Война и мир Михаила Тухачевского

И только: за пределы своих границ — географических и обозначенных идеологией — Германия, по Зекту, переходить не должна. Зект призывал «совершенно открыто заверить русских» в миролюбии Германии и заявить о ее желании «жить с Россией в дружбе и поддерживать двусторонний экономический обмен на основе полнейшей взаимности… Следовало бы выразить надежду, что Россия будет полностью уважать границы империи 1914 г., так как мы чувствуем себя обязанными уберечь от ужасов войны те области, которые принадлежали Германии до вступления в силу мирного договора»59.

А де–юре Германия строго придерживалась суверенитета в отношении России — чтобы не обострять отношения с Антантой.

«По всей вероятности, Россия будет искать дружбы с Германией и уважать ее границы, во–первых, потому, что она всегда действует постепенно, до сих пор уважает право на самоопределение тех народов, которые не относятся к ней враждебно, во–вторых, также потому, что она нуждается в рабочей силе и промышленности Германии.

Если же Россия нарушит границы Германии 1914 г., то нам из–за этого вовсе не нужно бросаться в объятия Антанты, а скорее следует привлечь на свою сторону Россию путем заключения союза»60.

Этот тезис стал немецким фундаментом для «строительства » раппальских соглашений.

12 августа 1920 года, за день до советского наступления на Варшаву, представителям германского правительства от имени Троцкого было официально сообщено, что Советы готовы признать границы 1914 года. Если в Варшаве будет образовано польское большевистское правительство, то это польское правительство добровольно передаст Германии прежние германские территории, при условии, что они являются этнически немецкими61. В это же время майор В. Шуберт — последний военный атташе кайзеровской Германии в России — по поручению МИД Германии был направлен в Восточную Пруссию для налаживания контактов с Красной армией. Ему передали списки необходимых Красной армии вооружений, снаряжения, локомотивов, автомобилей, медикаментов, провианта. Политическое руководство РСФСР стремилось закрепить успехи Западного фронта. Командование фронта постоянно получало директивы о продолжении боевых действий. 19 июля главкомом Каменевым была подписана директива, содержавшая приказ войскам Тухачевского энергично развивать наступление на Варшаву и нанести решающий удар Войску Польскому62.

Исходя из стратегических целей Советской России, Каменев с самого начала наступления в Белоруссии принимал все меры для координации действий Западного и Юго–Западного фронтов и объединения их основных сил на варшавском направлении, что должно было привести к быстрейшему поражению польской армии и вступлению Красной Армии в центральные районы Польши. Но командующий Юго–Западного фронта Егоров и влиятельный член реввоенсовета фронта Сталин считали, что 1–ю Конную армию следует направить для взятия Львова, что силы Юго–Западного фронта должны осуществить захват Львова и оккупацию всей Восточной Галиции. Под нажимом Сталина 24 июля Егоров направил в подразделения фронта директиву, которая полностью противоречила ранее выработанной Каменевым и Тухачевским концепции, предполагавшей концентрацию

всех сил на польском фронте63. Силам Юго–Западного фронта теперь предстояло нанести удар в направлении, противоположном тому, в котором наступали армии Тухачевского.

В результате этого между Западным и Юго–Западным фронтами возникала брешь, что давало свободу маневра польским войскам. В сложившейся ситуации они могли действовать по внутренним линиям, поочередно нанося удары частям Западного и Юго–Западного фронтов. Тухачевский не был проинформирован об изменении концепции боевых действий Юго–Западного фронта. Так начинались события, позднее названные Тухачевским «катастрофой».

