Война богов

Как долго ночь в монастыре тянулась! Из двадцати монахинь ни одна Не спит... Ну вот, и Люция проснулась, Тихонько пробирается она К Терезе... Для чего? Или подруги Невинными секретами хотят Делиться? Нет: улегшись, как супруги, В одну постель, монахини молчат. Как глубоко одна из них вздыхает! Другая дерзостно изображает Отсутствующий пол... Вот обнялись, Их юные тела переплелись, Становится прерывистым дыханье... Бесплодная надежда их томит, И ласки, от которых кровь кипит, Перемежают жгучие лобзанья. Иллюзия обманывает их: Желаний пыл нимало не утих, Напрасно воспаленными устами Молить: «Мой пол перемени, любовь!» Безумицы! Коль овладели вами Влечения, волнующие кровь, Коль вы не победили любострастье То монастырь покиньте поскорей: Поверьте мне: вы и любовь, и счастье Отыщете вдали от алтарей!

Так бегство Селестины совершилось, Которая в монастыре томилась, Эльмону благородному верна. К побегу он давно ее склоняет; Прекрасна и чувствительна, она Своей тюрьмы неволю проклинает. И вот решилась: нынче убежит. Из кельи выходя, она дрожит, Бледнеет, озирается — трусиха! Остановилась, слушает: все тихо. Ее рука касается стены; Дыханье затаив, средь тишины На цыпочках идет по коридору. Спускается по лестнице крутой. Отмычка — инструмент хоть и простой, Против нее не устоять запору; И любящим порой, не только вору Необходим полезный сей крючок. Бесшумно отпирается замок, Бесшумно дверь беглянка распахнула... Ликует Страсть, Стыдливость же вздохнула. Высокою стеной сад окружен, К ней лестница приставлена Эльмоном. Легко наверх карабкается он... Судьба благоприятствует влюбленным: Раскидистый, высокий рядом клен, И по нему спускается Эльмон. Подругу он, томясь от нетерпенья, Терзаемый тревогой, долго ждет. Но вот навстречу милая идет. Увидевши его, она волненья Не в силах скрыть: краснеет и скользит, И — в обморок! Испуганный, в смятенье, Эльмон скорей к возлюбленной бежит. Подхватывает на руки, ласкает, Лобзает и тревожно окликает. Ее приводят медленно в себя И голос, что зовет ее, любя. И поцелуи, жаркие как пламя. Эльмон спешит корсаж ей расстегнуть; Орошена горячими слезами, Вздымается трепещущая грудь. Очнулась; взор на милого кидает И вновь в его объятьях замирает. Эльмон торопит: время их не ждет. Он Селестину к дереву ведет, Плечо ей подставляет, как ступеньку, Чтоб удалось взобраться помаленьку, И всячески старается помочь. Вот лестница; спустились без опаски. Пока им покровительствует ночь, Они спешат добраться до коляски. Заранее готова для четы, Она ждала под сенью темноты. В Швейцарию коляска покатилась, Чтоб Гименея таинство свершилось. «Счастливый путь! Храни вас бог, друзья!» Им закричал, затем проснулся я».

ПЕСНЬ ДЕСЯТАЯ

Общее сражение.

Храбрость св. Иосифа.

Испуг и бегство Иисуса Христа.

Разграбление рая.

Критическое положение девы Марии и св. Троицы.

Приход св. Приапа и торжество христианских богов.

О Дух святой! Я огорчен немало: Обуреваем набожностью я, А под твоим влияньем кисть моя Нескромные картины рисовала... Покинул я любви чудесный край, В нем проведя полжизни беззаботно, Любовников и сумасбродов рай (Мудрец, завидуй доле их вольготной!) Так человек по прихоти судеб За океан однажды отплывает, Чтоб добывать в чужом краю свой хлеб Попутный ветер парус надувает И за кормой запенилась волна... Земля вдали в туманной дымке тает. Рукою машет путник и вздыхает: «Прощай навек, родимая страна!» Но в сердце сохранит он нерушимо Свои мечты о родине любимой.

Как отдыха мне хочется вкусить! О Дух святой, зачем ты в самом деле Воспоминанья вздумал оживить И искушать меня без всякой цели? Иные песни должен я слагать. Что мне весталок христианских нравы? Я им прощу невинные забавы, Бой с Одином спеша живописать.

На наш отряд, стоявший на границе, В то время, как молитвы он читал, Внезапно полк язычников напал. Ну, как от них псалмами защититься? Струхнули все, понятно и без слов: Наводят ужас лица их врагов, Суровых и свирепых великанов, Пришедших из страны снегов, туманов, В горах рожденных, вскормленных в лесах. Они не знают, что такое страх; До самых пят закованы в железо Те скандинавские головорезы. И мужество покинуло войска, У всех святых душа уходит в пятки. Они кричат: «Намнем врагам бока!» А сами прочь бегут во все лопатки. Вернувшись, расхрабрились хвастуны: «Нам эти скандинавы не страшны!» Архангелу их мнимый пыл угоден... Бой закипел, когда явился Один.

Поведай мне, о вдохновитель мой, В сражении кто первый был герой? Святой Иосиф битву начал смело. Не улыбайтесь! Вот как было дело: Вооружен рубанком, выходил Он из рядов, и кулаком грозил Противникам, поспешно прячась снова. Один из них был сильно раздражен Бесстрашием (иль трусостью) такого Воителя плюгавого, смешного; Поколотить беднягу хочет он. Иосиф знал (ученым мог он зваться), Как от медведей следует спасаться: Лежать пластом. И вот он наземь — бух! Кидается, издавши возглас «ух!» (Был заключен впоследствии в бутылку Сей крик и чтим молящимися пылко). Споткнулся враг — ведь он стремглав бежит И кувырком на хитреца летит. Подняться на ноги не успевает, Как на него Иосиф нападает, Рубанком по спине его тузит...

