Воспоминания о монастыре

Наутро пришли Балтазар с Блимундой, привели мула в поводу, но кликать отца Бартоломеу Лоуренсо не понадобилось, он отворил дверь, едва заслышал цоканье копыт по мостовой, и тотчас вышел, с викарием Мафры он уже попрощался, теперь викарию есть о чем поразмыслить, о том, правда ли, что Бог есть источник, а люди океан, и какие знания из общей сокровищницы еще предстоит усвоить ему, викарию, ибо из знаний, полученных в прошлом, он почти все позабыл, кроме литургической латыни, в коей ежедневно практиковался, да утех с домоправительницей, каковая в ту ночь из-за присутствия в доме гостя спала под лестницей. Балтазар вел мула в поводу, Блимунда шла сзади, отстав на несколько шагов, опустив глаза, прикрывшись мантильей, День добрый, проговорили они, День добрый, проговорил священник и спросил, Блимунда еще не ела, и она, закутанная в одежды, еще более темные, чем предрассветная темень, отвечала, Еще не ела, оказывается, накануне все-таки сказали кое-что друг другу Балтазар и отец Бартоломеу, Скажи Блимунде, чтобы не ела, и это было ей сказано шепотом на ухо, когда оба уже легли, чтобы старики не расслышали, тайна есть тайна.

По темным улицам поднялись они на холм Вела, не здесь пролегала дорога на деревню Пас, которой не миновать, если направляешься на север, подобно священнику, казалось, им необходимо уйти подальше от обитаемых мест, хотя во всех этих бараках люди спят, а кое-кто, может, уже просыпается, строения-то сколочены наспех, ютятся здесь по большей части землекопы, народ весьма дюжий и отнюдь не изнеженный, нам еще придется вернуться в эти места через несколько месяцев, а может, и лет, тогда увидим мы здесь большой город, сколоченный из досок, больше Мафры, поживем, увидим и это, и кое-что еще, а покуда сойдут и сии нехитрые хоромы, есть где приткнуться усталым людям, орудующим весь день киркой и мотыгой, скоро уже затрубят в рожки, ибо солдат тоже сюда пригнали, они теперь не гибнут на войне, теперь их дело сторожить эту беспорядочную орду, а то и подсоблять, если мундир от этого не пострадает, хотя, по правде сказать, охрана мало чем отличается от охраняемых, те голодранцы, эти оборванцы. Небо со стороны моря пепельно-жемчужное, но наверху, над головою тех, кто в него вглядывается, медленно разливается алость оттенка разбавленной водою крови, становится все ярче и ярче, скоро придет день, заблестит лазурью и золотом, ибо дни стоят погожие. Блимунда, та ничего не видит, глаза опущены, в кармане кус хлеба, которого еще не может вкусить, Чего это они от меня хотят.

Священник хочет, не Балтазар, тот знает столько же, сколько Блимунда. Внизу смутно видны ямины, черные на темном фоне, там будет базилика. Место постройки постепенно заполняется людьми, разжигаются костры, немного горячей пищи для начала, вчерашние остатки, скоро начнут хлебать из котелков, размачивая в похлебке грубый хлеб, только Блимунде придется потерпеть. Говорит отец Бартоломеу Лоуренсо, В мире есть у меня ты, Блимунда, ты, Балтазар, в Бразилии живут мои родители, в Португалии братья, стало быть, есть у меня братья и родители, но для задуманного мною дела не годятся родители с братьями, для такого дела нужны друзья, итак, слушайте, в Голландии узнал я, что такое эфир, совсем не то, что обыкновенно думают или пишут в ученых книгах, его нельзя получить с помощью алхимии, чтобы добыть его там, где есть он, на небе, нам надо взлететь, а мы еще не можем, но эфир, и теперь внимательно слушайте то, что я вам скажу, прежде, чем подняться ввысь, где на нем держатся звезды и где вдыхает его Господь Бог, живет внутри мужчин и женщин, Стало быть, душа это, заключил Балтазар, Нет, это не так, вначале я тоже думал, что это душа, что эфир — это скопище душ, смертью освобожденных из тела и ожидающих Судного дня, но эфир составляют не души умерших, слушайте внимательно, воли живущих.