Пилсудский и Вейган провели перегруппировку сил, влив в них свежие части — и сопротивление польских войск усилилось, тем более что красные войска уже выдыхались на марше, пройдя за три недели около 500 км. Через три года после окончания войны Тухачевский констатировал:

«Обстановка сложилась крайне неблагоприятно для Западного фронта. Выходя на подступы к Висле, он был предоставлен своим собственным силам, в то время как против него были сосредоточены силы всей польской армии… В общем, стратегическое положение можно оценить следующими словами: поляки совершали смелую правильную перегруппировку, рискнули галицийским направлением и сосредоточили все свои силы против… Западного фронта ко времени решающего столкновения. Наши силы к этому…

моменту оказались раздробленными и глядящими по разным направлениям»64.

Сталин по–прежнему упорствовал, и Тухачевский вынужден был вновь обратиться 30 июля к Каменеву, чтобы 12–я армия оказала поддержку его войскам, ведущим бои за Брест. Каменев дал положительный ответ. Тем не менее Сталин склонил Егорова, не отдавать приказ о наступлении 12–й армии в районе Бреста. Отказ Сталина выполнить приказ главкома закономерно обеспокоил Каменева. О случившемся он проинформировал Политбюро РКП(б)65. На заседании, состоявшемся 2 августа, Политбюро РКП(б) приняло решение о соединении всех войск польского фронта в единый Западный фронт. Это возмутило Сталина и Егорова.

Руководство военными действиями против польской армии в соответствии с решением Политбюро было сконцентрировано в руках одного командующего. Командующим Западным фронтом был назначен Тухачевский. Перед Тухачевским теперь была однозначно поставлена задача по занятию Варшавы.

Победу над Польшей политическое руководство большевиков считало уже свершившимся фактом и мало прислушивалось к мнению военных. С польских направлений на юг (на том же заседании политбюро было также принято решение о создании Южного фронта, который противостоял бы Врангелю) войска еще не перебрасывались, но и свежих соединений Западный и Юго–Западный фронты больше не получали. Войска Врангеля оттянули на себя значительную часть имевшихся в распоряжении командования РККА сил (и тем самым косвенно помогли полякам в битве за Варшаву) — начиная с июля в Таврию против Врангеля двинулись 14 стрелковых и 7 кавалерийских дивизий, причем лучших66. Это не могло не вызвать протеста Тухачевского:

«Непрерывные успехи Западного фронта вселили большую уверенность в нашем конечном успехе. Намечалось снятие целого ряда дивизий с Западного и Юго–Западного фронтов для переброски на крымское направление. Приходилось отстаивать неприкосновенность частей»67.

(Впоследствии Тухачевским был разработан и успешно реализован план разгрома Врангеля.) Главком Каменев вновь (в который уже раз) направил Егорову приказ, в котором говорилось:

«Западный фронт приступает к задаче по нанесению решающего удара с целью разгромить неприятеля и захватить район Варшавы:

в связи с этим следует временно отказаться от осуществляемого на вашем направлении захвата Львова»68.

Тандем Егоров—Сталин не только не выполнил и этот приказ, но, более того, отдал приказ 1–й конной армии Буденного, чтобы она «в самые кратчайшие сроки мощным ударом уничтожила неприятеля на правом берегу Буга», потребовав «форсировать реку и на плечах отступающих остатков 3–й и 6–й польских армий занять Львов»69. А на начальном этапе битвы за Варшаву войска Егорова вообще не вели активных наступательных действий, что дало возможность Пилсудскому сконцентрировать значительные силы для боев с войсками Тухачевского.

Тухачевский был вынужден вести генеральное сражение силами только своего фронта, находясь в невыгодном в оперативном отношении положении. Направив 10 августа в войска директиву о форсировании Вислы, он продолжал требовать от Каменева, чтобы тот вынудил Егорова подчинить Западному фронту 1–ю конную и 12–ю армии.

Но лишь 13 августа командующий Юго–Западным фронтом выпустил директиву, на основании которой эти оперативные соединения переподчинялись Тухачевскому с 14 августа. Сталин выступил с решительным протестом и отказался подписывать эту директиву. В телеграмме Каменеву он так обосновывал свое решение: