Воспоминания. Мемуарные очерки. Том 2
Шрифт:
В это время он жил со мною, на даче, в уединенном домике на Выборгской стороне 105 , видался только с близкими людьми, проводил время в чтении, в дружеской беседе, в прогулках 106 и занимался музыкою. Все изящное имело доступ к душе Грибоедова; он страстно любил музыку, будучи сам искусен в игре на фортепиано. Фантазии его и импровизации отзывались глубоким чувством меланхолии.
Часто он бывал недоволен собою, говоря, что чувствует, как мало сделал для словесности. «Время летит, любезный друг, – говорил он. – В душе моей горит пламя, в голове рождаются мысли, а между тем я не могу приняться за дело, ибо науки идут вперед, а я не успеваю даже учиться, не только работать. Но я должен что-нибудь сделать… сделаю!» Вот как думал Грибоедов. Он не мог без сожаления вспоминать о том, что некоторые наши писатели, особенно поэты, думают, что им должно следовать одному вдохновению и ничему не учиться. Грибоедов указывал на Байрона, Гёте, Шиллера, которые оттого именно вознеслись выше своих совместников, что гений их равнялся их учености. Грибоедов судил здраво, беспристрастно и с особенным жаром. У него навертывались слезы, когда он говорил о бесплодной почве нашей словесности. «Жизнь народа, как жизнь человека, есть деятельность умственная и физическая», – говорил Грибоедов. «Словесность – мысль народа об изящном. Греки, римляне, евреи не погибли от того, что оставили по себе словесность, а мы… мы не пишем, а только переписываем! Какой результат наших литературных трудов по истечении года, столетия? Что мы сделали и что могли бы сделать!..» Рассуждая о сих предметах, Грибоедов становился грустен, угрюм, брал шляпу и уходил один гулять в поле или в рощу.
105
Это
106
В частности, он вместе с Булгариным ездил в Парголово. Булгарин вспоминал: «Когда мы, с покойным А. С. Грибоедовым, ехали в Парголово, летом 1826 года, грусть овладела им при виде бесплодной дикости петербургских окрестностей, и он, передавая в “Северной пчеле” свои впечатления, написал тогда о петербургской природе, что она “с величайшим усилием производит веники”» (Ф. Б. Журнальная всякая всячина // Северная пчела. 1849. № 111. 21 мая.). Имеется в виду опубликованный без подписи очерк «Загородная поездка (Отрывок из письма южного жителя)» (Северная пчела. 1826. № 76. 26 июня).
Мне не случалось в жизни ни в одном народе видеть человека, который бы так пламенно, так страстно любил свое отечество, как Грибоедов любил Россию. Он в полном значении обожал ее. Каждый благородный подвиг, каждое высокое чувство, каждая мысль в русском приводила его в восторг. Если бы знали враги его, раздиравшие его литературную славу, как он радовался, находя в них хорошее! Грибоедов, зная столько иностранных языков, любил читать русские книги, особенно переводы (даже самые плохие) великих писателей. Когда я изъявил ему мое удивление на этот счет, он отвечал: «Мне любопытно знать, как изъяснены высокие мысли и наставления мудрецов, и может ли понимать их класс народа, не знающий иностранных языков? Это археологические и этнографические изыскания, любезный друг», – прибавил он с улыбкою.
Грибоедов чрезвычайно любил простой русский народ и находил особенное удовольствие в обществе образованных молодых людей, не испорченных еще искательством и светскими приличиями. Он находил особенное наслаждение в посещении храмов Божьих. Кроме христианского долга, он привлекаем был туда особенным чувством патриотизма. «Любезный друг! – говорил он мне. – Только в храмах Божьих собираются русские люди; думают и молятся по-русски. В русской церкви я в отечестве, в России! Меня приводит в умиление мысль, что те же молитвы читаны были при Владимире, Димитрии Донском, Мономахе, Ярославе, в Киеве, Новгороде, Москве; что то же пение трогало их сердца, те же чувства одушевляли набожные души. Мы русские только в церкви, – а я хочу быть русским!..»
Но эта любовь к отечеству не заставляла его ненавидеть чужеземцев, подобно тем грубым невеждам, которые почитают врагом каждого, кто не родился на берегах Волги или Оки. Напротив того, Грибоедов радовался, когда чужеземец посвящал свои таланты на пользу России, и был признателен к каждому, оказавшему услуги его отечеству. Разумеется само по себе, что Грибоедов не почитал чужеземцами жителей областей, присоединенных к России оружием или трактатами 107 . Такая мысль не может родиться в голове образованного человека. Но как всякий человек имеет свой особенный образ мыслей, то он любил более славянские поколения и желал, чтобы из двух человек одинакового достоинства соплеменник предпочитаем был иноплеменнику. Грибоедов вообще не любил разделения между славянскими племенами и почитал их одною семьею. Ему нравилась мысль моя, что все славянские поколения родные сестры, из которых одна замужем за единоплеменником, другая – за немцем, третья – за турком 108 , но это не должно препятствовать родственной любви и согласию.
107
То есть по мирным договорам.
108
По-видимому, в первом случае речь идет о малороссах, во втором – о поляках, а в третьем – о народах Балканского полуострова.
Приехав в Грузию при начале войны с Персиею 109 , Грибоедов находился при особе графа Паскевича-Эриванского, своего родственника 110 , любившего его, как родного брата. Деятельность графа и пламенное желание быть полезным тому краю обрадовали Грибоедова и заставили его трудиться. Я намерен сообщить здесь отрывки из нескольких его писем, в которых изображается характер и душа Грибоедова лучше, нежели в чужом описании. Вот что он писал ко мне из Тифлиса, от 16 апреля 1827 года 111 :
109
Это произошло в начале сентября 1826 г.
110
И. Ф. Паскевич был женат на двоюродной сестре Грибоедова.
111
Это и приводимые далее письма Грибоедова Булгарин публикует с купюрами, в основном за счет пассажей, которые не пропустила бы цензура или которые имели нелестный для него характер. Полный текст см. в: Грибоедов А. С. Полн. собр. соч. СПб., 2006. Т. 3.
«Любезный друг, Фаддей Венедиктович! Прежде всего просьба, чтобы не забыть, а потом уже благодарность за дружеское твое внимание к скитальцу в восточных краях. Пришли мне, пожалуйста, статистическое описание, самое подробнейшее, сделанное по лучшей, новейшей системе, какого-нибудь округа Южной Франции, или Германии, или Италии (а именно Тосканской области, коли есть, как края наиболее возделанного и благоустроенного), на каком хочешь языке, и адресуй в канцелярию главноуправляющего, на мое имя. Очень меня обяжешь; я бы извлек из этого таблицу не столь многосложную, но по крайней мере порядочную, которую бы разослал к нашим окружным начальникам, с кадрами, которые им надлежит наполнить 112 … При Алексее Петровиче 113 у меня много досуга было, и если я не много наслужил, так вдоволь начитался. Авось теперь, с божиею помощию, употреблю это в пользу. – Стихов Жандра в № 1 “С[ына] О[течества]” я нигде не мог отыскать 114 ; ты не прислал мне; а другие – “К Музе” 115 я, еще не зная, чьи они, читал здесь вслух у Ховена и уверен был, что это произведение человека с большим дарованием. Я надеюсь, что, возвратясь из похода, как-нибудь его сюда выпишу. Не могу довольно я отблагодарить тебя за приятное твое письмо и за присылку журналов. Желал бы иметь целого “Годунова” 116 … В первой сцене “Бориса” мне нравится Пимен, старец. Не ожидай от меня стихов; горцы, персиане, турки, дела управления, огромная переписка нынешнего моего начальника поглощают все мое внимание. Не надолго, разумеется: кончится кампания, и я откланяюсь. В обыкновенные времена никуда не гожусь: и не моя вина: люди мелки, дела их глупы, душа черствеет, рассудок затмевается, и нравственность гибнет без пользы ближнему. Я рожден для другого поприща… I глава твоей «Сиротки» 117 так с натуры списана, что (прости, душа моя) невольно подумаешь, что ты сам когда-нибудь валялся с кудлашкой. Тьфу пропасть! Как это смешно, и жалко, и справедливо! 118 Многие просят, чтобы ты непременно продолжал и окончил эту повесть».
112
Булгарин далее вычеркнул фразу: «А то с этим невежественным чиновным народом век ничего не узнаешь, и сами они ничего знать не будут».
113
Имеется в виду Ермолов.
114
Стихотворение А. А. Жандра «Минуты жизни» было помещено в «Северной пчеле» (1827. № 2. 4 янв.) без подписи.
115
Стихотворение «К моей Музе» (Северная пчела. 1827. № 8. 18 янв.) было опубликовано без подписи, но с указанием, что оно принадлежит тому же автору, что и «Минуты жизни».
