Вот так мы и жили

«Женщиной назвать – ещё обидится,– рассуждал Пётр Егорыч,– со спины вроде молодая. Девушкой – тоже рискованно: обернётся, а там старая каракатица. Вот незадача. Может дамочкой назвать?.. Вроде бы ничего, что-то средне – неопределенное, и звучит приятно».

Делать было нечего и, ударив посильнее монеткой по плечу, он ласково промолвил:

– Дамочка, передайте за проезд.

– Кто это меня там колотит всё время?!– обернулось молодое и очень симпатичное личико.

Пётр Егорыч оторопел от неожиданности и, вдруг позабыв нужное слово, пролепетал:

– За проезд передайте, мадамочка.

– Все мадамы – в Париже,– грозно глянул на Петра Егорыча спутник девушки.

– А у нас кто же? – уж и не зная, как себя вести, промямлил Петр Егорыч.

– У нас друзья и товарищи,– проинструктировал его парень.

– … Передай за проезд, друг,– неловко сунул Петр Егорыч парню монетку, думая лишь об одном: поскорее бы выбраться из автобуса.

Парень взял деньги и тут же, переключив внимание на очаровательную свою спутницу, стал молча, как бы между прочим, тарабанить по плечу следующего пассажира…

Перебрав в памяти все варианты своего взаимоотношения с городскими женщинами, так и не понял Пётр Егорыч, как нужно к ним обращаться в общественных местах. Как привлечь их внимание, не трогая руками.

Так и не отгадал он загадочного слова в кроссворде…

ТЕЛЕФОН

Зазвонил телефон.

– Дротикова, к городскому, закричала секретарша, недовольная, что её опять оторвали от печатания срочных бумаг,– хоть бы остановились писать, всё пишут, пишут, пальцы устали уже печатать.

– Иду-иду,– отозвалась томная Дротикова и принялась раскачиваться на стуле, пытаясь выбраться из-за стола.

– Ты что не идёшь? Сейчас положу трубку!– нервничала заваленная работой секретарша.

– Иду, иду,– высвободила, наконец, Дротикова свои крутые бёдра из щели между столом и стулом и не спеша проследовала к телефону.

– Я слушаю…– произнесла она.– Алё! Слушаю вас. Что такое? Алё! Кто говорит? Алё! Ничего не понимаю.– «Наверное, кто-то параллельно включился»,– подумала она.– Положите трубку.

Положили оба: и тот, кто звонил, и тот, кто вмешался в разговор. Дротикова отправилась на место, еле волоча свой крупный стан, покачивая при каждом шаге упругими молодыми бёдрами. Взоры мужчин отдела, где Дротикова работала младшим экономистом, невольно оторвались от бумаг, лишний раз внушая Дротиковой, что здесь она – первая красавица.

Как только Дротикова уселась на своё место в уголке, опять зазвонил телефон.

– Дротикова, сколько раз тебя звать? – кричала разгневанная постоянными звонками секретарша.

– Да я же была уже,– томно отвечала Дротикова.

– Так что ж не поговорила? – взревела секретарша.

– Азалия Львовна, ну что вы так волнуетесь, нельзя же так,– успокаивала её, растягивая слова, Дротикова, одновременно пытаясь снова выбраться со своего места, куда только что с трудом угнездилась.– Иду.

Она проплыла к телефону, взяла трубку:

–Я слушаю…

В телефоне опять заговорили два голоса, один из которых был гораздо ближе и лучше различим.

– Алё! Кто это опять вмешался? Синдикатов, ты что ли? Положи трубку, не тебе звонят.

Далекий голос в недоумении умолк, а близкий твердил:

– Алё! Алё! Алё!

– Синдикатов, кому говорят, положи трубку.

– Алё! Алё!– не унимался глуховатый Синдикатов.– Ничего не слышу.

– Синдикатов, уймёшься ты, наконец?!– повысила голос Дротикова.

– Что за чёрт, ничего не слышу. Кто говорит?– допытывался Синдикатов.

– Кончай разговор, Дротикова,– приказала секретарша.–Нельзя же столько занимать телефон. Из Министерства должны звонить.

– Господи, кто же это? Ты что ли, Сусанна?– пыталась перекричать Синдикатова Дротикова.– Купила сапоги? Не Сусанна? Ах, это ты, Роман?– закатила она глазки.– Почему не звонил?– промурлыкала Дротикова.– Да брось… да брось, всё равно не поверю… Да ни с кем, одна влачу своё тоскливое существование,– прибеднялась Дротикова… Ну и что, что муж? Он не в счёт. Синдикатов!!– вдруг крикнула Дротикова.– О, Роман… испугался? Это я на типа тут одного.

Разалёкался, поговорить не даст. Пойду, отошлю его куда-нибудь, потом сама тебе перезвоню.

– И почему ты, Дротикова, не японка,– сочувственно вздохнула секретарша, когда та повесила трубку.

– Азалия Львовна?! – удивленно замигала своими зелеными глазищами Дротикова, не понимая, к чему она клонит.

– Слышала, что директор наш про японцев рассказывал, когда из командировки приехал? По телефону говорят коротко и только по делу. А ты что тут развела?..

– Ну, Азалия Львовна!– подняла плечи Дротикова.– Нельзя же сравнивать несравнимое. В нашей стране, которая, кстати, включает и наш отдел, не на столько все урабатываются, чтобы экономистам не подымая головы подсчитывать результаты…

Убедив Азалию Львовну, что японка из неё явно не получится, Дротикова направилась в соседнюю комнату, где в это время сидел защищённый ещё когда-то в ранней молодости, как он сам острил – от каждодневного напряжения ума, кандидат наук Синдикатов.

Дротикова остановилась у порога, не рискуя застрять в слишком узких для неё дверях, и с саркастической улыбкой на устах принялась наблюдать за Синдикатовым, который от нечего делать всё ещё развлекался с телефоном:

– Алё! Фу-фу-фу! Что за чёртов телефон, ничего не слышу. Кто говорит?..

В АПТЕКЕ

Аптекарша уже отпускала медикаменты другим покупателям, когда к окошечку стал протискиваться дедуля, которому дали что-то не то, что он просил.

– Обмереть можно! закатила глаза аптекарша.– Я же вам в открытом виде напальчники давала. Что же вы, не видели, что это не соски? Взяли и пошли…

– Не разобрался я,– отвечал виновато дедуля.– Три месяца внучке, соски велели купить… – твердил старенький.

– Ну прямо обмереть можно! Напальчники от соски уже не могут отличить! – высмеивала она перед очередью деда.

Дедуля пришибленно молчал.

– А вы-то что даёте?– не выдержав, вмешалась пожилая женщина из очереди.– У вас соски просят, а вы напальчники суёте. Поменьше бы обмирали…

– Доплачивайте три копейки,– смягчилась аптекарша, воротив глаза на место.– Обме… А… Ну да…

ЗАМАРАШКА

Просто не знаю, почему я каждый день прихожу домой грязная. Прямо у порога снимаю башмаки (туфли так и не удаётся купить), плащ, перчатки и тащу всё это в ванную – отмывать, оттирать, отстирывать.