Война короля Карла I. Великий мятеж: переход от монархии к республике. 1641–1647

Когда из Ирландии ежедневно приходили вести о катастрофе, король мог справедливо отвергнуть билль о милиции и просить парламент прекратить споры и поторопиться с поставками. Пим чувствовал, что столь же справедливо может задерживать их, пока не будет урегулирован вопрос с командованием военными силами. В последней депеше, направленной дублинским Советом парламенту, содержалась важная информация: нормано-ирландский лорд Диллон был на пути к королю, имея при себе, как предполагалось, предложение подавить восстание силами лоялистской католической армии, которую он возглавит. Это предложение было расценено как способное лишь усилить недоверие протестантских подданных короля. Имелись сильные подозрения, уже обсуждавшиеся в палате общин, что Диллон связан с восставшими. Прошлой осенью накануне восстания он уже побывал у короля – обстоятельство, которое можно было трактовать по-разному. Его нынешний приезд и желание спешно присоединиться к королю в момент нарастания кризиса в Лондоне выглядело не вполне невинно.

VI

И для короля, и для Пима война в Ирландии была прежде всего оружием, применимым для борьбы дома. Для них центр этой борьбы располагался не в горящих деревнях Манстера, не в подвергавшемся опасности Дублине или обездоленном Килкенни. Он был в Вестминстере. Пим уже использовал ирландское восстание, чтобы дискредитировать двор и королевскую семью. Несмотря на то что он опасался втягивать в это самого короля, он снова и снова намекал, что королева, ее священники и ее друзья знают больше, чем следует. Поэтому теперь Карл в своей речи перед парламентом использовал ужасы, творившиеся в Ирландии, чтобы обвинить своих оппонентов в палате общин в нежелании помогать английским поселенцам. Некоторые выражения в его речи, особенно предложение включить в билль о милиции пункт salvo jure для защиты прав короля, уничтожив таким образом весь его смысл, похоже, были подготовлены генеральным солиситером Оливером Сент-Джоном. Сент-Джон принадлежал к партии Пима, и его назначение в этом году было задумано отчасти чтобы умиротворить оппонентов короля, отчасти чтобы подкупить самого Сент-Джона и заручиться его дружбой. Возможно, он внес свое предложение с самыми добрыми намерениями, но Эдвард Хайд позднее считал, что это была ловушка, чтобы дать Джону Пиму возможность обвинить короля в нарушении прав парламента. Пим уверял, что упоминание троном билля, по которому еще шли дебаты в парламенте, означало грубое вмешательство в свободу обсуждения.

Но его явно беспокоило благоприятное впечатление, которое могли произвести хорошо продуманные слова короля об Ирландии. Великой ремонстрации, появившейся уже три недели назад, так и не удалось дискредитировать Карла, поскольку он практически не обращал на нее внимания. К вечеру 15 декабря, когда многие роялисты уже удалились (они по-прежнему не могли смириться с необходимостью приходить в палату и сидеть там допоздна), один из твердокаменных сторонников Пима, сэр Уильям Пьюрфой, депутат от округа Уорик, внезапно предложил опубликовать Ремонстрацию. Застигнутые врасплох роялисты предприняли попытку отложить рассмотрение этого предложения, но потерпели поражение, и оно было принято с перевесом в почти 100 человек. Тогда они постарались отсрочить публикацию, но, хотя в перерыве им удалось привлечь на свою сторону еще нескольких сомневающихся, их оппоненты снова выиграли с большим перевесом. Пожалуй, более приятным для Пима, чем сам результат голосования, был тот очевидный факт, что друзья короля по-прежнему уступали его сторонникам в умении управлять работой парламента.

Его следующий шаг заключался в том, чтобы убедить членов палаты лордов, что высказывание короля относительно билля о милиции является нарушением прав парламента. Это оказалось несложно, и лорды вместе с палатой общин выразили протест, в котором содержалось требование, что они желают знать имена «вредоносных советников», побудивших Карла выступить с этой речью. При этом умеренные, как всегда обманутые верой в добрые помыслы обеих сторон, тоже сыграли свою роль. Архиепископ Уильямс взялся возглавить делегацию из 36 членов палаты общин и 18 лордов, которые вручили протест королю. Несмотря на то что теперь «несогласные с несогласными» с каждой из сторон были близки к объединению друг с другом, те, кто возлагал свою надежду и делал ставку на компромисс, по-прежнему стремились «сгладить острые углы» и не сознавали, что, делая это, они способствуют еще большему ожесточению сторон.

В тот день, когда Карл получил протест от парламента, ко двору прибыл лорд Диллон с посланием от лордов Английского Пейла. Очень быстро всем стало известно, что Диллон настоятельно советовал умиротворить Ирландию, предоставив большую свободу совести адептам Римско-католической церкви. Это только усилило в парламенте подозрение, что король симпатизирует восставшим, и свело на нет положительный эффект от его призыва оказать немедленную помощь английским поселенцам.