116
Трагедия
«Борис Годунов», соч. А. С. Пушкина, находящаяся в рукописи42.117
В романе «Иван Выжигин». Тогда я сочинял сей роман и напечатал 1-ю главу в «Сыне Отечества»43.
118
Далее пропущена следующая фраза: «Я несколько раз заставал моего Александра, когда он это читал вслух своим приятелям».
Наконец, началась война. Грибоедов был безотлучно при графе Паскевиче-Эриванском, охотно переносил труды военные и не прятался от опасностей. Он прослужил кампанию как отличный гражданский чиновник и как храбрый воин 119 . По представлению графа он награжден был за отличие чином коллежского советника, в декабре 1827 года. Он был послан в лагерь Аббаса-Мирзы для переговоров о мире и имел с ним занимательные сношения. При заключении Туркманчайского трактата 120 Грибоедов трудился беспрерывно и оказал важные услуги. В награду за сие он избран был графом Паскевичем-Эриванским поднести мирный трактат государю императору.
119
Вот черта, характеризующая Грибоедова. В последнюю Персидскую войну он проезжал верхом, вместе с князем Италийским, графом Суворовым-Рымникским, внуком великого, под выстрелами неприятельских орудий. Ядро оконтузило лошадь кн. Суворова, и она в испуге поднялась на дыбы. Грибоедов, любя князя и думая в первую минуту, что он ранен, пришел в некоторое смущение. Полагая, что страх вкрался в его душу, он решился наказать себя. При первом представившемся случае сел на батарею и выдержал, не сходя с места, 124 неприятельских выстрела, чтобы освоиться с ядрами, как он говорил.
120
Туркманчайский трактат – мирный договор между Российской империей и Персией, завершивший Русско-персидскую войну 1826–1828 гг. на весьма выгодных для России условиях. Был подписан 10 февраля 1828 г. в деревне Туркманчай (близ Тебриза).
В Петербурге получено было прежде известие, что Грибоедов отправился с трактатом в Петербург. Дурная дорога воспрепятствовала ему прибыть в срочное время для курьерской езды. С нетерпением ожидали его. Не могу без умиления вспомнить о той радостной минуте, в которую я встретил его. По какому-то инстинкту я несколько дней сряду ходил в заездный дом Демута 121 и ожидал моего друга. Наконец 14 марта около полудня подъехала кибитка, и я принял его в мои объятия… Мы плакали, как дети… от радости! 122
121
Имеется в виду Демутов трактир – петербургская гостиница на набережной р. Мойки, принадлежавшая Ф. Я. Демуту, в которой останавливались состоятельные люди. После его смерти в 1802 г. она переходила из рук в руки, сохраняя старое название «Демутов трактир».
122
15 марта в прибавлении к № 32 «Северной пчелы» за 1828 г. Булгарин поместил заметку о приезде Грибоедова.
Государь император наградил по-царски Грибоедова: пожаловал ему чин статского советника, орден св. Анны 2-й степени с алмазами, медаль за Персидскую войну и 4000 червонных 123 . В апреле сего же 1828 года мудрый монарх наш благоволил назначить его полномочным министром при дворе персидском.
Все предвещало счастливый успех. Грибоедов знал персидский язык, страну, нравы и обычаи, характер двора и главнейших сановников. Грибоедов вовсе не предугадывал о сем блестящем назначении и намеревался выйти в отставку, посвятить себя совершенно наукам и словесности и поселиться со мною, по крайней мере на некоторое время, возле ученого Дерпта, в моем тихом убежище 124 . Мы утешались этою мыслию, делали планы, как будем провождать время, как будем ездить в гости в Москву, в Петербург, в деревню к С. Н. Бегичеву и проч. Повинуясь воле обожаемого государя и желая служить ему усердно, Грибоедов отсрочил свое намерение жить для наук и словесности, но не отказался от них совершенно. Пламенея ревностию к службе, он однако ж с мрачным предчувствием вспоминал о Персии и предсказывал, что не возвратится оттуда, что там должен окончить жизнь, в отдалении от милых сердцу, и часто повторял: «Там моя могила! Чувствую, что не увижу более России!..»
123
Вес золотого червонца в то время – 3,5 грамма. Ср. в письме Булгарина к шефу жандармов А. X. Бенкендорфу от 23 февраля 1830 г.: «Когда Грибоедов приехал в Петербург с Туркменчайским трактатом и получил от щедрот государя императора 4000 червонных, то тотчас же отдал мне деньги на сохранение. Князь [В. Ф.] Одоевский (служащий в иностранной цензуре), пришед в квартиру Грибоедова, удивился, застав меня, считающего деньги без хозяина квартиры. Я посоветовал другу моему составить капиталец, и он отдал мне 36000 рублей для сохранения. Между тем, прежде нежели разменяли червонцы и положили деньги в ломбарт, Грибоедов, имея нужду одеться, жить и уплатить кое-какие должки, взял у меня 5000 рублей, с тем, чтоб возвратить при получении жалования до отъезда в Москву или после. Не надеясь даже быть посланником, он хотел ехать на лето со мною в деревню мою» (Видок Фиглярин: Письма и агентурные записки Ф. В. Булгарина в III отделение / Изд. подгот. А. И. Рейтблат. М., 1998. С. 389).
124
Речь идет об имении Булгарина Карлово под Дерптом.
Из прощального письма в деревню, к жене моей, которую он любил как сестру, можно видеть его предчувствия и надежды.
«Прощайте, милый друг, прощайте! Расстаюсь с вами на три года, а может быть – навсегда! О боже, неужели я должен навсегда остаться в стране, чуждой моим чувствованиям! Я еще не теряю надежды укрыться в вашем Карлове от всего, что тяготит меня в жизни! Но когда? Еще далеко до этого! В ожидании, прощайте, и будьте счастливы. С. П. б. 5 июня 1828» 125 .
125
В этот же день Грибоедов оставил рукопись «Горя от ума» Булгарину с надписью: «Горе мое поручаю Булгарину. Верный друг Грибоедов. 5 июня 1828» (Грибоедов А. С. Полн. собр. соч. СПб., 1995. С. 267); о ней Булгарин позже писал: «Грибоедов, уезжая посланником в Персию, дал мне полное право собственности собственноручною надписью на подлинной комедии и особою формальною бумагою» (Письмо Ф. В. Булгарина к Михаилу Александровичу [Дондукову-Корсакову] из Петербурга от 1 марта 1832 года // Библиографические записки. 1859. № 20. Стб. 621).
Во время военных и дипломатических занятий Грибоедов, в часы досуга, уносился душою в мир фантазии. В последнее пребывание свое в Грузии он сочинил план романтической трагедии и несколько сцен, вольными стихами с рифмами. Трагедию назвал он «Грузинская ночь»; почерпнул предмет оной из народных преданий и основал на характере и нравах грузин. Вот содержание: один грузинский князь за выкуп любимого коня отдал другому князю отрока, раба своего. Это было делом обыкновенным, и потому князь не думал о следствиях. Вдруг является мать отрока, бывшая кормилица князя, няня дочери его; упрекает его в бесчеловечном поступке; припоминает службу свою и требует или возврата сына, или позволения быть рабою одного господина, и угрожает ему мщением ада. Князь сперва гневается, потом обещает выкупить сына кормилицы, и, наконец, по княжескому обычаю – забывает обещание. Но мать помнит, что у нее отторжено от сердца детище, и, как азиатка, умышляет жестокую месть. Она идет в лес, призывает дели, злых духов Грузии 126 , и составляет адский союз на пагубу рода своего господина. Появляется русский офицер в доме, таинственное существо по чувствам и образу мыслей. Кормилица заставляет дели вселить любовь к офицеру в питомице своей, дочери князя. Она уходит с любовником из родительского дома. Князь жаждет мести, ищет любовников и видит их на вершине горы Св. Давида. Он берет ружье, прицеливается в офицера, но дели несут пулю в сердце его дочери. Еще не свершилось мщение озлобленной кормилицы! Она требует ружья, чтобы поразить князя, – и убивает своего сына. Бесчеловечный князь наказан небом за презрение чувств родительских и познает цену потери детища. Злобная кормилица наказана за то, что благородное чувство осквернила местью. Они гибнут в отчаянии. Трагедия, основанная, как выше сказано, на народной грузинской сказке, если б была так кончена, как начата, составила бы украшение не только одной русской, но всей европейской литературы. Грибоедов читал нам наизусть отрывки, и самые холодные люди были растроганы жалобами матери, требующей возврата сына у своего господина. Трагедия сия погибла вместе с автором!.. 127
126
У Грибоедова – это духи ведьмы Али.
127
Ныне (в ноябре 1830 года) получил я известие, что отрывки из сей трагедии и некоторые другие сочинения Грибоедова уцелели52.
Конец ознакомительного фрагмента.