Воспоминания об Илье Эренбурге
Шрифт:
(Перевод Н. Тихонова)
Некоторым критикам не понравилась такая концовка. Они сочли ее неуместной. В сборнике Эренбурга я обнаружил стихи, в которых еще определеннее и резче говорилось о том, что за победу было заплачено жизнью:
Она была в линялой гимнастерке, И ноги были до крови натерты. Она пришла и постучалась в дом. Открыла мать. Был стол накрыт к обеду. "Твой сын служил со мной в полку одном, И я пришла. Меня зовут Победа". Был черный хлеб белее белых дней, И слезы были солиЯ написал Эренбургу о книге его стихов. Письмо было наивным, но искренним.
"Дорогой Левон! — коротко ответил Илья Григорьевич. — Меня очень тронуло Ваше письмо. Мне радостно было услышать доброе слово о моих стихах. Сердечно Вам за него благодарен.
Вам большой привет от Любови Михайловны. Желаю Вам всего доброго.
Ваш Илья Эренбург".
Эти несколько слов были написаны 9 июля 1960 года. Вернемся, однако, к тем сентябрьским дням 1959 года, когда Илья Эренбург был в Ереване.
За несколько дней до отъезда Эренбурга я взял у него интервью для одной из наших газет.
Я пришел к Эренбургу поздно вечером. Он, по существу, продиктовал мне нашу небольшую беседу. А когда я спросил, как же озаглавить материал, Илья Григорьевич улыбнулся:
— Страна древней и новой культуры — так и назовите.
Интервью было напечатано в сентябре 1959 года.
У Ильи Григорьевича Эренбурга, уже 10 дней гостящего в Ереване, накопилось немало интересных впечатлений. Делясь некоторыми из них, писатель сказал, что Армения — страна, которая, по его мнению, должна изумить любого человека сочетанием древнейшей культуры с большими достижениями в создании новых духовных ценностей.
Сильное впечатление произвела на Эренбурга столица нашей республики. Глядя на остатки глинобитных домишек дореволюционной поры, с трудом веришь, что Ереван, этот прекрасный город, построен за советское время. Внимание, которое всегда уделяли архитекторы Армении подбору строительных материалов, удачно гармонирующих с армянским пейзажем, позволило избежать в Ереване той сухости, того эклектизма, которые присущи многим современным городам.
Поразило его также быстрое развитие промышленности в республике, наличие заводов, имеющих всесоюзное значение.
— Помимо бурно развивающейся современной Армении с ее замечательными людьми-тружениками, — говорил Эренбург, — разумеется, меня глубоко привлекает и прошлое страны, памятники зодчества эллинистического периода и те памятники, которые относятся к седьмому веку, когда армянская архитектура была вполне зрелой, самостоятельной, отличной и от византийской, и от романской…
— Богат ваш исторический музей, он мне помог понять сложную и трудную судьбу армянского народа, его упорство в борьбе за национальную культуру и общечеловеческие ценности. Меня восхитил Матенадаран коллекцией древнеармянских рукописей, искусством миниатюры и рядом работ по эллинистическому периоду нашей цивилизации, который меня особенно интересует. Я с радостью узнал, что в ближайшее время рукописи будут переведены на русский язык.
Речь шла об армянской литературе. Эренбург заметил, что, к его большому сожалению, о литературе приходится судить по переводам. У литературы нет того общего для всех языка, который имеют архитектура, музыка, живопись, а переводы редко достигают уровня оригинала, но все-таки, несмотря на это, армянская поэзия с давних пор казалась ему одним из самых замечательных явлений.
— Говоря об этом, я думаю не только о поэтах старшего поколения, но и о поэте, которого мне лично выпала радость встречать, — Аветике Исаакяне… Должен сказать, что был бесконечно рад увидеть недалеко от гостиницы, где остановился, мужественное и прекрасное лицо Егише Чаренца. Перед его памятником я припоминал и встречи с ним в давние годы, и его сильные и вместе с тем нежные стихи. Мне было приятно встретиться также с современными армянскими поэтами — Наири Заряном, Геворком Эмином и другими
писателями, которых я знал по их книгам.Разговор о поэзии естественно перешел в беседу о природе Армении, строгая и сдержанная красота которой напоминает ему столь близкую его сердцу Испанию.
