Вот пришел папаша Зю...

– У меня мороз по коже пробежал от его голоса, - признался Валентин Юнашев.

– И у меня, - согласился Сергей Ястребженский.

– Что-то уж очень знакомый...
– ревностно перебирал в памяти Борис Николаевич.
– Никак не вспомню. С этим перемещением в голове все перемешалось.

– Геннадия Андреевича Зюзюкина это голос!
– сказала Татьяна, начинавшая о чём-то догадываться.

– Он, родимый, - осклабился Генька.
– У нас в девяносто шестом вся Сибирь за него голосовала.

– Ну и... чё, выбрали что ли?
– недоумённо спросил Ёлкин.

– Вас же выбрали!
– удивился Генька.

– Гений Иванович, вы что же нас в виртуальный мир перенесли?

– с опаской поинтересовался Бородкин.

– Да я, вообще-то говоря... и сам не знаю, куда нас занесло, - почесал в затылке Генька.
– Немножко не та реакция пошла... А SОНЬКА моя с норовом...

Все находящиеся в лаборатории с опаской переглянулись.

– Будем считать, что Геннадий Андреевич затесался в эфир случайно, - успокоил всех Ястребженский.
– Вы же знаете, Борис Николаевич, как захламлён эфир.

– Ну хорошо, - повеселел Ёлкин.
– Значит, расходимся по своим местам и принимаемся за работу. «Нас ждут великие дела!» - как говорил король Зигфрид.

– Фридрих, папа, - поправила отца Татьяна.
– Так говорил Фридрих Великий, король Пруссии.

– Ладно, в кого только ты умная такая, понимаешь. Так говорю я, первый президент России: нас ждут великие дела!
– повторил Ёлкин и решительно направился к выходу.

Свита поспешила вслед за ним.

И вот, целеустремлённо шагая в окружении команды по кремлёвскому коридору к своему кабинету, Борис Николаевич вдруг увидел, что навстречу ему движется такая же группа людей. Из-за своей начинавшейся близорукости Ёлкин не смог разглядеть кто возглавлял эту группу. Но то, как бодро они шагали, очень не понравилось Борису Николаевичу. У дверей в кабинет, на котором красовалась табличка «Президент Российской Федерации Борис Николаевич Ёлкин», обе команды встретились: во главе второй команды оказался Геннадий Андреевич Зюзюкин! От неожиданности и такой наглости у Бориса Николаевича и всех его сотоварищей поотвисали челюсти.

– Ах вот вы где, Борис Николаевич!
– первым воскликнул Геннадий Андреевич, чему-то ужасно обрадованный.
– Это хорошо, что вы сами явились для передачи дел, а то мне сообщили, что вы больны. Простужены, так сказать, - с иронией уточнил Геннадий Андреевич.

– Для передачи чего?
– пришел в себя Ёлкин.
– Для передачи кому?

– Мне, мне, - наслаждаясь произведённым эффектом, повторил Зюзюкин.
– Для передачи дел мне, Борис Николаевич. Я понимаю вас: не так-то просто, наверное, расстаться с ...
– Геннадий Андреевич стал подыскивать более деликатное выражение, - ... с таким постом.

Ёлкин и его окружение снова погрузились в легкий шок.

– Простите, а какой нынче год?
– догадалась, наконец, поинтересоваться Татьяна.

– Ха-ха-ха!
– расхохотался Зюзюкин, и вся его свита подобострастно развеселилась.
– Шутку я оценил. Да, вы правы: ваше время истекло. Ну что ж, справка персонально для вас: сейчас июль двухтысячного года. Начало нового века, новой эры. Хотя иные утверждают, что третье тысячелетие начнётся через год. Но мы его начнём сейчас. С приходом к власти коммунистов всегда начиналась новая эра!
– торжественно заверил Геннадий Андреевич, и его товарищи по партии зааплодировали.

Борис Николаевич повернулся к своей свите, все ещё пребывавшей в прострации, зловеще прошипел:

– Ну я этого Гения!
– и показал отсутствующему Геньке кулак.

– Одно слово - Безмозглый!
– выдохнул Валентин Юнашев.

– Папа, ты только не волнуйся, - попросила Татьяна.
– Ещё можно всё поправить: Гений Иванович вернёт нас обратно.

– Где этот охламон?
– грозно спросил Ёлкин.

– В лаборатории остался.

Ёлкин снова обернулся к Зюзюкину, решив поменять тактику:

– Что ж, Геннадий Андреевич, я надеюсь, вы честно победили на выборах. Теперь этот кабинет по праву принадлежит вам, - Борис Николаевич указал на дверь с красивой табличкой.

– Надпись вот только сменить нужно, - уточнил Зюзюкин.

– Это дело несложное. А нам разрешите-ка удалиться на... небольшую оправку, так сказать.

– Конечно, конечно, - великодушно разрешил Зюзюкин.
– Я же понимаю: предвыборные волнения, стрессы - в вашем возрасте... Я думаю, вам нужно серьёзно отдохнуть от государственных забот, Борис Николаевич. На заслуженный отдых, как говорится. Но если вам будет что-нибудь нужно в личном, так сказать, порядке, прошу не стесняться - обращайтесь прямо ко мне. А свои распоряжения относительно вас я пришлю.

«Да уж, как же, приду я к тебе с поклоном, разбежался, - подумал Ёлкин.
– Распоряжения свои относительно меня он пришлёт. Губу раскатал! Сейчас вернёмся назад в свой девяносто восьмой, а потом в девяносто шестой, и хрен ты у меня победишь на выборах».

А вслух сказал:

– Хорошо, Геннадий Андреевич. Ещё раз поздравляю с победой и желаю удачи.

– Спасибо, Борис Николаевич, - от успеха Зюзюкин даже поверил в искренность экс-президента.

На прощание оба пожали друг другу руки.

«Отцарствовал своё, старый маразматик», - самодовольно подумал Зюзюкин, крепко сжимая руку Ёлкина.

«Как пошла бы тебе эсэсовская форма», - в свою очередь подумал Ёлкин, тряся влажную ладонь Зюзюкина.

Когда Борис Николаевич со свитой быстрым шагом вошли в лабораторию, Генька удручённо возился у своей SОНЬКИ.

– Сукин ты сын, понимаешь!
– набросился на него Ёлкин.
– Ты куда это нас перекинул? Это же в кошмарном сне не привидится такое!

– А куда?
– поинтересовался Генька.

– В двухтысячный год - вот куда! Башка, два уха!

– В двухтысячный?! Ё-моё!
– глаза у Геньки полезли на лоб.
– То-то я думаю, что-то нас как-то необычно колбасило... В будущее! Она ж у меня только на прошлое работала!

Но никто не разделил честолюбивых восторгов конструкторского ума Безмозглого.

– Коммунисты снова к власти пришли, - хмуро сказал Борис Николаевич.
– Зюзюкин на выборах победил.

Генька присвистнул.

– Значит, снова светлое будущее строить начнём, - предположил он. И лукаво подмигнул: - Это ж, выходит, мы снова все «товарищи» стали?

– Тамбовский волк тебе товарищ, - оборвал его Ёлкин.
– Ты что там нахимичил со своей машиной, чучело сибирское?

Генька опять почесал затылок. Сразу по прибытии, проводив высоких гостей, он бросился за светонепроницаемую портьеру, но - увы!
– бутылок «Абсолюта» за ними не было: они остались в девяносто восьмом году. А тут ещё эта катавасия с перемещением... Одни неприятности!

– Да я... того...
– стал мямлить он.

– Ну?!

– Шампанского маленько в неё добавил. Сонька моя, покойница, шампанское любила...