Воспоминания Калевипоэга

Славная затея! И от тяжкого бремени вздохнуть можно, и размышлениям время будет предаться. Тоска-кручина прочь уйдет, а вместо того покой и умиротворение в душу снизойдут. Тишина дубрав, блаженное житье, грибы, ягоды, всяческая природа!.. Ах, до чего же мне всего сего захотелось! До чего сладостной и желанной виделась мне доля сия!

— Управляй народом Виру! —

начал я, голос мой пресекся от сильного волнения.

Олевипоэг с недоумением обернулся. Он не понимал, о чем я.

— Управляй народом Виру, Мир его оберегая. Управляй людьми с любовью, Будь правителем счастливым, Будь, мой друг, меня счастливей!..

— Дорогой король, — прошептал он, — да что ты, да с чего это ты?..

— Друг мой, решил я, в здравом уме и твердой памяти находясь, бразды правления в твои руки передать. Хочу я тебя, Олевипоэг, королевской властью облечь! Отныне ты король и пребудешь им до конца дней своих. А супруга твоя сиятельной правительницей Эстонии станет. И да не угаснет род ваш, и отпрыски ваши престол эстонский да унаследуют!

Олевипоэг стал на колени, но я тут же поднял его.

— Королю ни перед кем не пристало колени преклонять! И молчи! Никаких благодарений слушать не желаю! И не пялься на меня, как хорек на орла, — добавил я, хлюпая носом и роняя слезу.

Прошелестел легкий ветерок над лугами, неся слабый аромат близящейся осени.

Я вошел в лес, и деревья расступались предо мной.

Олевипоэг смотрел мне вослед, рот полуоткрыв, словно что-то крикнуть собираясь. Глаза его были влажны.

XX

Там-то, никому не ведом, Славный витязь поселился, Словно бедный муж-отшельник…

Неужто пустынник сей, для душеспасительной жизни в лесную чащу удалившийся, и вправду бывший богатырь и король?

Построил я шалашик из веток, сквозь них по ночам мерцающие звезды взирали на меня. Сколь бесподобно и поучительно, в небесную высь взор устремив, о мудрости создателя всего сущего размышлениям предаваться… Вот карабкается по твоей руке махонький жучок, усиками шевеля. И вот уже раскрыл он крылышки и улетел от тебя. Куда? Зачем? Скромный лесной цветок созерцая, призадумаешься, отчего таков он, а не иным создан…

Прекрасно вечернее затишье в дремучем лесу, и только чибис жалобными своими криками тишину нарушает да стая уток, над шалашом пролетающая.

Много ли человеку надобно?..

В те дни одиночества подводил я итоги жизни своей. Не столь уж много дел совершено, коими гордиться следовало. Утешало меня сознание, что с чистым сердцем и на благо я всякое начинание затевал. И, хоть немало ошибок натворил, все же Эстония под моим управлением далеко вперед шагнула.

Темными ночами, когда сквозь тучи молнии сверкали и гром во всю мочь грохотал, размышлял я о величии всемогущей природы и о том, что есть человек пред ликом ее. Постиг я, что и королю, как всякому смертному, свои пределы положены. И осознание сей истины не унынию, а духа моего укреплению споспешествовало.

Вспоминался финский кузнец и сын его, коего безвинно я жизни лишил, но грех тот не сгибал меня, и не мыслил я небеса о прощении молить. Нет, за свое злодеяние готов я был кару понести, а порой и жаждал возмездия.

Трудно название найти смешению чувств, меня обуревавших: то было ожидание, смутное томление, неясный трепет. Подобное смятение души можно, пожалуй, жаждой искупления счесть. И полагаю я, что оная жажда искупления и на справедливый суд надежда подвигнули меня удалиться от суеты мирской, посвятив себя целомудренному и постническому затворничеству.

В один день, прекрасным его не назову, явились перед шалашом моим трое мужей, в доспехи закованных. По-эстонски не чисто изъясняясь, выразили они гнев свой и осуждение народу, каковой славного короля, полного сил и всяческих способностей, изгнанию попустительствовал. Приходилось им в сражении меня видеть и восхищаться не раз способом ударов нанесения, ни французской, ни итальянской школе не соответственным: больно уж часто экс-король вместо coup d'epee бой в свою пользу заканчивал мощным coup de pied'oм [8] в зад противника. Должно признаться, что подобный манер ведения поединка цивилизованным народам вовсе не известен. И они все втроем охотно к моей великой силе свою немалую мудрость приложить согласились бы, дабы изумить весь свет совместными невиданными подвигами.

8

Coup d'epee — удар мечом; coup de pied — пинок ногой. — Примечание Калевипоэга

— Вступай с нами в союз, и мы весь мир покорим, — так закончил старший из трех железных мужей.

Суетный их разговор и властолюбивые устремления не по вкусу мне пришлись.

— А на кой его покорять, весь мир-то? — спросил я. — Нешто покоренный мир непокоренного лучше? Загляните, мужи неразумные, в душу свою и пустую амбицию из оной изгоните, так обретете вы подлинное могущество и покой.

Железные мужи презрительный взгляд на меня кинули и о чем-то на своем корявом чужеземном языке болтать принялись. Но я свары не хотел и сказал приветливо:

— Садитесь-ка лучше на зеленую травку да разделите со мной простую мою трапезу. Сия почтенных размеров щука в излучине речки мною поймана, хлеб свой я из съедобных кореньев испек, а для услаждения дикого меду, лесными пчелками собранного, отведаете. Запить же все ключевой водою пользительно, оная прохладная вода горячие ваши головы остудит и мысли на благоразумный путь направит.

— Нет, он более не муж, а еще того менее — предводитель войска! — бесстыдно зубоскалить младший из троих принялся. — Это же баба! Видать, его в бою по известному месту стукнули.

«Калевипоэг, сдержись!» — сказал я сам себе.

Калевитян сын могучий, Речь забавную услышав, Не ответил им ни слова, Но глаза свои лукаво Опустил на гладь речную, Спину к плутам повернувши.

Тихо шептались камыши, дыханием вечернего ветерка колеблемые. Плыла по спокойной воде утица с утятами. Мирная и благолепная сия картина, без сомнения, утишила бы досаду мою, кабы не заметил я, что железные мужи, головы содвинув, прикидывают, как, уж хоть из милости, прикончить сего столь капитально на задницу усевшегося короля. И еще заметил я, на отражение в воде глядя, как один из них за меч схватился.

Кроткому праведнику ничего не оставалось, как место герою уступить.

Давно уж такого со мной не было, когда разноцветные круги перед глазами полечку пляшут. Прежде чем понял я, что творю, сгреб я всех троих железных мужей за вихры и по глотку в землю вогнал.

С огорчением взирал я на дело рук своих — три кумпола, из песка торчащие, — и уронил три слезы о потерянном душевном покое. «Не научился ты сдерживаться, Калевипоэг! — подумал я грустно. — Все твои благие намерения прахом пошли…»