— И эта сдержанная страсть пейзажей Армении чувствуется как в поэзии, так и в живописи.
О живописи говорил Илья Григорьевич особенно тепло, выделяя среди других художников Мартироса Сарьяна.
— Я знал работы Сарьяна по большой выставке в Москве, но то, что я увидел здесь, в картинной галерее и в мастерской художника, помогло мне лучше понять всю силу этого редкого мастера, который, по-моему, является сейчас наиболее крупным советским художником. Я рад, что за короткий срок моего пребывания в Ереване мне удалось позировать Мартиросу Сергеевичу, который пишет мой портрет. Это большая честь для меня. Должен сказать, что у армянских художников есть великолепные традиции, достаточно назвать такого крупного мастера, как Овнатанян. И неудивительно, что общий уровень армянской живописи так высок. Об этом же свидетельствует и тот факт, что перед моим отъездом из Москвы в Общество дружбы СССР — Франция обратилась представительница прогрессивной французской организации с просьбой помочь организовать выставку работ Сарьяна в Париже…
Илья Григорьевич видел работы и некоторых более молодых художников, заметив, что много смелого и интересного нашел в творчестве Арутюна Галенца.
Эренбург рассказал мне о своей поездке на винные и коньячные заводы республики.
— Так как я долго жил во Франции, то несколько разбираюсь в виноделии, и поэтому мне было очень интересно осмотреть винные и коньячные заводы. Они не только хорошо оборудованы. Ваши виноделы отличаются большим вкусом и умением, благодаря этому часть солнца Армении может дойти даже до наших северных мест…
В день вылета Любови Михайловны и Ильи Григорьевича в Москву фотограф университетской газеты Эдуард Бежанян сделал несколько снимков. Фотокарточки были подарены мне, а я их послал Эренбургу. 15 октября 1959 года Илья Григорьевич писал:
"Дорогой Левон!
Очень благодарен Вам за снимки. О Вашей просьбе насчет Исаакяна я помню.
Мне крайне необходимо было бы получить фотографию моего портрета, сделанного Сарьяном, и фото Сарьяна за работой над ним. Очень прошу Вас помочь мне достать эти снимки *.
Сердечный Вам привет от Любови Михайловны. Всего Вам доброго.
Ваш И. Эренбург
* Я получил в Ереване экземпляр, но его взяли в Швеции для печати".
Конечно, я тут же раздобыл и послал Эренбургу требуемые фотокарточки.
Еще раз я встретился с писателем в 1961 году в Москве.
Был я у Эренбурга дома на улице Горького вечером 22 февраля. Любовь Михайловна и Илья Григорьевич вспоминали Ереван, спрашивали о Сарьяне и Галенце.
Незадолго до этого, в январе 1961 года, общественность страны отмечала 70-летие со дня рождения Эренбурга. Я сказал, что по случаю его юбилея у нас в Ереване были опубликованы статьи Мартироса Сарьяна и Геворка Эмина. Илья Григорьевич просил прислать ему переводы этих статей, вспомнил, что была еще телеграмма от Наири Заряна. Оказалось, что он знаком и с моей статьей.
Эренбург говорил, что его речь, которую он произнес на своем юбилее, передавали по радио рано утром. Поэтому многие речь не слыхали, и, так как я был в числе этих многих, Илья Григорьевич прочел мне выдержки из своей речи о критике, о читателях, о жизни писателя до и после юбилея…
Эренбург подарил мне "на добрую память" свою книгу "Путевые записи. Япония. Греция. Индия".
Книгу своих стихов на французском языке Илья Григорьевич надписал Армине и Арутюну Галенцам. Дважды подчеркнул, что переводы скверные. (Я вспомнил замечание Эренбурга, что лучше всего знакомиться с переводной литературой именно на французском, но, очевидно, переводы собственных стихов трудно признать удавшимися.) Илья Григорьевич сказал, что кочет написать о Галенце, но не уверен, что его статья может помочь художнику. Галенц в свою очередь хотел написать портрет Эренбурга и просил меня узнать, когда бы писатель мог позировать ему.