Воспоминания воображаемого друга

— Что будет, когда Грейс умрет? — снова спрашиваю я. — Ты тоже умрешь?

— Это не имеет значения, — говорит Саммер.

— Почему? — спрашиваю я.

— Да, — говорит Спун. — Почему?

У Клута подпрыгивает на пружинке голова — он тоже хочет знать. Мы все хотим знать, почему это не имеет значения.

Саммер молчит, и я снова задаю свой вопрос. Мне страшно его задавать. Я немного боюсь Саммер. Не могу объяснить почему, но это правда. Боюсь маленькую слабую девочку с маленьким слабым голосом. Но все равно спрашиваю:

— Ты умрешь, когда умрет Грейс?

— Думаю, да, — говорит Саммер и смотрит на свои маленькие ножки, а потом поднимает голову и смотрит на меня. — Надеюсь, что да.

Мы очень долго молча смотрим друг на друга, а потом она спрашивает:

— Ты спасешь Макса?

Я киваю.

Саммер улыбается. Я первый раз вижу, как она улыбается. Улыбка появляется на ее лице всего на одну секунду и сразу исчезает.

— Я спасу Макса, — говорю я.

А потом, потому что думаю, что это важно сказать, особенно важно для Саммер, я добавляю:

— Обещаю.

Саммер снова улыбается.

Глава 29

Я спускаюсь в лифте вместе с человеком, который толкает перед собой какой-то медицинский прибор на колесиках. Он выходит на четвертом этаже, и я выхожу с ним. Дело в том, что, если лифт ехал вниз — это не значит, что он не поедет снова вверх. Я уже это видел. Я видел, как этот лифт так делал.

Я выхожу из лифта и поворачиваю направо. Лестница за углом. Когда я поворачиваю за угол, я замечаю надпись на стене. Это слова с маленькими стрелками, которые указывают направление: налево и направо. Я не очень хорошо читаю, но некоторые слова могу прочесть:

Приемная.

Палаты 401–420.

Палаты 421–440.

Туалеты.

И под словом «Туалеты» — буквы «ICU» [14] и стрелка, показывающая направо.

Я читаю буквы как слово и произношу его вслух.

Получается:

— Ику? Икю?

Потом я замечаю, что все буквы большие. Значит, это не слово. Каждая буква поставлена вместо слова. Это заглавные буквы. Я выучил это в первом классе.

Я читаю вслух заглавные буквы, и у меня получается:

14

ICU (Intensive Саге Unit) — отделение интенсивной терапии.

— Ай, Си, Ю. — Я еще немного на них смотрю и снова читаю: — Ай-си-ю.

Я не сразу вспоминаю, где слышал эти заглавные буквы, но потом все-таки вспоминаю. Когда подстрелили Ди, ее отвезли в больницу и положили в «Ай-си-ю». Только это были не три слова, это были три заглавные буквы.

Ди может быть здесь. В этом здании. На этом этаже. В правом крыле.

Я иду направо.

По обе стороны коридора двери. Я прохожу мимо них и читаю маленькие таблички, которые прикреплены к стене рядом с дверями. Я ищу табличку с тремя буквами или тремя словами, которые начинаются на эти буквы.

Я нахожу их в конце коридора. В этом месте коридор перекрывают двойные двери. На табличке на дверях написано: «Intensive Саге Unit».

Я не знаю, что означает «интенсивной», но готов поспорить, что это палата для тех, кого подстрелили из пистолета.

Я прохожу сквозь двери. Палата большая. В центре — длинная стойка, за ней сидят три врача. Все три — женщины. Свет горит только над столом, так что во всей палате полумрак. Здесь очень много всяких медицинских приборов, и все они на колесиках. Они напоминают мне маленькие пожарные машины. Стоят тихо, но в любую секунду готовы выехать по тревоге.

Вдоль стен с потолка свисают занавески вроде как для душа. Некоторые задернуты, а там, где они раздвинуты, стоят пустые кровати.

Задернуты только две занавески. Ди может лежать за одной из них.

Я подхожу к первой и пытаюсь пройти сквозь нее, но не могу. Занавеска не дает мне пройти, хотя даже не шевелится, когда я на нее натыкаюсь.

Макс не думает о душевых занавесках как о дверях. По крайней мере, не думал, когда воображал себе меня. Хотя Макс исчез, у меня все равно такое чувство, будто он здесь и не дает мне пройти сквозь душевую занавеску. Мы как будто бы вместе, хотя и далеко друг от друга.

Для меня это еще один знак того, что Макс жив.

Я становлюсь на четвереньки и проползаю под занавеской. На кровати за занавеской лежит девочка, но это не Ди. Это маленькая девочка. Она могла бы учиться в первом классе, как Пайпер. Девочка спит. От небольшой машинки к ее рукам и к ней под одеяло тянутся провода и трубки. Голова девочки обернута белым полотенцем. У нее черно-синие круги вокруг глаз, а к подбородку и бровям приклеен пластырь.

Девочка одна. Ни мама, ни папа не сидят рядом с ее кроватью. Никто из врачей не присматривает за ней.

Я думаю о Максе. Может, сегодня ночью он тоже совсем один?

— Когда она проснется?

Маленькая девочка, которая выглядит точь-в-точь как девочка на кровати, сидит на стуле справа от меня. Я не заметил ее, когда проползал под занавеской. Я смотрю на нее, и она встает со стула.

Меня удивляет, что она не перепутала меня с настоящим человеком, как все остальные воображаемые друзья. Наверное, она поняла, что я воображаемый, потому что я прополз под занавеской, а настоящие люди их просто раздвигают.

— Я не знаю, когда она проснется, — говорю я.

— А почему другие люди не говорят со мной?

— Кто? — спрашиваю я и оглядываюсь по сторонам.

На секунду мне кажется, что за занавеской есть кто-то еще, и я просто его не заметил.

— Другие люди, — повторяет девочка. — Я спрашиваю их, когда она проснется, но никто из них со мной не разговаривает.

Теперь я понимаю.

— Ты знаешь, как ее зовут? — спрашиваю я и показываю на девочку на кровати.

— Нет, — отвечает девочка.

— Когда вы с ней познакомились?

— В машине. После аварии. После того, как машины врезались друг в друга.

— А где ты была, перед тем как оказалась в машине? — спрашиваю я.

— Нигде, — отвечает девочка. Она смущается и смотрит себе под ноги. — Ее забрали. Я ждала возле дверей. А когда ее привезли, она спала.

— Ты с ней ни разу не разговаривала? — спрашиваю я.

— Разговаривала. В машине. Мама и папа ей не отвечали, и она попросила меня помочь. Я осталась с ней. Я с ней разговаривала. Мы ждали, пока дяди с машинкой ее не вытащат. У них была такая громкая машинка, из нее летели искры.