Внизу люди спускались к яминам, еще не совсем развиднелось. Молвил священник, Внутри у каждого из нас есть душа и воля, душа уходит из тела со смертью, устремляется туда, где ожидают души Судного часа, никому не ведомо, где именно, но воля либо покидает человека еще при жизни, либо расстается с ним в смертный миг, она и есть эфир, а потому субстанция, на коей держатся звезды, это совокупная воля всех людей, и совокупная воля всех людей есть та субстанция, которой дышит Бог, А я что должна делать, спросила Блимунда, уже угадывая ответ, Ты увидишь волю внутри каждого человека, Никогда я не видела ее, точно так же, как никогда не видела души, Души ты не видела, ибо душу увидеть нельзя, а волю не видела, ибо не искала ее, Какова с виду воля, Это облачный сгусток, Что такое облачный сгусток, Узнаешь, когда увидишь, попробуй погляди на Балтазара, для того мы сюда и пришли, Не могу, я дала клятву никогда не заглядывать ему внутрь, Тогда взгляни на меня.

Блимунда подняла голову, поглядела на священника, увидела то, что видела всегда, изнутри люди больше похожи друг на друга, чем снаружи, они становятся другими лишь в недуге, снова поглядела, молвила, Ничего не вижу. Улыбнулся священник, Может статься, нет уже у меня воли, вглядись попристальней, Вижу, вижу облачный сгусток в подвздошье. Перекрестился священник, Благодарение Господу, стало быть, полечу. Он вынул из котомки стеклянный сосуд, на дне которого лежала пластина желтого янтаря, Этот янтарь, именуемый по-латыни электрум, притягивает эфир, ты всегда будешь носить его с собою, отправляясь туда, где сходится много людей, будь то процессия, аутодафе либо постройка этого монастыря, и когда увидишь ты, что сгусток воли стремится наружу, а так нередко случается, ты вынешь открытый сосуд, и воля войдет в него, А когда сосуд наполнится, Если внутри воля одного человека, он уже полон, но воля таинственная и неразгаданная субстанция, где поместится воля одного, поместится и воля миллионов, тут единица равняется бесконечности, А тем временем что же мы будем делать, полюбопытствовал Балтазар, Я отправляюсь в Коимбру, оттуда в свой срок пришлю весточку, тогда вы оба отправитесь в Лиссабон, ты, Балтазар, будешь сооружать машину, ты, Блимунда, будешь копить волю людей, мы все встретимся, когда настанет день полета, я обнимаю тебя, Блимунда, не вглядывайся в меня так пристально, я обнимаю тебя, Балтазар, до встречи. Он взгромоздился на мула и направил его вниз по склону. Солнце стояло прямо над головами Блимунды и Балтазара. Ешь хлеб, сказал Балтазар, и Блимунда ответила, Еще не время, сперва погляжу я на волю этих людей.

Они пришли от обедни и сидят теперь под черепичным навесом летней кухни. Сеет мягкий дождь, пронизанный солнцем, осень наступила раньше срока, и потому Инес-Антония говорит сыну, Иди под навес, не то промокнешь, а мальчонка делает вид, что не слышит, уже и в те времена был у детей такой обычай, с годами неповиновение усугубляется, Инес-Антония не настаивает, сказала один раз, и хватит, младший-то умер у нее всего три месяца назад, к чему мучить еще и этого, пускай резвится вволю, шлепает босыми ногами по лужам в саду, да убережет его Пресвятая Дева от оспы, что унесла братца. Говорит Алваро-Дього, Мне уже обещали, что наймут меня строить королевский монастырь, об этом и шел разговор, одна только мать думает об умершем сыне, так по разным дорогам расходятся мысли, и хорошо, иначе не было бы от них спасенья, стали бы непереносимыми, как боль, которую ощущает Марта-Мария, жесточайшая боль, которая пронзает ей утробу, подобно тому, как мечи пронзают сердце Богоматери Скорбящей, [50] ибо если в утробе вынашиваются дети, то сердце и есть очаг жизни, а как поддерживать жизнь, если не трудиться, по этой-то причине и доволен Алваро-Дього, такой большой монастырь, это работа на долгие и долгие годы, и тому, кто владеет ремеслом каменщика, кусок хлеба обеспечен на долгие годы, триста реалов поденно, а когда подоспеет время, и все пятьсот, А ты, Балтазар, надумал возвращаться в Лиссабон, гляди не просчитайся, работы здесь хватит, Навряд ли захотят нанимать калек, вон сколько народу, выбор большой, Ты с этим своим крюком можешь делать почти все то же, что и прочие, Делать-то делал бы, коли говоришь ты это не просто мне в утешение, да надобно нам вернуться в Лиссабон, верно, Блимунда, и Блимунда, сидевшая молча, кивнула. Старый Жуан-Франсиско сидит чуть поодаль, плетет кожаный поводок, слышит разговор, но мало обращает внимания на то, что говорится, он уже знает, что сын покинет дом в одну из ближайших недель, и досадует на него за это, снова оставит мать с отцом после того, как столько лет потерял на войне, Поделом ему, что без руки вернулся, любовь такова, что иной раз приходят в голову подобные мысли. Блимунда встала, миновав сад, вышла в поле, пошла под оливами, которые поднимались вверх по склону к столбикам, обозначавшим место постройки монастыря, грубые деревянные башмаки увязали в разрыхленной земле, размокшей от дождя, но шла бы она босиком и наступала бы на острые камушки, тоже ничего не почувствовала бы, как чувствовать ей боль от таких мелочей, если полнит ее ужас от того, на что решилась она нынче утром, когда пошла к причастию натощак, притворилась, что ест хлеб в постели, по обычаю своему и по необходимости, но на самом деле не ела, а потом все утро ходила по дому, не поднимая глаз, якобы из набожности и сокрушения, такою и в церковь вошла, всю службу держалась так, словно довлело над нею присутствие Божие, проповедь выслушала, не поднимая головы, с виду казалось, запуганная до отчаяния угрозами ада, сыпавшимися с амвона, и наконец пришел ее черед приять освященную облатку, и поглядела она на нее. Все эти годы с той поры, как открылся в ней дар ее, она всегда причащалась во грехе, оскоромившись, а на этот раз решила, ничего не сказав Балтазару, пойти к мессе натощак, не для того, чтобы приять Бога, но для того, чтобы узреть его, если есть он во храме своем.

