Вот это поцелуй!
Шрифт:
Я вновь опустилась на стул. Нет, ну надо же! Столько времени угробила, столько усилий! А он жил и живет этажом ниже! Я сказала себе: «Позвони Натану». И опять задумалась над тем, что произошло с нами обоими… А ведь я уже забыла об этом. И вот снова почувствовала себя убитой.
Потом я огляделась в надежде увидеть Фрэнка. Но в зале было пусто. Забытая им куртка болталась на вешалке, на одном из крючков, такая жалкая, будто изможденное, всеми брошенное человеческое тело. Вообразите, в каком я была состоянии, если я вдруг прижалась губами к оконному стеклу. Иногда я бываю полубезумной. На другой
Ужас!
Я быстро пошла к выходу и тотчас же попала в толпу: на улице митинговали студенты. Тут я вспомнила, что на рассвете за мной собирался заехать Натан, чтобы взять с собой на эту пресловутую демонстрацию. Как будто нам без того не хватало бардака. Однако погода была как на заказ.
Фрэнк принимал ванну. Сидел сонный и улыбался. Вероятно, он все еще пребывал в уверенности, что переживает последние спокойные мгновения в этом мире, и был намерен воспользоваться ими по полной.
Я уселась на край ванны.
– Фрэнк, я так рада, что ты здесь, – прошептала я.
Он открыл глаза и добродушно на меня посмотрел:
– Хочешь сюда?
Нет, я просто хотела ему сказать, как рада, что он дома. Кончиками пальцев я коснулась пышной пены, пузырившейся на поверхности воды.
– Фрэнк, – сказала я, – все будет не так плохо, как ты думаешь.
– О нет, дорогая! Еще как плохо! Не строй себе иллюзий!
– Прежде – да, но не теперь… Да, это было опасно, но раньше…
Он пристально посмотрел на меня и все понял. Понял, что я все разузнала. Он опустил голову.
– Ты не знал, – поддразнила я его, – не знал, что есть на свете полицейский, которому ты можешь доверять? А я к тому же твоя жена… А? Я же твоя жена, разве нет?
– Черт! Мэри-Джо, прекрати! Дай мне полотенце!
– Раз меня больше никто не хочет, что же мне делать? Все-таки я твоя жена.
Я смотрела, как он вылез из ванной. Протянула руку, чтобы дать ему полотенце, но так и не дала. Почему-то мне вдруг вздумалось вытереть его самой. Раньше, в самом начале нашей совместной жизни, я это делала.
– Но… послушай… Что это ты делаешь? – пробормотал он.
– Как что? Вытираю тебя. Что такого?
Мне показалось, что он дрожит. Вот уже несколько лет я не прикасалась к нему, и мне тоже было странно ощущать под рукой его кожу. Ну и вид, наверно, был у нас обоих!
– Успокойся, – сказала я, – мы здесь одни. И я вовсе не собираюсь выставлять нас на посмешище. Не волнуйся!
У меня даже не хватало смелости посмотреть на него. Я уставилась в одну точку в самом центре его груди, где появились седые волоски… а он как будто хотел ускользнуть от меня…
– Может, все еще наладится? – спросил он наконец.
Я опять внимательно взглянула на него, потом протянула ему полотенце, а сама ушла в комнату и растянулась на постели. Все же это лучше, чем выброситься в окно! Я сцепила руки за головой.
Фрэнк вошел в комнату, на ходу застегивая
ремень. Лицо у него было обеспокоенное. Но, конечно, вовсе не из-за моих чувств, конечно же нет.Стоя около кровати, он натянул рубашку и неловко принялся ее застегивать. В окне за его спиной темнело.
– Фрэнк, ты смотришь на меня так, будто боишься. Могу я узнать почему?
Он нахмурился.
– Ладно, проехали, – сказала я, поднялась с кровати и вышла из комнаты.
Я как раз набирала номер Риты, когда он подошел ко мне сзади.
– Нет, Мэри-Джо, ну что ты дурака валяешь? – спросил он. – Ты это нарочно?
Я повесила трубку.
– Ну что еще? Чего тебе надо? ~ с тяжким вздохом спросила я.
Я попыталась объяснить ему, что в моей жизни не все благополучно, но он словно не слышал. То есть он все время меня перебивал. Он говорил так: «О какой жизни ты говоришь, дурочка несчастная? О тех считанных часах, что нам еще остались?»
Рамон здорово его застращал, можете мне поверить. Я даже и представить себе не могла, до какой степени. Фрэнк просто зеленел от страха при одном упоминании этого имени. Застывал и прислушивался с жуткими гримасами на лице. Метался по комнате из угла в угол, втянув голову в плечи, и твердил без остановки, что я не понимаю, с кем мы имеем дело. С психом. Насильником. Садистом. Настоящим негодяем. Напрасно я твердила Фрэнку, что народ такого сорта – это мой хлеб, что я видала и похлеще, – он только тряс головой, грыз ногти и умолял меня ему поверить.
Когда же я спросила, что же он предлагает, он рухнул в кресло и уставился куда-то в небо, да так и остался сидеть с отвисшей челюстью у раскрытого окна.
– Фрэнк, послушай меня. Все очень просто. Эту ночь он проведет в тюрьме и уже оттуда не выйдет. Я засажу его за решетку, Фрэнк. Это моя работа, я занимаюсь этим ежедневно.
Фрэнк что-то прокудахтал; казалось, он вот-вот заплачет.
– Фрэнк, он тебя так жестоко избил! Я знаю, знаю, он нанес тебе ужасную травму, я все прекрасно понимаю. Но доверься мне. В нем нет ничего особенного. Ты увидишь… мы к этому еще вернемся. Ты первый удивишься и первый посмеешься над своими страхами.
– Черт побери! Мне надо в туалет!
Когда он вернулся, я держала в руке табельный револьвер. Я показала Фрэнку, как приставлю его к голове Рамона, прежде чем тот успеет рот открыть.
– Знаешь, – добавила я, – будь он хоть трижды негодяй, хоть сам дьявол во плоти, но когда ствол упрется ему в лоб, ему останется только звать на помощь мамочку. Вот и все, что он сможет сделать! Или я вышибу ему мозги! Можешь на меня рассчитывать.
Я опустилась на колени между его ног и взяла его руки в свои.
– Но не это главное, Фрэнк, – сказала я. – Не эта история, нет. Дело в том, что я не знаю, куда я иду, куда мы все идем. Что с нами будет, скажи? Хоть ты-то понимаешь что-нибудь?
Он вздохнул и погладил меня по голове.
– Хотелось бы понимать. Хотелось бы сказать тебе, что каждый день приближает нас к свету. Но мы от него еще так далеки. Мы даже не уверены, что идем в правильном направлении.
– Но мне кажется, что тяжелее всего – оказаться в одиночестве. Именно это и пугает меня.