Воспоминания. Том 1

Звуки гимна и громкое "ура" были ответом на эти слова. По окончании заседания я объявил воспитанникам, что освобождаю их от занятий на три дня, что вызвало с их стороны взрыв восторга.

25 января в Симеизе, своем крымском имении, скончался фельдмаршал граф Д. А. Милютин — последний гигант эпохи великой реформы. Русский народ и русское общество, прощаясь навсегда с верным сподвижником Александра II, никогда не забудут светлого, благородного образа престарелого фельдмаршала, имя которого было всегда окружено всеобщим уважением.

Граф Милютин скончался на 94-м году своей жизни, заболев острым воспалением легких. Жена его, страшно встревоженная опасной болезнью графа, не отходила от его постели, пока окончательно сама не ослабла и, почувствовав себя дурно, внезапно тихо скончалась. Это было 23 января, за два дня до кончины мужа; старушке был 91 год. От графа скрыли кончину его жены, сказав ему, что она заболела и слегла; это его, по-видимому, очень мучило, и он все время очень тревожился и справлялся о ней до последней минуты своей жизни. Так одновременно отошли в другой мир два друга, прожившие последние 30 лет безотлучно вместе, душа в душу, не выезжая из своего родного Симеиза. Графиня за 10 лет до своей кончины лишилась зрения, но это не мешало ей интересоваться всем; специальные лектрисы читали ей массу книг, а письма под ее диктовку писали ее дочери, княгиня Шаховская и княгиня Долгорукая.

31 января, в 10 с половиной часов вечера с экстренным поездом Московско-Курской ж.-д. тела усопших прибыли в Москву. На вокзале к приходу поезда собралось все военное начальство с командующим войсками генералом Плеве во главе, прибыли и градоначальник, и я, и представители города. На платформе выставлен был почетный караул от 2-го гренадерского Ростовского полка с хором музыки. Под звуки "Коль славен" были вынесены оба гроба и перенесены в парадные комнаты вокзала, задрапированные черным сукном и украшенные целым лесом мирт и лавровых деревьев. Гробы, усыпанные цветами, были поставлены на катафалки, а у гроба фельдмаршала встало почетное дежурство и знаменщик Ростовского полка со знаменем. Вокруг на подушках разложены были ордена покойного и среди них золотой фельдмаршальский жезл, усыпанный бриллиантами.

После панихиды все разъехались, чтобы вернуться к утру для участия в перевезении тел; остались только почетный караул и дежурство. На другой день, 1 февраля, состоялось перевезение тел почивших для погребения в Ново-Девичьем монастыре. С раннего утра к гробу стали стекаться и начальство, и депутации. В это время в Москве находилась французская депутация от г. Парижа во главе с президентом парижского муниципалитета г. Ф. Русселем — они тоже явились на вокзал поклониться праху престарелого фельдмаршала. Первый венок из белых лилий и ландышей возложен был генерал-адъютантом бароном Мейендорфом от Государя императора, затем генерал Степанов возложил крест из живых цветов от великой княгини Елизаветы Федоровны, после чего Ф. Руссель — свой венок от Парижа с французскими национальными лентами; далее следовало множество других венков. По возложении венков и отслужении литии гробы были вынесены; гроб фельдмаршала установлен был на лафет 1-й батареи 2-й гренадерской Артиллерийской бригады, гроб графини — на катафалк.

За гробом шло высшее военное начальство, родные, депутации и пр., затем следовали: 1-й гусарский Сумской полк и 1-я гренадерская Артиллерийская бригада. Впереди несли ордена и фельдмаршальский жезл. Толпы народа стояли по пути, другие сопровождали процессию. Хоры музыки попеременно играли похоронный марш. Около университета, почетным членом которого состоял почивший фельдмаршал, была отслужена лития.

По прибытии процессии к Ново-Девичьему монастырю гробы были сняты с лафета и катафалка, и под пение "Святый Боже" и звуки "Коль славен" процессия направилась к приготовленным могилам. Тут произошло нечто совершенно неожиданное: когда стали опускать останки почивших, то оказалось, что могилы были сделаны недостаточного размера и гробы в них не помещались. Произошло это вследствие того, что обе могилы были приготовлены распоряжением покойного графа лет 10 тому назад, когда хоронили его сына; сделаны были они солидно, обложены кирпичом и цементированы, так что для расширения могил требовалось немало времени. Пришлось перенести тела усопших в церковь и отложить погребение. При этом мне пришлось выдержать большой спор с монахинями и духовенством, которые не соглашались поставить тело графини, как лютеранки, в церковь. Мои указания, что стояли же они рядом в православном храме, когда их венчали, оказали свое действие, и они, наконец, согласились. Погребение состоялось 3 февраля уже при скромной обстановке.

25 января в Думу поступил запрос о Распутине, вследствие появившегося о нем письма в № 19 "Голоса Москвы"1 от 24 января под заглавием "Голос православного мирянина", за подписью редактора-издателя "Религиозно-философской библиотеки" М. Новоселова. Номера этой газеты были конфискованы, так как перед тем от редакторов газет были взяты подписки, что они о Распутине ничего печатать не будут. В этом последнем распоряжении некоторые члены Думы и усмотрели незакономерность по отношению к печати и предъявили запрос, который, по рассмотрении его Думой, большинством голосов против одного голоса барона Н. Г. Черкасова и был принят и признан спешным.

Это был очень неосторожный шаг Государственной Думы; первый раз законодательная палата затронула в своем запросе интимную сторону жизни царской семьи и этим невольно заронила в сердцах некоторых кругов России тень недоверия, неуважения к монарху. Надо удивляться, как Председатель Думы М. В. Родзянко, принадлежа к центру, не учел этого и не принял со своей стороны должных мер, чтобы предотвратить это нежелательное явление. С запросом ничего не вышло, результата никакого не было, но внесших запрос это и не интересовало — то, чего им надо было, было сделано. Газеты разнесли по всем уголкам России факт запроса Государственной Думы о Распутине, и вокруг его имени стали громоздиться всевозможные легенды и грязные инсинуации, зачастую далеко не соответствующие истине и дискредитирующие Престол.

Высшие правительственные сферы также оказались несостоятельными в этом болезненном для России и для всех любящих свою Родину вопросе, некоторые по малодушию, другие по непониманию серьезности положения. Таким образом, "Распутиниада" росла, захватывая все большие и большие круги.

28 января, к моему большому сожалению, Ф. В. Шлиппе получил новое назначение в Петербург на должность вице-директора в Министерстве земледелия. Таким образом, Московская губернская землеустроительная комиссия лишилась своего непременного члена, который был убежденным вдохновителем реформы по введению единоличных хозяйств в губернии, который так блестяще проводил ее и своими знаниями, опытом и поразительной тактичностью поставил землеустроительное дело в Московской губернии на неизмеримую высоту.

Радуясь за него и поздравляя министерство с приобретением такого образованного, талантливого и прекрасного сотрудника, я глубоко скорбел, что принужден был с ним расстаться. На его место, по моему ходатайству, назначен был лучший и способнейший из непременных членов уездных землеустроительных комиссий Г. Г. Языков, который ревностно продолжал политику Ф. В. Шлиппе и, к моему большому удовлетворению, сумел поддержать землеустроительное дело губернии на той же высоте; но таланта Шлиппе у него не было.

30 января в Москву приехала депутация от парижского муниципалитета во главе с президентом муниципалитета Ф. Русселем. Это был ответный визит московскому городскому самоуправлению.

Французская колония во главе с французским генеральным консулом графом де Ла Валикур устроила по этому случаю банкет в "Эрмитаже". Обед носил интимный характер, помимо французов приглашено было очень немного гостей, среди них был городской голова Н. И. Гучков и я. Все залы ресторана красиво были убраны растениями. Стол, накрытый на 80 приборов, утопал в цветах. Все было устроено красиво, изящно, как умеют это делать французы. Обед прошел очень оживленно. Первый тост за Государя императора провозгласил граф де ла Валикур, затем Гучков — за Президента Республики, а я — за французскую колонию. Последний тост был за дорогих гостей, провозглашенный председателем французской колонии, моим большим другом, П. К. Жиро.

С банкета все отправились в городскую думу, где городское управление устроило блестящий раут. Малый думский зал был красиво убран русскими и французскими флагами и гербами, в центре, на столе, стояла освещенная электричеством громадная глыба льда с крюшоном. Кабинет городского головы был обращен в зимний сад.

Во время раута городской голова Н. И. Гучков, передавая Ф. Русселю подарок от города Москвы — художественный ларец в древнерусском стиле, обратился к французским гостям со следующей речью на французском языке: "Городское общественное управление древней столицы России — Москвы, принимая у себя сегодня представителей муниципалитета Парижа, чудной столицы и гордости Франции, выражает им чувства самой глубокой симпатии. Москва — сердце России, Москва, которая во все времена являлась верной выразительницей всего того, что чувствовала вся Россия, в данный момент, исполняя возложенную на нее историческую задачу перед дружественной дорогой Францией, шлет свой привет и привет всей России. Да будет этот момент еще одним ярким доказательством этой неразрывной и прочной дружественной связи, которая существует между двумя великими народами — французами и русскими. Да будет эта связь между ними прочнейшим залогом не только их собственного благополучия, но и благополучия всего мира".