Ликуют все... «Счастливое начало! Громоподобным гласом объявил Своим войскам архангел Уриил. Вперед! Чтоб им, проклятым, жарко стало!» Но не прошел и двух шагов хвастун, В него метнул Юпитер свой перун. Перун был ветх, и от былого жара В нем слабый отблеск тлел, а не пылал; Но кинут был зато он с силой ярой Десницею могучею, не старой; Он был тяжел, и если не сжигал, То головы неплохо разбивал. И вот почти не дышит горемычный Архангел наш; лежит недвижим он, В небесный госпиталь перенесен. Сей случай, на земле весьма обычный, В уныние поверг и крикунов. Хотят молиться, взяли часослов... Но Рафаил вскричал тогда с досадой: «Псалмы сейчас не время голосить! Сражаться вам, а не молиться надо! Не только скандинавов — силы ада Господь поможет в пух и прах разбить!» Но тут второй перун его сражает, И зрения несчастного лишает. От ужаса напал на всех столбняк, Но кое-кто резонно замечает: «Поправится, наверное, вожак: Глаза лечить он, знаете, мастак».

На правом фланге лучше защищались, Там Гавриила доблести — простор. Там храбрецы отчаянно сражались. Но вот на колеснице мчится Тор И руку с грозным молотом простер. Нагнулся ангел, избежал удара; Вот молот сызнова ему грозит... Но он быстрее молнии разит Не Тора — враг такой ему не пара А упряжного рослого козла. От боли тот внезапно зашатался; В испуге, закусивши удила, Возницу чуть не вывалив, умчался Далеко этот раненый козел. Волк Фенрис и Юпитера орел В той битве достопамятной, кровавой Великою себя покрыли славой. Волк грыз вовсю; орел, вверху паря, По временам стремительно кидался На ангелов, и снова ввысь взвивался, Сорвавши шлем. Он делал так не зря; Прямой расчет был в этой стратагеме: Врагу орел прицеливался в темя; Шлем уронив, он сразу разбивал Ту голову, на коей шлем сверкал.

Валькирии верхом везде носились И храбростью в той битве отличились, Гарцуя и сражаясь на скаку. Все наутек пускались перед ними... Противникам секирами своими Они срубали сразу же башку. Вот Гавриил пред ними, горд и строен, Красив, и лучезарен, и спокоен. Они врага достойного нашли, И три копья в щит целятся... Коли! Но отскочило от упругой стали Железо — только искры засверкали, Да гром пошел. Архангел отступил И красоту своих врагинь заметил, И на удар ударом не ответил. «Вы превосходством пользуетесь сил, Как в доблести такой не сомневаться? Ведь вы — верхом, чего же вам бояться? Я — без коня, и мне вас не догнать. Коль не смогу пред вами устоять, То ваша слава сильно пострадает: Вам скакуны победу принесут. По совести, гордиться нечем тут. Однако пусть никто не полагает, Что струсил я. Нет, я не откажусь, Чтобы меня вот эта ручка вздула, Красивая и белая». — «Клянусь, Мы спешимся!» — воскликнула Гондула И, соскочивши, лошадь оттолкнула.

Но в бой не рвется хитрый Гавриил. Помедлив, он с улыбкой возразил: «Уступка эта, знаете ль, ничтожна. Ведь соткан мой наряд из полотна; На вас — броня железная... Надежна, Но все-таки стеснительна она, Движениям излишняя помеха». Любезностью дышали те слова, Таился в них намек, прикрыт едва.

Не удержались всадницы от смеха (Любезность — все; все можно ей простить). «Он прав!» — сказала Риста, от потехи Всегда непрочь, и скинула доспехи. Что за момент! Нельзя его забыть. Узревши сквозь прозрачные покровы Красы, каких не видели альковы, Глазами в них впивается знаток. Валькирии, его остерегайтесь! «Теперь пора! Ну что же, защищайтесь!» Воскликнула Гондула, скрыв смешок. «Нет, я готов заране покориться! Чтоб прелести такие победить, Их надо ранить или повредить. На этот шаг я не могу решиться, Их лучше поцелуями покрыть. С оружием в руках зачем сражаться? Давайте, по-другому будем драться, Бороться то есть». Всем опять смешно. И говорит Гондула: «Очень мило! Я б эту просьбу удовлетворила: Как одолеть — не все ли нам равно?»

На правом фланге начали бороться, На левом просят помощь оказать, А в центре битва ярая ведется: Сам Михаил — он Одину подстать Сразился с ним, не обратившись вспять. Был на коне он, словно кипень, белом И мужеством неукротимо-смелым Своих бойцов все время вдохновлял. От гнева Один весь затрепетал. Рогатиной огромной потрясая (В его руках — соломинка простая), Он на врага как молния напал. Но вовремя, к большой его досаде, Нагнулся тот и, с шлема гребень сбив, Удар пришелся мимо, поразив Апостола, который плелся сзади. Святой Фома, оставшийся в накладе, На тучу вверх тормашками упал. Вставая, он печально возроптал: «Пришлось мне за другого поплатиться!» «Зачем же подвернулся ты, тюлень?»

Противники мечами стали биться. Успел меч Михаила притупиться, Коснувшись кожи, жесткой как шагрень. Бог усмехнулся, и удар ответный Был нанесен им с силой несусветной. Удар его настолько страшен был, Что всадника и лошадь разрубил. Две половины наземь покатились, А вслед за тем опять соединились. Но Михаил от боли изнемог, В небесный госпиталь он тоже слег. Произойдя некстати, то паденье Причиною явилось отступленья, Все ангелы пустились кто куда: «Спасайтесь, братцы! Вишь, стряслась беда!»