно.

Эта телеграмма была очень неприятна Воронцову-Дашкову, потому что подобного рода действия могли, конечно, только возмущать такую благородную и честную натуру, какою был Император

Александр III.

Я даже думаю, что, может быть, Императору эта телеграмма Вышнеградского и не была вполне доложена, или же была доложена в смягченном виде.

В заключение в телеграмме было сказано, что, кроме того, проверив все представленные расчеты, он (Вышнеградский) и его спутник директор железнодорожного департамента - Витте - сомневаются, чтобы плотина эта могла выдержать тот напор воды, который произойдет, когда будет пропущена вода через эти шлюзы.

Мы дали эту телеграмму, еще не покидая Закаспийской области, потом мы переехали Каспийское море и приехали на Кавказ - в Тифлис, где остановились только на несколько часов.

И вот в Тифлис получилась телеграмма, что после нашего отъезда через два дня были открыты шлюзы, пущена вода и плотина не выдержала давления воды, весь канал попортило и унесло, т. е. буквально произошло то, что мы предвещали на основании наших простых расчетов.

В Среднюю Азию с нами ездил сын Вышнеградского Александр Иванович и его товарищ Алексей Иванович Путилов; оба они незадолго перед поездкою кончили курс в университете и были еще совсем юношами.
– Один из них, а именно Александр Иванович Вышнеградский теперь один из главных деятелей Международного банка, а другой - Алексей Иванович Путилов - {205} председатель правления Азиатского банка, один из первых финансовых деятелей в Петербурге.

Когда мы были в Тифлис, то молодежь (дворянская) хотела устроить для сына Вышнеградского кутеж; на этот кутеж приглашали также Путилова и меня. Я не пошел, потому что чувствовал себя не совсем здоровым. Пошел сын Вышнеградского, который в саду около Тифлиса кутил целую ночь с грузинским дворянством - с танцами и зурною (зурна - грузинская музыка).
– Я же поехал в известные тифлисские серные ванны; со мною захотел поехать и молодой Путилов.

В этих тифлисских серных ваннах есть чрезвычайно сильные массажисты, которые так (сильно) делают массаж, что все кости трещат.
– Вот я одному из этих массажистов-татар подшепнул, чтобы он сделал хороший массаж Путилову.
– Обыкновенно после ванны кладут моющегося на деревянную стойку и обливают жидким мылом, которое пенится (делается это особенным образом - в мешках, причем мешок надувается, а в нем пнистое мыло). Затем на этого субъекта, который находится весь в мыле - садится массажист и начинает его массировать. Боли собственно при этом особенной не бывает, но так как повсюду в суставах при этом массаже трещать кости, то человек, не привыкший к этому, конечно, пугается. И вот бедный Путилов орал, как сумасшедший, и все умолял меня, чтобы я заставил этого массажиста прекратить делать массаж. Этот массажист-татарин, конечно, по-русски ничего не понимает; Путилов кричит - а он смеется.

После этого прошло уже 20 лет и даже теперь, когда я вижу Путилова и напоминаю ему о том, как ему делали массаж в тифлисских банях, он от этого воспоминания приходит в ужас.

Я поехал с Вышнеградским в Среднюю Азию, ранней осенью, а моя жена, ранее этого по совету московской медицинской знаменитости того времени, проф. доктора Захарьина, поехала на Кавказ, в Пятигорск и в Кисловодск. Как я говорил, мы с Вышнеградским спустились по Волге, затем в Царицыне сели в поезд и поехали по железной дороге на Кавказ. Проездом через минеральные воды, т. е. из Пятигорска в Кисловодск, мы остановились в Кисловодске. Вышнеградский остановился в Кисловодске, потому что там жила его {206} старшая дочь, вышедшая замуж за Сафонова, известного музыканта, дирижера, который пользуется теперь большою славою, в особенности в Америке. Дочь Вышнеградского жила там, потому что отец Сафонова, который был казачьим генералом, а главным образом он был аферистом, имел в Кисловодске большую дачу и кроме того имел большую гостиницу, которую он и содержал.

Мы с Вышнеградским заранее условились, что он заедет в Кисловодск, где как раз в это время делала курс своего лечения жена. Я, конечно, остановился у жены, которая нанимала маленькую дачу у Барановского, и пробыл там двое суток. Уезжая через двое суток с Кавказа, я оставил свою жену в сравнительно хорошем состоянии: она была очень бодрая, веселая, говорила, что ей очень помогают воды "Нарзан". Я тогда не знал свойства вод Нарзана. Нарзан и купание в нем очень подымают силы организма, придают бодрость, но у кого слабое сердце, на того Нарзан очень сильно впоследствии отзывается, отзывается именно на сердце. Вообще те, кто пользуется Нарзаном, принимают ванны, во время самого курса лечения делаются чрезвычайно бодры. Это свойство Нарзана местные жители хорошо знают.

Так в это время, например, в Кисловодске был один казачий полковник князь Дундуков-Корсаков, сын Киевского генерал-губернатора, впоследствии генерал-губернатора на Кавказе. Я как-то о нем в начал моих рассказов вспоминал. Так вот все удивлялись, что Дундуков-Корсаков (который был женат потом на актрисе Ильиной) влезал в бассейн Нарзана, требовал шампанского и выпивал там целую бутылку. Все этим поражались, так как было известно, что никто не мог бы этого выдержать, со всяким был бы после этого удар, до такой степени эти воды сильны. Вообще, кто купается в Нарзане, тот знает, что он очень холодный, что можно только в него окунуться, но оставаться в нем долго, да еще пить шампанское - это вещь совсем экстраординарная.

Потом, когда я приехал в Тифлис - не помню, что-то такое произошло, кажется, получил первую орденскую ленту и телеграфировал жене в Пятигорск. Она мне отвечала телеграммой, причем телеграмма эта меня очень удивила, потому что в ней она почти предсказала мне все то, что со мною после случилось до настоящего момента моей жизни.

Мы с женою условились, чтобы вернуться в Петербург почти одновременно, но жена с Кавказа заехала в имение своего брата - {207} Иваненко (Черниг. губ.) и мне оттуда писала, что она там очень веселится. Из имения своего брата, жена должна была приехать в Киев, побыть в Киеве 1-2 дня, чтобы видеть свою мать и затем вернуться в Петербург. Но вдруг я, будучи уже в Петербурге, совершенно неожиданно получил депешу, что жена умерла от разрыва сердца. Для меня не подлежит никакому сомнению, что смерть ее была последствием лечения Нарзаном.

Когда я приехал в Киев ее хоронить, то взял с собою в Петербург дочь жены, нанял для нее очень хорошую не то гувернантку, не то dame de compagnie. Вот то было единственное время, когда я с нею прожил год, или немного больше года. Потом я женился на второй моей жене, а она (дочка! ldn-knigi) вышла замуж за Меринга.

Возвратясь в Петербурга, я, конечно, опять явился к Абазе. Абаза как то снова заговорил со мною о Рафаловичах, говорил, что банкирский дом Рафаловичей в Одессе пошатнулся, что это такой почтенный дом, что нужно ему оказать помощь и не могу ли я по этому предмету заговорить с Вышнеградским. Я ему на это ответил: