Воспоминания о Ю. Н. Рерихе. Сборник, посвященный 100-летию со дня рождения Ю. Н. Рериха

Здесь уместно вспомнить, что в этом же самом районе, между Нагчу и перевалом Дангла, в конце 1879 года была вынуждена повернуть назад экспедиция Н. М. Пржевальского во время его неудавшейся попытки пройти в Лхасу [14] . Но если экспедиция Пржевальского простояла у горы Бумза восемнадцать дней в ожидании решения лхасских властей, то Рерихи ждали этого решения целых пять месяцев, будучи при этом блокированными тибетцами.

По таинственным законам жизни именно этот этап экспедиции, находящейся на грани смертельной опасности, оказался максимально плодотворным в научно-познавательном отношении. Рерихи – и это, несомненно, их исторический и научный подвиг – не потеряли присутствия духа! Юрий Николаевич, благодаря великолепному знанию тибетских наречий и открытому дружелюбному характеру, быстро приобрел друзей среди местных кочевников-тибетцев. В труднейших условиях он собирал уникальный материал о кочевниках хорпа, говорящих на крайне архаичном наречии тибетского языка. В бонском монастыре в Шаругене им было открыто многотомное рукописное собрание текстов добуддийской религии Тибета – древней и во многом загадочной веры под названием Бон. Часть этих рукописей была посвящена бонской версии знаменитой «Гесэриады», которую Ю. Н. Рериху довелось слушать непосредственно из уст тибетских кочевых рапсодов. «Я помню эти сидящие фигуры и сосредоточенные лица, – писал он об этом, – и затянувшиеся до полуночи рассказы о героических подвигах царя Гесэра и его семи воинственных друзей. В эти моменты обычно равнодушное выражение лица кочевника внезапно загорается внутренним огнем, который говорит больше, чем слова, о том, что их воинственный дух еще живет в них до сих пор» [15] .

14

Пржевальский Н. М. Третье путешествие в Центральной Азии. Из Зайсана через Хами в Тибет и на верховья Желтой реки. СПб., 1883. С.273–277.

15

Roerich G. N. Trails to Inmost Asia. P.345.

Кстати, заметим здесь, что именно Ю. Н. Рериху принадлежит, по-видимому, наиболее правильная научная датировка этого легендарного центральноазиатского эпоса о Гесэре, столь ярко воплощенного на полотнах отца. Его создание он относил к середине I тыс. н. э. и связывал с сяньбийскими кочевыми племенами. Не исключено, что именно исследование Ю. Н. Рериха навеяло его отцу незабываемый теперь для нас героический образ Гесэра.

Самым большим достижением экспедиции в этот тяжелый период было открытие в художественной орнаментике и убранстве оружия кочевников на севере Тибетского нагорья «звериного стиля», образы которого – загадочные каменные зооморфные лики – смотрят на нас со стен белокаменных соборов Владимира и Юрьева-Польского. Об этом Ю. Н. Рерих писал: «Трудно сказать, связан ли «звериный стиль» с каким-либо определенным этническим типом людей. Я склонен считать, что он возник у кочевников и охотничьих племен разных этнических групп, но живущих в среде, имеющей много общего, ибо только так мы сможем объяснить широкое распространение «звериного стиля» от границ Южной России до границ Китая и от сибирской тайги до величественных вершин Трансгималаев в Тибете» [16] .

16

Ibid. Р.367.

Открытие «звериного стиля» у тибетских кочевников явилось еще одним веским свидетельством в пользу теории единства древних кочевых культур с их культовой символикой, занимавших некогда обширные пространства Великой евразийской степи [17] . «Ни влияние Лхасы, ни мощное культурное давление Китая, – писал Ю. Н. Рерих, – не сумели уничтожить пережитки древнего кочевого искусства тибетских племен. Тибетец-кочевник еще и поныне вдохновляется окружающей природой и следует заветам «звериной» орнаментики» [18] .

17

Савицкий П. Н. О задачах кочевниковедения. Почему скифы и гунны интересны для русского. Прага, 1928.

18

Рерих Ю. Н. Звериный стиль у кочевников Северного Тибета. Прага, 1930. С.19.

