Вот пришел папаша Зю...

Владимир Вольфович Жигулёвский винил во всем ЦРУ.

В результате двести сорок восемь депутатов - против тридцати двух - потребовали добровольной отставки Ёлкина.

– Забыли, что в стране ещё есть президент!
– стукнул кулаком по столу Борис Николаевич в своём Завидове, когда ему сообщили о демаршах Госдумы.

Вечером того же дня он позвонил Валентину Юнашеву.

– Как там наш Гений поживает?
– поинтересовался он.

– Приводим в себя, Борис Николаевич, - отрапортовал Юнашев.
– Со всей страны собраны лучшие специалисты по ведущим областям науки: химии, физики, космонавтики и даже паранормальным явлениям, но никто ничего не понимает в этой «Соньке», Борис Николаевич. Все только ахают и разводят руками. Ну и... не верят, конечно.

– Я сам с ним говорить хочу!
– возжелал Ёлкин.
– Значит так: в воскресенье я возвращаюсь в Кремль. Подготовьте мне умельца этого с его машиной.

– Хорошо, Борис Николаевич, - сказал Юнашев.
– К вашему приезду всё будет готово.

В выходные из магазинов вымели оставшиеся продукты. Прилавки сияли девственной чистотой.

На павильонах мелкооптовых рынков повисли жизнеутверждающие таблички: «Закрыто до лучших времен», «Мы ждем перемен!»

Самое распространённое объявление взывало к совестливости покупателей: «В связи с падением курса рубля, к ценам на импортные товары просим прибавлять 40%».

В воскресенье 23 августа Борис Николаевич Ёлкин был доставлен в Москву. Его тут же отвезли в секретную кремлёвскую лабораторию, где находилась машина, и на очи его был представлен протрезвевший и приведённый в божеский вид сибирский умелец Гений Иванович Безмозглый.

Агрегат занимал добрую часть лаборатории и состоял из бидонов, запаянных кубов всевозможных калибров, змеевиков, трубочек, краников, ещё чёрт знает каких ёмкостей и измерительных приборов. По верхним стоящим в ряд шести бидонам синей краской огромными буквами было выведено: SОНЬКА. На одном из кубов той же краской был намалёван знак качества, проставлявшийся в своё время на советских товарах, а по периметру его шла надпись: Made in Sibiria.

Борис Николаевич внимательно и с пристрастием осмотрел агрегат, расплылся в улыбке и оборотил свои очи к представленному ему неказистому мужичонке в затертом пиджачке.

– Вот, Борис Николаевич, наш самородок, умелец из Сибири, - Владимир Паутин подтолкнул оробевшего мужичка к Ёлкину.
– Гений Иванович Безмозглый.

– Да чего там, - засмущался вдруг мужичок, - зовите меня просто Генькой. Меня все так зовут.

– У тебя тут прямо музей самогоноварения, понимаешь, - пошутил Ёлкин.

– Народные промыслы, - осклабился Генька.

– Сибиряк, значит?
– поднял брови Борис Николаевич.

– Ага.

– «Прирастать талантами земля наша будет Сибирью», - процитировал вдруг Ёлкин.
– Кто это сказал?

– Михаил Ломоносов, Борис Николаевич, - послушно ответил директор ФСБ.

«Умён», - снова отметил про себя президент, в который раз одобряя свой удачный выбор. И обратился к Геньке:

– Ну давай, рассказывай, Кулигин ты наш.

– Кулибин, папа, - деликатно поправила отца Татьяна.
– Кулигин - это у Островского.

«И эта умна, - подумал Борис Николаевич.
– Вся в меня. Но могла бы и промолчать».

– Ну ты, ладно, того...
– пробурчал он.
– Кулигин - Кулибин... понимаешь. Рассказывай!
– приказал он Геньке.

