Воспоминания воображаемого друга
Шрифт:
А я отнял это у него. Освальд не смог вчера рассказать Джону про свой день, и Джон перестал верить в своего воображаемого друга.
Освальд умирает из-за меня.
Освальд прав. Каждый из нас для кого-то дьявол, а я оказался дьяволом для Освальда.
Глава 52
Мы сидим в классе миссис Госк. Миссис Госк рассказывает о своих дочерях, Стефани и Челси. Она все еще не настоящая миссис Госк. Я вижу печаль у нее в глазах. Она не прыгает по классу, будто там пол горит под ногами. Но дети все равно сидят на краешках стульев.
Освальд поворачивается ко мне.
Я собираюсь с духом. Он знает, что исчезает. Я это вижу.
— Обожаю миссис Госк, — говорит Освальд.
Я улыбаюсь.
Освальд снова переключается на миссис Госк. Она уже закончила рассказывать о своих дочках. Теперь она объясняет, что такое «сказуемое». Я не знаю, что такое сказуемое. По-моему, Освальд тоже не знает, но кажется, это сказуемое интересует его больше всех в классе. Он не сводит глаз с миссис Госк.
Я знаю, что должен делать. Не знаю, каким образом я это сделаю, но я должен найти способ. Так нужно.
Кажется, когда миссис Госк в классе, невозможно поступать неправильно.
— Освальд, нам нужно идти, — говорю я.
— Куда? — спрашивает он, не отрывая глаз от миссис Госк.
— В больницу.
Освальд сморит на меня. Эти его «гусеницы» над глазами снова целуются.
— А как же Макс? Его нужно спасать.
— Освальд, ты исчезаешь.
— Ты уже знаешь? — спрашивает он.
— А ты?
— Да, заметил утром, когда проснулся. Руки стали прозрачные. Ты ничего не сказал, и я подумал, что это пока незаметно.
— Нет, заметно, и я знаю, что это значит. Если мы не вернем тебя Джону, ты исчезнешь.
— Может быть, — говорит Освальд.
Но в его голосе нет сомнения. Он, как и я, знает это наверняка.
— Не «может быть», — говорю я. — Я знаю, что говорю. Джон верит в тебя, потому что ты каждый вечер с ним разговариваешь. А вчера тебя с ним не было, потому что ты был со мной. Потому ты стал исчезать. Мы должны вернуть тебя ему.
— А как же Макс? — спрашивает Освальд.
В его голосе я слышу крохотный призвук злости, и это меня удивляет.
— Макс — мой друг, и я знаю, что он бы не захотел, чтобы ты умер из-за него. Это неправильно.
— Я хочу спасти Макса, — говорит Освальд. — Я должен сделать выбор.
Он сжимает кулаки и таращит на меня глаза. Я невольно думаю, что в классе у миссис Госк даже Освальд ведет себя правильно.
— Я хочу, чтобы ты его спас, — говорю я. — Только не сегодня. Мы должны вернуть тебя Джону. А завтра ты можешь спасти Макса.
— Я могу опоздать к Джону, — отвечает Освальд. — Даже если я вернусь, я его больше не чувствую. Думаю, уже слишком поздно.
Я тоже так думаю. Я помню, что случилось, когда я попытался спасти Грэм. Я начинаю верить в то, что если воображаемый друг начинает исчезать, то этого уже не остановить. Но я не хочу говорить это вслух.
— Ты умрешь, если мы что-нибудь не предпримем, — говорю я.
— Все в порядке. Я знаю.
— Такие, как мы, не становятся призраками,
если ты на это надеешься. Ты просто исчезнешь навсегда. Как будто тебя никогда и не было.— Нет, если я спасу Макса, — говорит Освальд. — Если я спасу самого храброго мальчика в мире, я останусь.
— Нет, — отвечаю я. — Ты исчезнешь, и никто о тебе не вспомнит. Даже Макс не будет о тебе вспоминать. Тебя не станет, и все.
— Ты знаешь, почему я так злился, когда мы в первый раз встретились? — спрашивает Освальд.
— Ты думал, что я — призрак. И ты думал, что я собираюсь украсть Джона.
— Да, но не только из-за этого. Еще я злился, потому что в той больнице все было так, как будто я не существую. Я завис в той палате, в коридорах, мне было не с кем поговорить, нечем заняться, не на что посмотреть. Может, я и не призрак, но там я был как призрак.
— Чушь какая, — говорю я.
И это действительно чушь. Мы с Освальдом будто поменялись местами. Теперь я стою злой, испуганный и хочу кому-нибудь врезать, а Освальд спокоен, как дурак. Он тает у меня на глазах, и его это не волнует. Он не хочет бороться.
Он напоминает мне Грэм после того, как наш план по ее спасению провалился. Грэм тоже смирилась.
И тут Освальд делает невероятное. Он меня обнимает. Он обхватывает меня своими огромными руками и стискивает мои плечи. Он отрывает меня от сиденья. Впервые он касается меня не для того, чтобы ударить, и это странно. Освальд тает, но обнимает меня.
— Я узнал, что исчезаю, сегодня утром, когда проснулся и посмотрел сквозь руки, — говорит он, все еще не отпуская меня. — Сначала я испугался, но я и в больнице все время боялся. А теперь я познакомился с тобой и с Тини. Я катался в лифте и на автобусе. Я познакомился с миссис Госк. Я спасу Макса. Это важнее, чем все, что я сделал в своей жизни.
— Ты подумай о том, что ты мог бы еще сделать, — говорю я.
Освальд опускает меня на место. Мы смотрим друг другу в глаза.
— Ничего я не сделаю, если буду торчать в больнице целыми днями. Лучше одно приключение, чем вечность в больнице.
— Это неправильно, нужно попытаться, — говорю я. — Мы как будто бы сдаемся.
— Неправильно не спасать Макса, — говорит Освальд. — Он самый храбрый мальчик на свете. Мы должны его спасти.
— Ты можешь спасти его, после того как спасешь себя.
Освальд вдруг рассердился. У него такое же лицо, как когда он начал меня швырять по палате Джона. Мышцы напряглись, и он словно стал на шесть дюймов больше.
Потом, так же быстро, он становится прежним. Кулаки разжались. Лицо обмякло. В нем больше нет злости. В нем разочарование.
Освальд разочарован во мне.
— Хватит, — говорит он. — Я хочу послушать миссис Госк. Ладно? Просто посидеть и послушать миссис Госк, пока еще есть время.
— Ладно, — соглашаюсь я.
Я хочу еще что-нибудь добавить, но боюсь. Я не боюсь, когда Освальд злится или разочаровался во мне, хотя от этого мне больнее, чем я мог бы подумать. Я боюсь, потому что Освальд мне нужен. Без него не спасти Макса. Я рад тому, что Освальд решил спасти не себя, а Макса, но мне худо оттого, что я рад. Как будто я самый худший воображаемый друг на свете.