После пяти месяцев вынужденной стоянки экспедиция получила, наконец, разрешение продолжать путь на юг, однако в обход Лхасы. Этот путь пролегал по местности, не затронутой европейскими экспедициями и почти не известной географической науке.

Рерихи шли теперь по Великому пути паломников, идущему из Нагчу на запад через области Намру и Нагчан, к священной для индуистов и буддистов горе Кайлас, лежащей к северо-западу от озера Манасаровар. По мнению Ю. Н. Рериха, это был древний кочевой путь, по которому кочевники Кукунора и верховьев Желтой реки принесли на дальний запад Тибетского нагорья кочевую культуру с племенным эпосом и «звериным стилем».

Во время следования по этому священному пути экспедицией было обнаружено и нанесено на карту много новых археологических памятников, которые еще ждут своих исследователей. Среди них особый интерес представляют мегалитические каменные сооружения типа менгиров и кромлехов в урочище Доринг («Длинный камень») к югу от озера Пангок, впервые обнаруженные на Тибетском нагорье и свидетельствующие о весьма древнем заселении этой горной страны. «Вы можете представить себе, – писал Н. К. Рерих, – как замечательно увидеть эти длинные ряды камней, эти каменные круги, которые живо переносят вас в Карнак, Бретань, на берег океана. После долгого пути доисторические друиды вспоминали свою далекую родину. Древнее Бон-по, может быть, как-то связано с этими менгирами. Во всяком случае, это открытие завершило наши исследования следов движения народов…» [19]

19

Рерих Н. К. Сердце Азии. С.71.

Здесь же, в урочище Доринг, экспедиция обнаружила совершенно необычный для этих мест женский головной убор – похожий на славянский кокошник красного цвета, украшенный бирюзою, серебряными монетами или унизанный бусами. В области Шенза-Дзонга (Сенджа. – А.З.), в Трансгималаях, Рерихам удалось найти древние могилы, напомнившие алтайские погребения и могилы южнорусских степей. «Жаль, что в Тибете невозможна раскопка, ибо говорится, что будто бы Будда запретил трогать недра земли» [20] .

20

Там же. С.59.

Дойдя до соленого озера Теринам, экспедиция круто повернула на юг и через перевал Сангмо-Бертик (5818 м над ур. моря) пересекла Трансгималаи, открытые в 1907 году выдающимся шведским путешественником и исследователем Центральной Азии Свеном Гедином, одним из искателей прародины арийских народов, труды которого Ю. Н. Рерих так высоко ценил.

Трансгималаи образуют великий водораздел между Индийским океаном и бессточным районом Внутренней Азии. Спустившись к верховьям Цангпо (Брахмапутра), экспедиция зафиксировала в районе озера Лапчунг последнюю группу мегалитических памятников. Мегалиты, обнаруженные Рерихами, значительно расширили известную до сих пор в науке зону их распространения. Следует отметить, что аналогичные мегалитические памятники были позднее открыты научным коллегой Ю. Н. Рериха, знаменитым исследователем Тибета Дж. Туччи в Западном Непале.

Сознавая необходимость дальнейшего археологического исследования Тибета и связанного с ним евразийского кочевого мира, Ю. Н. Рерих писал: «Великие кочевые империи, колоссальные по замыслу и занимаемому географическому пространству, остаются и поныне почти неисследованными… Единственными вещественными памятниками этих народных сдвигов являются многочисленные группы курганов или могильников, разбросанных на всем протяжении Русско-Азиатских степей, этой несравненной колыбели кочевого быта» [21] . Именно просторы этих степей, протянувшихся почти сплошной полосой от Карпат на западе до Большого Хингана на востоке, на протяжении многих веков служили жизненной основой и ареалом кочевых культур скифов, гуннов, тюрок и монголов. Эти сменявшие друг друга кочевые культуры Ю. Н. Рерих рассматривал как предмет специальной отрасли востоковедения – номадистики (то есть науки о кочевниках, чье прошлое ранее учеными не рассматривалось).

21

Рерих Ю. Н. Звериный стиль у кочевников Северного Тибета. Прага, 1930. С.7.