– Да чё рассказывать-то?
– совсем оробел Гений Иванович.
– Вот... как в восемьдесят пятом году вышел указ Гробачёва... Мы его тогда «минеральным» секретарём прозвали, - снова осклабился Генька, но тут же испугался: может, у них это оскорбление личности считается? И сбивчиво продолжал: - Ну вот... штрафы, значит, за самогоноварение пошли бешеные. А у кого аппарат найдут - так и засадить могли. И стали люди свои аппараты выбрасывать. Я тогда лесником работал... Идёшь, бывало, по тайге - а под кустами аппараты валяются. И такие все хорошие, на совесть сделанные: для себя ж делали... Ну просто сердце кровью обливается: такое добро пропадает! Стал я их подбирать, да к себе в сарай стаскивать. Изба моя лесничья в тайге стояла, да ещё кобель злой был у меня тогда - Маркедон назывался. Так ко мне никто и не сунулся. Почти целый сарай насобирал я этих аппаратов. Ну сидел я с ними, собирал, чего-то кумекал. А потом... когда в конце девяносто первого Гардай этот объявил, что цены с нового года отпустит... Ну, тут началось, сами знаете: все стали в магазинах всё скупать, будь оно неладное. Сонька, жена моя, за макаронами в сельпо стояла. Давка такая была... Трёх человек толпа задавила тогда... Ну... и... Соньку мою... тоже. Да пропади они пропадом, эти макароны! Я их с тех пор видеть не могу!

Генька умолк, сделал паузу и продолжал:

– Сначала-то я запил, конечно. Года три не просыхал. Благо, аппаратов было навалом: бери любой, да гони. А потом надоело мне это дело. Стал я снова кумекать да колдовать в своём сарайчике. И вот - скумекал!
– Гений Иванович горделиво посмотрел на свою SОНЬКУ.
– Пока она у меня только на три года назад возвращает. А я хочу, чтобы снова в девяносто первый вернуться, да жёнку свою за макаронами этими проклятыми не пустить. Тоскую я по ней...

– И ты что же, испытывал машину-то свою?
– спросил Борис Николаевич.
– Возвращался на сколько-нибудь назад?

– Да я уж раза два в девяносто пятый гонял, - сказал Гений Иванович.
– Один раз недавно вот с его сотрудниками, - указал Генька на Паутина.

– Было такое, - подавя довольную улыбку, согласился директор ФСБ.

– Ну!?
– удивленно поднял брови Ёлкин.
– И как оно там?

– А так, как было в девяносто пятом, Борис Николаевич. Доллар четыре тысячи, то есть, по-нынешнему, четыре рубля стоил, - улыбаясь, сказал Паутин.
– Был, так сказать, краткосрочный эксперимент в целях проверки.

– Машина моя ещё не усовершенствованная, - продолжал Генька.
– И с норовом. Однажды меня аж в девяносто третий занесла. Я Маркедона с собой взял. А он там любовь закрутил с соседской Ангарой. Вернулся я обратно без Маркедона. Пытался несколько раз снова туда попасть - нет, не получается пока.

– Борис Николаевич, возможно!
– воскликнул Валентин Юнашев.
– Видите, он с псом в девяносто третий перебросился, а вернулся без него. Значит, изменять события возможно!

Ёлкин довольно крякнул.

– А на чём она у тебя работает?
– спросил он.

– Тут у меня схема такая, - оживился Генька.
– Ежели заливаешь её брагой и перегоняешь в самогон, получается прямой процесс - переносишься вперед. А ежели наоборот - самогон перегонять в первоначальную стадию браги, пойдет обратный процесс - возвращаешься назад. У меня там закрытая циркуляция.

– Гений Иванович, - обратился к умельцу до того молчавший и внимательно всё слушавший один из приглашённых башковитых, - вы не могли бы нам объяснить принцип работы вашей... так сказать... машины времени? Мы с коллегами вот уже несколько дней пытаемся разобраться в её схеме... и, простите, ничего не понимаем.

– А я и сам не понимаю, как она работает, - развёл руками Генька.
– Вот сюда заливаешь, вот тут открываешь, вот тут рвёшь рубильник на себя и - процесс пошел, как говорил наш «минеральный».

– Гений Иванович, - спросила Татьяна, - а в будущее вы когда-нибудь перемещались?

– Не-а, - почесал в затылке Генька.
– А чего там делать-то? Дорожает всё. Чёрт-те знает, какие цены будут годика через два. Я когда в девяносто третий гонял, глядь - водка копейки стоит по нашим-то ценам! Хотел взять ящик, так деньги тогда другие были. Облизнулся только.