Воспоминания. Книга об отце
Шрифт:
А вот еще вспоминается забавный эпизод. Приходит домой Костя, ликующий, возбужденный. Великий князь Константин Константинович посетил в это утро первый кадетский корпус.
— Я с ним лично разговаривал, — объявляет Костя.
Великий князь Константин Константинович был поэтом (печатал свои стихи под инициалами K. P.), и некоторые его стихи пользовались огромной популярностью. На дворе были выстроены шеренгами все кадеты. Обходя их ряды, Великий князь остановился перед Костей.
— Шварсалон, поэт Вячеслав Иванов твой отчим?
— Так точно, Ваше Императорское Высочество.
— Ты читал его произведения?
— Так точно, Ваше Императорское Высочество.
— И понял их?
— Так точно, Ваше Императорское Высочество.
— Ну, значит, ты умнее меня, я ничего не понял.
Летом 1911 года была снята дача в Силламягах (Эстония). Дача стояла посреди чудной рощи недалеко от моря. Когда я туда приехала из Жданей (имение Аничковых), я застала на классическом дачном балконе сидящих
28
Ср. письмо В. Иванова к С. Л. Франку от 3 июня 1947 г.: «А помните ли Вы, как в Силламягах мы играли в городки с покойным Гершензоном и с Петрушевским?» («Мосты», № 10, 1963, с. 365). Силламяги (Силламяэ) — дачный поселок в Эстонской губернии, на берегу Финского залива, в пятнадцати километрах от Нарвы (ныне город в Эстонской ССР).
Наступает весна 1912 года. Мне скоро минет 16 лет. И вдруг Вячеслав ко мне обращается и приглашает к себе в комнату на башню, чтобы со мною поговорить. Мы проходим через маленькую левую боковую комнату. В ней сидит Вера и робко смотрит, как мы удаляемся. Я опять сажусь в важное черное кресло и слышу невероятные вещи.
Вячеслав и Вера любят друг друга и решили соединить свою судьбу и всю жизнь. Это не есть измена маме. Для Вячеслава Вера есть продолжение мамы, как бы дар, которые ему посылает мама. Будет ребенок. А ребенок всегда создает новую жизнь, новый свет.
Принимаю ли я то, что Вячеслав мне говорит? Если да, я буду с ними. Если для меня это неприемлемо, мне будет устроена самостоятельная жизнь: если я хочу, вместе с Марусей.
То, что я услышала, переворачивало весь внутренний мир, в котором я жила. Для Вячеслава Вера — продолжение мамы! Вот они оба, робкие, полные волнения, ждут словно приговора от какого-то подростка. И я должна быть судьей? Принять что они говорят? Но, может быть, это будет измена матери? Я предам ее? Минута была острой… Сердце исполнилось любовью, и я решила:
— Я с вами.
Вячеслав сказал:
— Что бы ни случилось дальше в нашей жизни, я этого момента не забуду.
Мы вышли в соседнюю комнату, где ждала Вера.
— Она с нами, — сказал Вячеслав.
Несколько дней спустя мы уехали втроем — Вячеслав, Вера и я, — во Францию и поселились в Neuvecelle, около Эвиана, на озере Леман.
III. ЭВИАН. РИМ. МОСКВА
Башенный период кончился. Наступила совершенно новая пора жизни. У меня было ощущение, точно рассеялись та туча и тот морок, которые висели над нами в Петербурге даже и в радостные минуты. Точно наступило утро.
Не только мое отношение к Вячеславу стало иным, но он сам сделался совсем другим: простым, полным юмора, лирическим, беспомощным. Я долго не могла опомниться от удивления, что вот сижу за столом с совсем простым человеком, с другом, товарищем, с которым можно говорить и об умном и о всяком вздоре, который всем интересуется во всех подробностях, с которым можно даже играть. Я стала писать музыку на его стихи и одну балладу мы сочинили совместно. Я написала мелодию для первой строфы песни, спела ему и заказала стихи в форме баллады, в которых говорилось бы о лесе, волках и луне. Он обрадовался (он всегда любил, когда ему заказывали стихи) и написал «Уход царя».
Вошел, — и царь челом поник. Запел, — и пир умолк. Исчез… — «Царя позвал двойник», — Смущенный слышен толк. Догнать певца Царь шлет гонца… В долине воет волк. Царевых вежд дрема бежит; Он бродит, сам не свой: Неотразимо ворожит Напев, еще живой… Вся дебрь ясна: Стоит луна За сетью плющевой. Что вещий загадал напев, Пленительно — уныл? Кто растерзал, как лютый лев, Чем прежде счастлив был?.. В душе, без слов, Заветный зов, — А он забыл, забыл… И царь пошел на смутный зов, Тайком покинул двор. Широкошумных голосов Взманил зыбучий хор. И все родней — О ней, о ней! — Поет дремучий бор. И день угас; и в плеске волн, Где лунною игрой Спит, убаюкан, легкий челн, — Чья песнь звенит порой? Челнок плывет, Она зовет За острой той горой. На бреге том — мечта иль явь? — Чертога гость, певец: Он знает путь! — и к брегу вплавь Кидается пловец… Где омут синь, Там сеть закинь — И выловишь венец [29] .29
III, 20–21
Первая строфа соответствовала моей мелодии. Я пыталась сочинить музыку на остальные строфы, решив дать всей балладе форму канона, но замысел превышал мои композиторские технические возможности того времени: баллада осталась неоконченной. В то же лето я написала песню на слова Вячеслава — «Амалфея». Мы шуточно основали совместное творческое содружество с девизом: «Лапа об лапу». На нашем гербе изображался куб, называемый основой, на нем стояла лира, а по бокам два кота подавали друг другу лапы. Кот был тотемом нашей семьи [30] .
30
Лидия Вячеславовна сочиняла музыку с четырехлетнего возраста. Некоторые вещи, написанные, когда она была еще подростком, и сейчас исполняются в концертах, например «Амалфея». В Эвиане создавался сборник «Нежная тайна».
Вспоминаются мне Вячеслав и Вера идущими по дороге. Они возвращаются с прогулки. Как всегда, каждый вечер — они были у Мадонны: в крошечной часовне на берегу озера. Там же бил маленький ключ. Почему-то, глядя на них, сердце сжимается: солнце закатывается, они идут тихие, покорные, хрупкие. За них как-то страшно, их жалко.
КАПЕЛЛА Сердце, сердце, ты мир несешь, и еще есть в тебе место, еще есть место — для Бога.Л. Зиновьева — Аннибал. «Тени Сна».
У замка, над озером, ключ и капелла Мадонны:
Туда на закате приходим с тобой богомольно. Цветы полевые вплетешь ты в решетку оконца; Испить ключевой — дотянусь до студеной криницы. На камне сидим перед славой вечернего солнца: Не больно глазам, и покорному сердцу не больно. Над ласковой гладью промчатся пугливые птицы — То чайки, то ласточки. Смолкнут недолгие звоны: То Angelus дальний… И мнится: у милой гробницы Мы побыли вновь, и родная прошла, нашептала Нам Ave — и с нею молились уста мимовольно; С улыбкой склонилась, улыбкой двоих сочетала… Но мглою прозрачной лесные подернуты склоны; Звезда разгорелась; как розовый пепел — дорога Меж темных деревьев… Обителей светлых не мало В просторе Господнем; и в сердце простора — для Бога [31] .31
III, 15.
В это лето в Эвиане родился мой брат.
— А ты, какое ты хотела бы дать ему имя? — спрашивает меня Вячеслав.
— Одно из трех — Димитрий, Алексей или Александр.
— Алексей и Димитрий, понимаю. Но почему Александр?
— Мне кажется, что это имя талантливое, обещающее.
Брат был назван Димитрием.
Нас посетила в «Villa des bosquets», как назывался (и называется до сих пор) домик, где мы жили, А. Н. Чеботаревская. Она заехала по делу. Издавался роман Madame Bovaryв ее переводе под редакцией Вячеслава. Когда дело шло о редакции перевода, Вячеслав обыкновенно спокойно, не желая думать о сроках, назначенных издателем, брал сначала текст оригинала, с любовью в него вчитывался, затем брал поданный ему перевод и начинал не торопясь его перечитывать, переделывать, перерабатывать во всех тонкостях, так что от первоначального текста не оставалось камня на камне. Это обычно вызывало бурные реакции переводчика и нередко кончалось серьезной ссорой. Вячеслав не обращал на это внимания: ему прежде всего важно было спасти художественное произведение.