Здесь Ю. Н. Рерих концептуально близок евразийцам – представителям геополитической и историософской школы, которую возглавила в эмиграции в 20-е годы XX века триада выдающихся русских ученых и мыслителей в лице географа П. Н. Савицкого, историка Г. В. Вернадского и лингвиста Н. С. Трубецкого. Основой мировоззрения этих ученых, которых Ю. Н. Рерих знал лично и чьи взгляды он разделял, было убеждение в том, что Россия есть совершенно самобытный географический, исторический, экономический и культурный ареал, равно отличный как от Европы, так и от Азии, хотя и развивающийся в сложном сопряжении и взаимодействии с ними.

Так, выдающиеся русские ученые-гуманитарии после низвержения Российской империи, после первого великого передела мира (первой мировой войны) в изгнании осмысляли и прогнозировали будущее своей многострадальной Родины.

Если материк Евразии европейские теоретики-геополитики именуют «Хартлендом Экумены» («Сердцевиной Земли»), то Россию евразийцы называли «Хартлендом Евразийского материка». Геостратегическое пространство между Западом и Востоком, которое занимала и занимает Россия, – становой хребет Евразии. Тысячелетиями через евразийские равнины с Запада на Восток и с Востока на Запад текли племена и народы, рождались и гибли кочевые империи, осуществлялась непрекращающаяся связь между традиционным ареалом западной Средиземноморско-Атлантической цивилизации и восточным Тихоокеанским геополитическим и геокультурным регионом. Еще в середине I тыс. до н. э. могущественные конфедерации скифских племен Евразии занимали пространства от Карпат на Западе до Великой китайской стены на Востоке. Ее строительство в ту эпоху отмечало границу между кочевой степной и оседлой земледельческой культурой. Этот же степной регион последовательно подчиняли своей власти восточные и западные гунны на рубеже и в начале нашей эры, тюрки в VII–VIII веках, монголы в XIII–XIV веках, русские в XVII–XIX веках. Монгольское владычество в эпоху своего апогея, при внуке Чингисхана, императоре-буддисте Хубилае (рубеж XIII–XIV вв.) охватывало практически подавляющую часть великого евразийского материка, за исключением Индийского субконтинента, Аравийского полуострова и собственно Западной Европы. Это было самое грандиозное континентальное государственное образование из всех когда-либо существовавших в истории. Оно более чем в полтора раза превышало по своим размерам Российскую империю в пору ее максимального расцвета в границах 1913 года.

Юрий Николаевич Рерих и Лев Николаевич Гумилев, которых автор может с гордостью назвать своими учителями, были последними яркими представителями евразийского направления русской исторической мысли. В их беседах о кочевниковедении и евразийстве мне посчастливилось участвовать лично.

Отдавая дань романо-германской культуре Западной Европы (особенно в ее христианское средневековье), они выступали против слепого подчинения России (Евразии) техногенной экономической и политической экспансии Запада. Они подчеркивали православно-византийские истоки русской культуры, с одной стороны, и глубинные восточностепные влияния – с другой. Последнее позволило им совершенно по-новому взглянуть на туранский мир Азии и его роль в русской истории. Еще в самом начале апокалиптического XX века самобытная евразийская позиция русских ученых явилась вызовом господствующим представлениям о роли кочевников в мировой истории. В сущности, евразийцы оставались последними глашатаями мира Природы и защищали ее божественную красоту от грядущего разрушения. С исчезновением вольных кочевий уходило последнее прибежище природной человеческой свободы. Это, конечно, противоречило урбанистическому идеализму, унаследованному от европоцентристской историософии XVIII–XIX веков, для которой, как для традиционной китайской историографии, а также современного мондиализма, понятия «кочевник» и «варвар» остаются синонимами. В рамках этой традиции попытки насильственной латинизации части западнорусских земель представлялись для европейской политики таким же «объективным» благом, каким было, с точки зрения китайских традиционалистов, принудительное подчинение китайскому политическому и культурному влиянию народов, живших к северу от Великой китайской стены. Такое отношение западных и восточных «культуртрегеров» к своим соседям базировалось на тезисе о превосходстве в первом случае европейской, а во втором – китайской цивилизации над традициями соседних народов.