Воспоминания кавалерист-девицы армии Наполеона
Шрифт:
— Тереза, ты никогда не научишься врать. Из-за тебя я опять получил взбучку; но ничего, ты все равно храбрая девочка, и за это я тебя люблю.
Наше первое причастие было у нас троих в один день. После того, как мы начали изучать катехизис [10] и готовиться к исповеди перед господином кюре, наши подвиги с ведрами и пышками пришлось прекратить. В тот день я почувствовала настоящий прилив жалости; из самой глубины моего сердца и очень искренне я пообещала Богу быть умной и никогда не забывать его святого имени. Если первую часть этого своего обещания я выполняла не слишком строго, то что касается второй его части, то я не побоюсь заявить, что в течение всей моей жизни, полной приключений, я ни разу о ней не забыла. Клеман был в своей великолепной униформе, а его левый рукав был украшен широкой белой лентой, из которой был сделан пышный бант. Он показался мне еще более красивым, чем обычно. После церемонии я пошла на прогулку в своем белом платье и вуали.
10
Катехизис — общедоступный, изложенный в виде вопросов и ответов учебник исповедания христианской веры.
— Боже
Мое сердце погрузилось в нежное блаженство. Его и его сестру я готова была любить еще больше, если бы это было возможно. Ох! Как первое причастие привязывает людей. Не забывайте, что все это происходило до 1789 года.
Но даже у детей не бывает вечного блаженства. Первое причастие прошло, и наступило время расставаться! Однажды появился мой дядя и объявил, что собирается отвезти меня в Авиньон. Что за Авиньон? Никто в Рюэйе не мог ответить на этот вопрос. Мой дядя сказал, что это город в ста шестидесяти льё от Рюэйя: но это же целый мир, который встанет между мной и моими друзьями! Рыдая, мы вынуждены были попрощаться. Виктуар пообещала всегда помнить о своей милой Терезе. Клеман выругался, как настоящий солдат, стал пунцово-красным и выразил сожаление о том, что был ленивым и так и не научился писать. Со своей стороны, я не осмелилась проклинать наши прогулы: им я была обязана высшими удовольствиями моей жизни; но я дала молчаливый обет, гордость не позволила мне сказать об этом вслух, при первой же возможности продолжить образование, в котором я так мало преуспела.
Глава II
Я скучаю за прилавком. — Моя униформа канонира. — Федералисты и Аллоброгский легион. — Мой первый и последний выстрел из пушки.
Мне было одиннадцать с половиной лет, когда я приехала в Авиньон. Дядя поместил меня на содержание к одной торговке сукном. Я прошу у вас разрешения не называть ее имени, у меня есть на это причина. По мере взросления и по мере формирования моего сознания некоторые обстоятельства заставили меня потом подумать, что эта милая женщина не была в душе таким уж безжалостным скупердяем, и что в период моего пребывания в ее доме мне приходилось слышать не только звон монет, но и какие-то нежные слова. Я быстро пробегусь по этому периоду моей жизни, в который я немного наверстала время моего прекрасного детства, не скажу потерянное, но потраченное в основном на невинные развлечения. Я научилась отмерять локти, [11] вести бухгалтерию, шить, разбираться в тряпках и т. д. Но я должна признать, что не находила во всем этом особой прелести. Вкус к активной, бродячей жизни, рано развившийся во мне, каждый раз брал верх. Грудь моя требовала свежего воздуха; в лавке я страдала, за прилавком мне казалось, что я засыхаю.
11
Локоть — мера длины. Во Франции она равнялась примерно 120 см.
Разразилась революция, но почти четыре года я почти ничего не знала о ней. Незаметно мне исполнилось восемнадцать лет. Моя мечтательность имела то преимущество, что отвлекала меня от большой политики. Однако я чувствовала себя склонной к роялизму. Что касается маленького Клемана, то с момента моего отъезда из Рюэйя я ничего не слышала о нем и теперь метала громы и молнии в адрес бандитов, убивавших швейцарцев 10 августа. [12] Из уважения к своему дяде я повторяла вместе с ним, что Франция обесчещена тем, что отправила на эшафот своего короля. Наконец, наступило 2 июня 1793 года и изгнание представителей партии Жиронды. [13] В Авиньоне, как и повсюду на юге Франции, вспыхнуло восстание против декретов Национального Конвента. Контрреволюционное движение направлялось роялистами, начавшими маскироваться под жирондистов.
