Вот пришел папаша Зю…

Неожиданно в дверь землянки постучали. Стук не был условленным!

Натренированный мозг Валерии Ильиничны лихорадочно соображал. Если «сняты» посты, и это пришли за ней — что делать? Так бесславно достаться врагу в её планы не входило. Она должна погибнуть только в бою! Или, на худой конец, она сделает это сама, чтобы не попасть в их мерзкие красные лапы.

Валерия Ильинична нащупала зашитую в воротничок телогрейки ампулу с ядом — она должна успеть её рвануть.

Стук в дверь повторился. Валерия Ильинична, зажав в ладони собранный пистолет, подошла к двери и хриплым от долгого молчания голосом спросила:

— Кто там?

И услышала ответ:

— Это я — Эдичка!

…А в Подмосковье ловятся лещи…

Борис Николаевич Ёлкин и Татьяна уже несколько недель были озабочены одной мыслью: как перевезти пылившиеся под кроватью ящики с шампанским в деревеньку к «Безмозглому нашему Гению», как величал его Борис Николаевич. Обстоятельство осложнялось тем, что во-первых, не дай Бог привести к SОНЬКЕ «хвост» в лице агентирующего телохранителя, а во-вторых, уже две недели у Геньки не отвечал телефон. Уж не случилось ли с ним что? Жив ли? Это были вопросы жизни и смерти, без преувеличения, всего Отечества.

Решили проведать его лично, заодно забросив «топливо». Чтобы избавиться от «хвоста», был совершён следующий манёвр.

Татьяна в машине, уже загруженной коробками, поджидала отца за углом ближайшего магазина. Через некоторое время Борис Николаевич с Софоклом вышли из дома, неся на плечах удочки, якобы направляясь на рыбалку. Путь их пролегал по уже известному маршруту, и агент не слишком-то бдил, выдерживая свои положенные восемь шагов. И совсем напрасно. Потому что Борис Николаевич, завернув за угол, где находился вход в магазин и поджидающая его дочь, быстро сел в машину, а Софка, как ему было велено, встал у входа в магазин, будто ожидая зашедшего туда Ёлкина. Агент, вылетев из-за угла (ох уж эти углы — бич для соглядатаев!), увидав у входа беспечно стоящего Софокла с двумя удочками, успокоился и тоже остановился. На поспешно отъехавшие «жигули» он внимания не обратил. И опять напрасно, потому что в них-то и сидел его «объект», обнимая драгоценные коробки.

Когда «жигули» с гостями подкатили к избушке Арины Родионовны, тревога и подозрения Бориса Николаевича и Татьяны возросли: окна избы были плотно задёрнуты шторами, хотя на дворе стоял солнечный день, а из печной трубы вовсю валил густой дым, несмотря на установившуюся тёплую осень. Правда, очень скоро чувство тревоги осталось у одной Татьяны, потому что Борис Николаевич, быстро сообразив в чём дело, расплылся в блаженной предвкушающей улыбке.

Татьяна, заметив счастливую физиономию отца, вопросительно на него посмотрела.

— Танюха-а… — не переставая широко улыбаться, Борис Николаевич демонстративно почесал пятернёй нос.

— Ах, вот в чём дело, — догадалась и Татьяна. — Я смотрю, наш Гений время зря не теряет и использует свою SОНЬКУ по прямому её назначению.

— Придётся ему взять нас в долю, — сказал Борис Николаевич, решительно направляясь к калитке.

Беспокойство снова охватило Татьяну, но теперь по другому поводу.

Борис Николаевич, не обращая внимания на лениво залаявшего пса, поднялся на крыльцо и забарабанил в дверь.

— ОБэХээСэС! — заорал он, колотя кулаком по ветхим доскам. — Открывайте немедленно, понимаешь!

Дверь приоткрылась, и показалась чумная голова Геньки.

— Нет счас никакого ОБэХээСэСа, — осоловело сказала голова. — Чего орёшь-то? Кто там?

— Кого там ещё чёрт не вовремя принёс? — послышался из избы старушечий голос.

— Гости к вам, принимайте! — снова заорал Борис Николаевич.

Из приоткрытой двери на него пахнуло таким сладким и до боли знакомым духом, что он в великом нетерпении надавил лапищей дверь и бесцеремонно прошёл в избу. Татьяна последовала за ним.

В избе был полумрак от задёрнутых штор и жарко полыхала русская печь. В печи стоял куб литров на сорок, от него выходила длинная трубка-змеевик в бак с холодной водой, а уж из бачка, из трубочки с краником, капала прямиком в большую эмалированную кружку заветная жидкость.

— Эх! — крякнул от удовольствия Ёлкин. — Родимая! Ну-ка, ну-ка, Гений ты наш Безмозглый, плесни первачку, уважь президента! — не дождавшись приглашения, Борис Николаевич уселся за стол.

— Т-товарищ… Борис Николаич! — продрал, наконец, хмельные глаза Генька. — Ну конечно! Просим… это… откушать. Родионовна! Давай ещё два стакана и вилки.

Татьяна внимательно рассматривала сооружение народных промыслов: в действии она его видела впервые.

— Я не буду! — отрезала она.

— Николавна! Обижаете, — таращил в полутьме зенки Генька. — С-собственного п-производства!

— По маленькой, Танюха! — возбуждённо потирал руки Борис Николаевич.

Татьяне пришлось сесть за стол, но от угощения она решила воздерживаться: нужно чтобы хоть кто-то здесь был трезвым.

В избе было так жарко, что Генька расхаживал в майке и трусах, а Арина Родионовна развязала и спустила на плечи платок, превратившись в благообразную румяную старушку.

Генька разлил первак по гранёным стаканам:

— Как девичья слеза, Николаич! А?!

— Отдегустировать надо, — Борис Николаевич поспешно чокнулся с хозяевами гостеприимной избы и опрокинул крепчайший первак в рот. — Эх, хороша, зараза!

У Татьяны перехватило дух. Она сделала пару глотков и отставила стакан, с удивлением наблюдая, как мелкими глоточками впитывает свою порцию Арина Родионовна. Борис Николаевич крякнул и, закусив солёным огурчиком, спросил со знанием дела:

— Из чего гоним-то?

— Эта из картошки, — кивнул Генька на куб. — А летом из помидорной да картофельной ботвы гнали.

— Ну? Из ботвы? — не поверил Борис Николаевич.

— Новейшая технология! — авторитетно заверил Генька. — Собственное изобретение.

— Вам бы на Западе, Гений Иванович, цены не было, — сказала Татьяна. — И жили бы миллионером: на собственной вилле с бассейном.

— А зачем мне бассейн? — удивился Генька. — Я и плавать-то не умею. Да мне чего? Мне и тут хорошо.

— Гений Иванович, — улучив момент, когда Арина Родионовна пошла менять наполненную кружку с драгоценной жидкостью, приступила к делу Татьяна. — Как ваши дела относительно… — она покосилась на хлопочущую рядом старушку.

— Родионовна в курсе, — ощерился Генька.

— И насколько глубоко она в курсе? — поинтересовалась Татьяна.

— Я ей сказал, что работаю в космической отрасли и очень засекречен, — зашептал на ухо Татьяне Генька, дохнув таким перегаром, что та непроизвольно отшатнулась.

— Ну-у, действительно, Гений ты наш Безмозглый, — вспомнил о своей миссии и Борис Николаевич, — как твои… вернее, наши дела, понимаешь?

— Отлично! — сказал Генька и показал большой палец.

— То есть? — попросила подробностей Татьяна.