Воспоминания и рассказы

И второй случай, у меня очень сильно болел зуб, и мама посоветовала съездить к деду Билыму, который заговаривал зубную боль. Я поехал к нему велосипедом.

–Что, зуб болит? – спросил он, когда я зашел к нему во двор. – Езжай домой, скоро пройдет.

Я уехал в полном недоумении, даже имени не спросил. Как же он заговаривать будет? Решил, что зря съездил. Но пока я ехал домой, а это всего минут пятнадцать, зубная боль действительно прошла. Так-что в этом что-то есть, чего мы не знаем и не понимаем, оно существует вне нашего сознания.

Дальше помню детский садик, но называли его яслями. Меня водили в них два года, но только летом, возможно зимой он и не работал. Где в это время была Алла, я не помню. Алла говорит, что ее пару раз водили в садик, но ей там не понравилось, и она наотрез отказалась туда ходить. Первый год ясли размещались в обычном доме, как обычный частный, с маленьким двором, а на второй год – в большом колхозном доме с огромным двором. Потом в этом доме была контора колхоза «Заря коммунизма». Кстати, в селе тогда было четыре колхоза. В яслях мне нравилось, в основном игрались в песочнице, что-то лепили, строили. Дома песка на было, была только глина, которой мама мазала пол. Был мальчик со странным именем – Вячик. Только одно меня не устраивало в садике – дневной сон. Я ведь никогда на спал днем, а здесь днем меня пытались укладывать спать, чему я всячески сопротивлялся, наотрез отказываясь спать. Мои протесты были услышаны и меня оставили в покое. Пока другие спали, я спокойно игрался в песочнице, строил замки из песка.

Из ясельной жизни запомнились два случая. Как-то раз в ясли приехала какая-то учительница, спросила у воспитателей кто из детей самый послушный и вручила мне большой букет цветов. Воспитатели предлагали мне поставить букет в вазу, чтобы постоял там, пока за мной не придут, но я свой букет никому не отдал. Положил только на пять минут на скамейку, когда захотелось поиграть с ребятами в мяч. Через пять минут от него ничего на осталось. Было очень жалко этот букет, ведь я хотел подарить его маме.

И второй случай. Детей разделили на две команды, нужно было мячом попадать в кольцо. Оставив нас соревноваться, воспитательница ушла по своим делам. Я комментировал ход этих соревнований используя выражение, которое слышал от мужиков, когда у них что-то не получалось. При промахе я говорил: «Вот б-дь». Смысла этого выражения я конечно же не понимал, просто подражал старшим. Некоторые нехорошие дети побежали к воспитательнице и наябедничали, будто бы я матерюсь, хотя у меня такого и в мыслях не было, я ведь знал, что материться нельзя. Ни за что попал в «угол». Тоже очень обидно было.

И еще одно отрывочное воспоминание. Начало зимы. Я, Алла и внук деда, который нам с Аллой сшил пальтишки, Толя Осипенко, играем не далеко от нашего огорода, на сажалке (большого размера яма в диаметре порядка 30 метров и глубиной до двух метров, выкопанная в низине для того, чтобы туда стекала лишняя вода с ближайших огородов). Гнем план, то есть бегаем по очень тонкому первому льду, а он под нами прогибается и растрескивается на мелкие элементы, но не проваливается. При этом на поверхности льда образуется рисунок в виде паутины, и, при беге по такому люду, образуются своеобразные волны из прогибающегося льда. Очень интересное, щекочущее нервы занятие. И так бегаем до тех пор, пока под кем-то этот лед не провалится. Толя уже взрослый, он на три года старше меня и ходит в школу. Лед, почему-то, провалился под самой легкой Аллой, и она ушла под воду. Хорошо, что Толя не растерялся, быстро подбежал к этому провалу, схватил Аллу за руку и вытащил на лед. Побежали домой, каждый к себе. Я рассказал маме о геройском поступке Толика, но она его не оценила, как и мое красноречие. Она как раз убиралось в доме, и в руках у нее была мокрая тряпка. Мокрая тряпка оказалась еще одним средством воспитательного воздействия. Она отходила меня этой тряпкой с ног до головы, обещала и до Толика добраться. Аллу натерли водкой, гусиным жиром и уложили спать, а маму отец отвел в роддом, и она родила братика Талика. Через два месяца мне исполнилось пять лет.

Алла подсказала, что с купанием было не совсем так, как я описал. Она не провалилась. Там недалеко была прорубь. Толик рукой попробовал воду в проруби. Алле также захотелось поболтать воду, но рукой она не хотела, поскольку вода холодная, решила поболтать ногой. В итоге оказалась в проруби.