12
10 августа 1792 года в Париже вспыхнуло восстание, сопровождавшееся избиением швейцарской стражи, охранявшей королевский дворец. Король Людовик XVI со своим семейством нашел приют в Законодательном собрании, но последнее в его же присутствии постановило отрешить его от власти и взять под арест, а для решения вопроса о будущем устройстве Франции созвать чрезвычайное собрание под названием Национального Конвента. Вскоре король был признан виновным в заговоре против свободы нации и казнен 21 января 1793 года.
13
Жиронда — партия буржуазных республиканцев, выражавшая интересы крупной торгово-промышленной буржуазии. Название это объясняется тем, что ее наиболее видные представители были выбраны в Законодательное собрание, а затем в Конвент от департамента Жиронда. До 2 июня 1793 года жирондисты занимали господствующее положение в Конвенте. После народного восстания 31 мая — 2 июня 1793 года к власти пришли якобинцы (левые экстремисты, сторонники революционной диктатуры) во главе с Робеспьером, Кутоном и Сен-Жюстом. Начался жесточайший и ничем не контролируемый революционный террор. Конвент сосредоточил в себе исполнительную и законодательную власти и стал управлять страной, как абсолютный монарх.
А потом якобинская диктатура пала. Из тюрем начали освобождать «подозрительных», а на их места стали бросать тех, кого называли «убийцами». Средний класс — буржуа и торговцы — взялся за оружие, кое-как экипировался за свой счет и организовался в роты федералистов. Мой дядя, как старый военный, был избран командиром артиллерийской роты. Новоявленный капитан должен был постоянно бегать между нашим домом и фортом, который мы должны были оборонять, а его племянница не замедлила найти тысячу причин, чтобы постоянно его сопровождать. Положение восемнадцатилетней девушки было не из простых; все говорили о приближении армии Конвента, что было делать? Мой дядя решился разрешить мне носить мужскую одежду; таким образом, я могла спокойно повсюду следовать за ним, даже за городом. Мы приобрели в лавке отрез синего драпа и сшили мне униформу канонира. Она включала в себя широкие штаны в синюю и белую полоску, застегнутые с двух сторон по всей длине на пуговицы; такие штаны назывались шаривари. В нее входил также мундир, огниво на боку и республиканская треуголка, которую я носила, как настоящий сорвиголова.
А еще я научилась распевать «Пробуждение народа» [14] вместе с основной массой наших канониров-федералистов. Мой дядя постоянно напоминал мне о любви к моему королю. Я же чувствовала совсем другое: я была веселой, бодрой, неутомимой. Я бегала от одной пушки к другой, передавая канонирам приказы капитана, а иногда и ядра, жестяные банки с картечью или зарядные картузы. [15] Этим я словно опровергала природу, которая неплохо позабавилась, сотворив меня женщиной. Мое призвание определилось: Тереза Фигёр — солдат.14
«Пробуждение народа» — песня, написанная Суригьером и Гаво в начале 1795 года. В ней содержатся такие слова: «Мы клянемся несчастной страной сразу всех извести кровопийц, сразу всех уничтожить врагов».
15
Картузы — заранее подготовленные дозы пороха, насыпанные в камлотовые мешочки, служившие основой артиллерийских зарядов.
Восставшие всех городов Прованса и Лангедока получили приказ собраться у моста Сент-Эспри, чтобы завладеть важным опорным пунктом на берегу Роны и соединиться с восставшими из Лиона; но представитель народа Дюбуа-Крансэ, [16] который из Гренобля руководил движениями армии, которая должна была противостоять пьемонтцам, быстро отделил от нее против нас генерала Карто с тремя-четырьмя тысячами солдат. Большей частью это был Аллоброгский легион. [17] Аллоброги защищали Галлию от римлян. В 121 году до н. э. они были покорены Квинтом Фабием Максимом, при Юлии Цезаре их территории вошли в состав Нарбоннской провинции Рима. Теперь эти земли стали департаментом, созданным Конвентом в Савойе и на территории Женевы после того, как эти земли вошли в состав Французской республики. Их любовь к свободе отличалась пылкостью, как и любая нарождающаяся страсть: они ревностно стремились сравняться по храбрости со своими предками, а посему сражались великолепно.