50

…мечи пронзают сердце Богоматери Скорбящей… — Согласно католической традиции, Богоматерь Скорбящая изображается с семью мечами, вонзенными в грудь.

Она села на выступавший из земли корень оливы, отсюда виднелось море, слившееся воедино с небом, по воде били с силой струи дождя, и тут глаза Блимунды наполнились слезами, плечи вздрогнули от горьких рыданий, и Балтазар коснулся волос ее, она и не слышала, как он подошел, Что же увидела ты в облатке, оказывается, его-то она не обманула, как тут обманешь, если спят они вместе и каждую ночь ищут и находят друг друга, ну, не каждую, разумеется, вот уже шесть лет живут они как муж с женой, Я видела облачный сгусток, ответила она. Балтазар сел на землю, там, куда не добрался лемех плуга, там, где остались травы, уже высохшие, но сейчас повлажневшие от дождя, да ведь люди из простонародья не избалованы, сядут и лягут где придется, но лучше, если может мужчина положить голову на колени женщины, думается мне, таково было последнее его движение, когда воды потопа уже заливали мир. И сказала Блимунда, Надеялась я увидеть Христа, распятого либо воскресшего во славе, а увидела облачный сгусток, Не думай больше о том, что видела, Как же не думать, ведь если внутри облатки то же самое, что внутри человека, что же такое, в сущности, религия, нет здесь с нами отца Бартоломеу Лоуренсо, он, может, объяснил бы нам эту тайну, А может, и нет, может, не все поддается объяснению, как знать, и только были сказаны эти слова, как дождь полил еще сильнее, то ли в знак подтверждения, то ли в знак опровержения, небо сплошная туча, мужчина и женщина под деревом, и нет у них на руках ребенка, неверно, в сущности, что все ситуации повторяются, и времена другие, и места, и само дерево другое, но вот про дождь можем мы сказать, что он, как встарь, ласкает и землю, и кожу человека, он сама жизнь, а жизнь, когда чрезмерна, приносит смерть, но мы свыклись с этим от сотворения мира, добрый ветер мелет зерно, встречный ветер ломает крылья мельницы, Между жизнью и смертью, сказала Блимунда, есть облачный сгусток.