После рождения Талика мама находилась дома, и мы начали учить буквы по азбуке, сделанной в виде игральных карт с картинками. Мне это занятие очень нравилось. Мама говорила, что когда я выучу все буквы, она достанет Букварь, и мы будем читать. Я не мог дождаться этого момента, очень хотелось увидеть этот загадочный Букварь и начать читать. И вот наступил долгожданный день. Мама достала Букварь, и мы начали читать. Дело оказалось очень трудным, и мне оно быстро разонравилось. Дальше я учился читать, как говорится, из-под палки. Каждый день я должен был прочитать вслух определенное количество сначала абзацев, а потом страниц. Пока не прочитаю, гулять мама на пускала, а все ребята давно уже гуляли. Одним словом, это было мучение. Мне больше нравилось считать. Я быстро научился считать до двадцати, и дальше десятками до ста. Легко складывал и вычитал числа в пределах двух десятков. А еще в это время, длинными зимними вечерами мы с Аллой и мамой сидели на печи и пели песни. В основном революционные: «По долинам и по взгорьям», про Щорса, про Кармелюка, песни на стихи Шевченко.

Через несколько месяцев маме нужно было выходить на работу, а Талика девать было некуда, так как в ясли, которые находились в центре села, детей принимали только с полутора лет. У нас появилась бабка-нянька, которая жила у нас и смотрела за Таликом. Талик постоянно кричал и плакал, и бабка потребовала доплаты, потому, что ребенок очень вредный. Потом она на пару дней куда-то уезжала, и ребенок перестал кричать и плакать. С ее возвращением все возобновилось. Мама осмотрела Талика и обнаружила на его теле красные следы, как будто его специально больно щипали, чтобы он кричал. Бабку выгнали и взяли другую, после чего ребенок стал абсолютно спокойным.

Когда Талику исполнилось полтора года, мама стала носить его в ясли. Но брат оказался хилым ребенком, за год посещения садика он семь раз болел воспалением легких, и мама лежала с ним в больнице. Хорошо, что в то время в Вертиевке было все свое: и больница, и поликлиника, и роддом. Сейчас, с развитием демократии, нет ничего, в бывшей больнице осталась только машина скорой помощи с одним водителем, без врачей, да и ту нужно заправлять своим бензином, чтобы тебя отвезли в больницу в Нежин. Дальше носить Талика в садик было опасно, и его начали оставлять на попечении двоюродной бабки Ганны. Мама рассказывала Алле, что кушать там Талик отказывался, ел только печенье, которое мама клала ему в карман. Он нигде не бегал и не играл. Как мама утром сажала его на лавку в доме бабы Ганны, так он и сидел до обеда, когда мама возвращалась из школы и его забирала.

Примерно в этот период я впервые попал в Нежин. Ехали на базар на телеге, запряженной лошадью, с дедом Митрофаном и отцом. Выехали затемно, было довольно прохладно, и меня накрывали тулупом, чтобы не замерз. Утром уже были на базаре. Не помню, чем торговали, но большой бублик мне отец купил.

Родная моя бабушка Татьяна умерла рано, но были еще две двоюродные: Ганна и Домаха. Бабушка Домаха жила одна, далеко, аж возле железнодорожной станции, и к нам практически не приходила. Ее муж и старший сын не вернулись с войны. Младший, Коля, ездил на работу в Нежин в рваных сапогах, осенью промочил ноги, заболел и умер. Дочь Галя жила в Чернигове. Позже, когда повзрослел, ездил к бабушке я, возил молоко и другие продукты, которые передавала мама.

Бабушка Ганна жила недалеко от нас, вместе с невесткой Варварой и внучкой Верой. Муж ее к тому времени уже покоился на кладбище, старший сын, отец Веры, погиб на фронте, а младший Иван жил в Ичне, где работал лесничим. Бабушка к нам иногда заходила, и ее угощали селедкой. Говорили, что за селедкой она на край села в гости пойдет. Пару раз я с бабушкой Ганной ходил в церковь. Первый раз были на обычной службе. Кроме красивых икон ничего интересного я там не увидел. А второй раз были на пасху на всенощной. Какая красота, какая торжественность. Я простоял в церкви как завороженный целые полчаса. Потом все наскучило, и мы с другими мальчишками играли во дворе церкви в прятки. Ночью это очень интересно. Мальчишки учили меня как заработать в церкви на кино. Когда церковный староста будет обходить людей с подносом для пожертвований, нужно положить на поднос 5 копеек, а сдачи взять 15 копеек. Поучаствовав таким образом в благотворительности несколько раз, можно набрать нужную сумму на кино. Но я не стал этого делать, это как-то стыдно. Потом начался крестный ход, очень красивое зрелище. Мы с бабушкой тоже прошли со всеми вокруг церкви. Уже под утро народ выстроился вокруг церкви со своими корзинками с зажженными в них свечами, и священник все это освятил. Это было очень красиво. Стоило не поспать ночь чтобы увидеть всю эту красоту.

А потом бабушка взяла меня с собой при поездке в Ичню к сыну Ивану. Ехали сначала до Нежина, а потом маленьким автобусом, у которого дверь открывалась длинной ручкой с места водителя, ехали до Ични. В пути попали под сильный ливень, дорогу размыло, автобус таскало по дороге из стороны в сторону. По пути есть село с названием «Вэлыка дорога», оно наверно сильно заболочено, потому, что на всем протяжении примерно в 5 км вдоль дороги выкопаны глубокие рвы. В один из таких рвов и начало сносить наш автобус, который сильно накренился как раз в ту сторону, где мы сидели. Я думал, что мы перевернемся в этот ров, в воду, а я не умею плавать. Но все обошлось, водитель потихоньку сумел выехать.