16
Дюбуа-Крансэ, Эдмон (1747–1814) — член Конвента, якобинец, активно участвовавший в подавлении контрреволюционного мятежа на юге Франции.
17
Аллоброги — кельтское горное племя, жившее между Роной и Изерой, в северной части Дофинэ и Савойи до Женевского озера.
Наши авиньонские федералисты, [18] впрочем, как и марсельские, не блистали ни военной подготовкой, ни дисциплиной. После трехдневного плохо организованного сопротивления Авиньон принял решение открыть свои ворота Карто и его грозным аллоброгцам. Несчастные буржуа, скомпрометированные участием в восстании, вынуждены были оставить город и отойти к Марселю. Канонирской роте моего дяди, вышедшей последней, было поручено прикрывать отступление.
Не успели мы сделать пары переходов по дороге на Ламбек, как появились аллоброгские конные разведчики. Раздался крик «Спасайся, кто может!», и мы с дядей увидели, как все бросились врассыпную через поля и в мгновение вся колонна рассеялась. Дядя подбежал к орудию, схватил за руку одного из канониров и попытался его задержать. Все вокруг совершенно потеряли голову, никто его не слушал. Один обрезал упряжные ремни и вскочил на лошадь, другой бросил банник [19] в ноги своего капитана.
18
Федералисты — так якобинцы называли тех, кто выступал против политической централизации страны, противопоставляя Парижу, центру революции, провинциальные города (особенно Южной и Западной Франции).
19
Банник — цилиндрическая щетка на длинной рукоятке для чистки ствола артиллерийского орудия.
Тем временем аллоброгцы приблизились и пустились в галоп. Я находилась рядом с дядей. И тут мой мозг, как молния, прошила одна мысль. Фитиль лежал у моих ног, забытый в пыли. Одним движением я подобрала его. Сердце колотилось в груди, руки дрожали. Я поднесла вытянутую руку к пальнику пушки, заряженной картечью. Раздался выстрел. Сквозь пороховое облако я различила посреди темной массы солдат противника сильное смятение. Все произошло в одну секунду, все было как во сне. Придя в себя, я почувствовала, что меня тянет за собой мой дядя, и мы бросились бежать со всех ног.
И почему виноградники Прованса не утыканы кольями, как виноградники Бургундии? Виноградник, в который мы бросились, мог бы послужить нам надежным укрытием, но виноградные лозы, почти ползущие по земле, представляли собой лишь весьма скромные препятствия для лошадей: в результате пять или шесть аллоброгцев быстро окружили нас. Мой юный возраст (в униформе я походила на ребенка) удивил их и вызвал интерес. Я прижалась к дяде, мешая ему размахивать саблей, но одновременно с этим служа ему прикрытием.
— Отойди, малыш, — сказал один из кавалеристов, прицеливаясь в дядю, — дай-ка нам закончить наше дело.
Тут кто-то закричал:
— Я видел, как малыш выстрелил из пушки; убейте их обоих.
Но тут появился офицер и приказал оставить нас в покое. Мой дядя и я, оба мы обязаны жизнью этому благородному человеку, который оказался уроженцем Женевы по имени Шюстель, он был су-лейтенантом.
Вскоре я узнала о результатах моего первого и последнего в жизни выстрела из пушки, так как в тот же день моя служба в артиллерии и закончилась: восемь аллоброгцев были выведены из строя или лишились своих лошадей.
Нам связали руки, привязали нас к хвостам лошадей и доставили — нас двоих и орудие — в город Авиньон, который я покинула только накануне. Дядя шел с высоко поднятой головой, чеканя шаг, поражая меня посреди всеобщей подавленности готовностью радоваться этой возможности лишний раз попутешествовать. Военные совсем незлопамятны. Стояла удушливая жара. Наши победители, сидевшие на привале перед деревенским трактиром, увидев нас, преисполнились жалостью. Они проявили гуманность и развязали нам руки, чтобы дать моему дяде возможность выпить вместе с ними. Увидев его вместе с этими людьми, я возмутилась.