Когда отец Бартоломеу Лоуренсо обосновался в Коимбре, он не преминул подать о себе весть, но сообщал только, что добрался и все благополучно, но вот пришло еще одно письмо, где говорилось, что им пора перебираться в Лиссабон, и чем скорее, тем лучше, а он в перерывах между своими занятиями будет к ним наведываться, тем паче что и при дворе есть у него духовные обязанности, и тогда потолкуют они все вместе о великом деле, о коем пекутся, А теперь отпишите мне, как обстоит у вас с волей, невинный вопрос, можно было подумать, что он осведомляется, тверда ли воля у Балтазара и Блимунды, на самом же деле хотел он знать о воле других людей и о людях, которые свою волю теряли, но, задавая этот вопрос, священник на ответ не рассчитывал, так на войне бывает, скомандует военачальник, Вперед, или велит протрубить соответствующий сигнал, и не станет дожидаться, покуда солдаты потолкуют меж собой и ответят, Идем либо не пойдем, нет, пускай идут, да без промедления, не то предстать им перед полевым судом, На этой неделе отправимся, объявил Балтазар, но в конечном счете пробыли они в Мафре еще два месяца, потому как прошел слух, подтвержденный затем с амвона викарием, что к началу строительных работ прибудет в Мафру король, дабы своей августейшей дланью заложить первый камень. Поначалу возвестили, что произойдет сие в таких-то числах октября, но к той поре не успели довести котлован до потребной глубины, хотя работает шестьсот человек, а пушки палят так часто, что во всякое время дня воздух громом оглашается, стало быть, в ноябре произойдет, в середине месяца, позднее никак нельзя, ведь погоды будут почти как зимою, не застревать же королю в грязи до самых подвязок. Итак, да пожалует его величество, дабы пережило селение Мафра дни славы, дабы воздели длани к небу его обитатели, когда собственными бренными очами узрят, сколь беспредельно величие короля, могущественного монарха, чьи милости позволят нам насладиться пребыванием в преддверьях рая, покуда не пробил час отправиться в горние жилища, да пробьет он как можно позже, ибо желательнее быть живым, чем мертвым, Поглядим на празднества и двинемся в путь, порешил Балтазар.

Алваро-Дього уже нанялся на работу, покуда приходится ему обтесывать камни, доставляемые из Перо-Пинейро, огромные глыбы, их везут в повозках, влекомых десятью, а то и двадцатью парами волов, другие работные люди тем временем разбивают молотами камни менее ценных пород, которые пойдут на закладку фундамента, глубина котлована почти шесть метров, в метрах мы меряем теперь, тогда все мерили в пядях, а впрочем, и в наши дни по-прежнему измеряется в пядях рост людей, и больших, и малых, например, Балтазар Семь Солнц выше короля дона Жуана V, а не царствует, и Алваро-Дього, тоже детина не из низкорослых, работает каменотесом, дробит камень, шлифует поверхность, но он-то большего добьется, сперва стены будет складывать, потом станет мраморщиком и резчиком по камню, но ведь вывести стену строго по отвесу тоже дело не простое, не чета этой возне с гвоздями и досками, что составляет плотницкое ремесло, а плотники тоже при деле, сколачивают деревянную церковь, где будут служить торжественную службу, дабы благословить закладку монастыря, когда пожалует монарх. Каркас вышеупомянутой церкви составляют высокие и толстые брусья, расположенные согласно очертаниям фундамента, иными словами, по периметру будущей базилики, потолок будет двойной, сверху парусина, снизу холст, в плане церковь будет крестовидная, как и положено церкви, пусть деревянной и временной, зато она провозвестница той, которую возведут на этом месте из камня, и чтобы поглазеть на эти приготовления, жители Мафры забросили свои ремесла и земледельческие труды, такие жалкие по сравнению с тем, что созидается на холме Вела, а ведь это всего лишь начало. Но у некоторых есть более дельные поводы наведываться сюда, например Балтазар и Блимунда приводят племянника, чтобы повидался с отцом, а поскольку время обеденное, приходит Инес-Антония с миской тушеной капусты и ломтем сала, все семейство в сборе, только стариков не хватает, не знай мы, что возводится монастырь во исполнение королевского обета и в благодарность за рождение наследника, сказали бы, что это место паломничества, куда каждый приходит во исполнение собственного обета, ведь у каждого свой, Но сына-то мне никто не вернет, подумала Инес-Антония, и ей почти досадно глядеть на второго, что путается тут под ногами.

За несколько дней до того произошло в Мафре чудо, и состояло оно в том, что с моря подул сильнейший ветер, отчего деревянная церковь рухнула, брусья, бревна, доски, перекладины свалились наземь вперемешку с парусиной, словно от мощного дуновения Адамастора, [51] может, наши в этот миг огибали мыс, стоивший и ему, и нам таких мук, вот Адамастор и дунул в отместку, а кто возмутится по той причине, что чудом именуется разрушение, пускай сам рассудит, можно ли назвать сие иным образом, если знаешь, что король, пожаловав в Мафру и узнав обо всем, стал раздавать золотые монеты, именно так, раздавал с той же легкостью, с коей мы сообщаем об этом, ибо плотники за два дня восстановили церковь в прежнем виде, вот и множились золотые монеты, прямо чудо, как с хлебами, а монеты это еще лучше, чем хлебы. Король португальский, он монарх предусмотрительный, куда бы ни направился, всюду везет с собой сундуки с золотом в предвидении бурь и прочих подобных напастей.

51

Адамастор— один из персонажей эпической поэмы «Лузиады», принадлежащей перу великого португальского поэта Луиса Ваза ди Камоэнса (1524/5–1580). Гигант Адамастор, существо устрашающего вида, был обращен в наказание за любовь к морской деве Фетиде в прибрежный утес — мыс Бурь (мыс Доброй Надежды).

Настал наконец день закладки, дон Жуан V провел ночь во дворце виконта, вход охранял главный пристав Мафры, под его началом состояла целая рота, а потому Балтазар решил не упустить случая и переговорить с солдатами, зря старался, никто из них не знал его, да что ему нужно, взбредет же такое, вспоминать про войну в мирную пору. Что топчешься у двери, человече, скоро выход его величества, и, выслушав эти слова, поднялся Балтазар на холм Вела, Блимунда была с ним, и им повезло, удалось проникнуть в церковь, этим не все могли похвалиться, а внутри церковь была загляденье, весь потолок увешан и разубран алой и желтой тафтою ярчайших оттенков, а стены покрыты богатыми аррасскими сукнами, и окна были, и двери, все как в настоящей церкви, причем на дверях и на окнах красовались занавеси из пунцовой парчи с золотыми позументами и бахромою. Когда пожалует король, для начала увидит он трехстворчатые широкие врата главного входа, а над ними полотно с изображеньем святого Петра и святого Иоанна, которые исцеляют нищего, попросившего у них милостыню у входа во храм, именуемый Иерусалимским, намек на чаянье новых чудес, которые, быть может, свершатся в здешних местах, хотя лучший звон в честь чуда это звон золотых монет, об этом чуде мы уж поведали, а над этим полотном еще одно, изображающее святого Антония, ему ведь и посвящена базилика, согласно особому обету короля, если мы не упомянули об этом раньше, как-никак шесть лет минуло, столько разных событий произошло за это время, что-то могли мы и упустить. Так вот, внутри, мы уже начали об этом, церковь загляденье, убрана роскошно, не верится, что это всего лишь балаган и послезавтра его уберут. С евангельской стороны, то есть слева от того, кто стоит лицом к алтарю, каковой не является главным лишь потому, что он единственный, и объяснения эти совсем не лишни, кто мы такие, в сущности, невежды, и только, приводим мы эти подробности лишь потому, что на смену вере и ее наукам придет время безверия и соответствующих наук, поди знай, кто будет нас читать, так вот, с евангельской стороны стоит на возвышении в шесть ступеней престол под балдахином, крытый драгоценной белой тканью, а напротив него еще один, но на возвышении всего лишь в три ступени, а не в шесть, повторяем так настойчиво, дабы все уразумели различие, и балдахина нет, это место не столь почетно, как вышеописанное. Здесь сложены облачения, которые наденет дон Томас ди Алмейда, патриарх, [52] и серебряная утварь, необходимая для святого обряда, и все свидетельствует о непревзойденном величии короля, который уже подходит ко храму. В церкви есть все, чему положено быть, слева от поперечного нефа сооружены хоры для певчих, обтянутые алой парчой, и орган имеется, зазвучит, когда придет пора, и там же, на особой скамье, воссядут каноники, состоящие при патриархе, а справа находится помост, к нему и направляется дон Жуан V, там он будет восседать во время церемонии, а придворные и прочие достойные люди займут места внизу на скамьях. Землю устлали тростником и дроком, а поверх положили зеленое сукно, из чего явствует, что весьма издавна свойственно португальцам пристрастие к красному и зеленому, из коих при республике составится национальный флаг.

52

…дон Томас ди Алмейда, патриарх… — По решению Папы Клемента XI в 1716 г. Лиссабон был разделен на две части, и западная часть выделилась в самостоятельный епископат; ее архиепископ получил сан патриарха лиссабонского. Это деление было отменено в 1740 г. декретом папы Бенедикта XIV, однако архиепископ Лиссабона до сих пор имеет сан кардинала-патриарха.