Тем не менее Карл был уверен, что его сила растет, и продемонстрировал это, дав через три дня ответ на протест парламента. Пригласив делегацию во дворец, он с достоинством объявил депутатам, что не станет называть имен своих советников, поскольку предъявление подобных требований благородному человеку недопустимо. Что же касается нарушения парламентских привилегий, то билль уже опубликован, и он не понимает, каким образом его высказывание может расцениваться как нарушение привилегий. Он намерен всегда соблюдать законные права парламента и надеется, что тот, со своей стороны, будет столь же внимателен в отношении его законных прерогатив. Сказав это, Карл поднялся и вышел с видом «уверенным и серьезным», оставив делегацию переваривать его слова.

Члены парламента от Лондона упорно трудились, стараясь подорвать власть роялиста лорд-мэра, сэра Ричарда Герни. Теперь до парламента дошли жалобы, что он препятствовал подписанию Лондонской петиции против епископов. Однако этого было недостаточно, чтобы обеспечить его снятие, и предпринимались попытки использовать другие средства для получения контроля над расколотым Сити. Муниципальный совет Лондона в теории являлся выборным органом, но на практике в его состав из года в год входили одни и те же состоятельные горожане. В ходе искусно проведенной кампании по выдвижению новых членов Венн и его друзья организовали реальные выборы, и 21 декабря им удалось вытеснить из муниципального совета многих друзей короля, заменив их рядом пуритански настроенных горожан, причем некоторые из них занимали скромное общественное положение. По словам, презрительно сказанным проигравшими оппонентами, среди них были портной, закройщик, красильщик и даже некий «Райли – писклявый изготовитель корсетов».

Пока Пим и его друзья старались завоевать контроль над Сити, Карл занялся Тауэром. За неделю до Рождества палата общин узнала, что сэр Уильям Балфур, шотландский солдат удачи и оголтелый протестант, долгое время занимавший пост лейтенанта лондонского Тауэра, был снят королем и уступил место полковнику Томасу Лансфорду. Лансфорд, которого сторонники Пима открыто называли «совершенно ужасным» человеком, был еще одним отчаянным дерзким хвастуном из тех, кто прошлым летом появлялся в кругу короля в ходе каждой реальной или предполагаемой интриги или заговора. Его назначение никак не могло понравиться умеренным сторонникам короля, и один из них, сэр Ральф Хоптон, явился в палату лордов с просьбой подготовить адресованную Карлу петицию о немедленном снятии Ланде-форда.

В тот день, когда поднялся шум по поводу назначения Ландсфорда, Карл отправил свой аргументированный ответ на Великую ремонстрацию. Он, очевидно, был подготовлен Эдвардом Хайдом не для официального представления, но Дигби, увидев текст, сразу же забрал его и в нужный момент представил как официальный ответ на выдвинутые против короля обвинения. Этот хорошо составленный документ имел цель рассеять подозрения и склонить колеблющихся на сторону короля. В нем были перечислены все уступки, сделанные Карлом в течение прошлого года, и изложены контуры политики на будущее. Король заявлял, что готов сделать определенные допущения в вопросе религии для тех, кто особенно чувствителен к свободе совести, но что англиканская церковь нисколько не уступает «в своей чистоте и соответствии Священному Писанию ни одной другой религии, существующей в христианском мире», и, если потребуется, он засвидетельствует это собственной кровью. В остальном он ничего так не желает, как добиться понимания с парламентом, чтобы он мог быть «великим и славным королем свободного и счастливого народа». Документ отражал необоснованные надежды группы друзей короля в палате общин. Только они одни оказывались застигнутыми врасплох на каждом повороте крутого спуска к катастрофе, происходившего следующие две недели.

Канун Рождества был тревожным временем для Пима. Его главная задача состояла в том, чтобы убедить лордов выступить вместе с ним против Лансфорда. Несмотря на то что фактически Лансфорду нечего было предъявить, за исключением того, что он редко ходил в церковь чаще, чем по воскресеньям, Пим заявлял, будто его назначение показало, что теперь «заговор жестоких и кровавых папистов» созрел, и призывал, чтобы «их светлости поняли – как это сделали мы – угрозу обществу» и сделали «то, что положено людям чести для общественной безопасности». Пэры-роялисты попытались отложить вопрос и вернуться к нему после Рождества, но Нортумберленд зарегистрировал протест против такой отсрочки, который подписали 24 лорда, не входившие в обычную оппозиционную группу, чем выявил размер оппозиции в палате лордов. Тем временем Генри Мартен от лица партии Пима в палате общин встретился с решительным противником короля лордом Ньюпортом, который, будучи констеблем Тауэра, являлся непосредственным начальником Лансфорда. Ньюпорт хмуро сказал ему, что король отстранил его от исполнения обязанностей за угрозы в адрес королевы, которые он опрометчиво произнес прошлым летом.

Учитывая, что Тауэр находился в руках короля, а палата лордов разделилась, палата общин неохотно прервала свою сессию, назначив следующее заседание через два дня после рождественских праздников. Они сократили себе каникулы по сравнению с тем, что было общепринято. Двенадцать дней, с 25 декабря по 6 января, являлись обычным промежутком, отведенным на праздничное веселье по случаю Рождества, против чего до сих пор тщетно протестовали пуритане. В этом году праздничный разгул должен был стать для них благословением. Подмастерья, на законном основании пребывавшие на каникулах, толпились вокруг Уайтхолла и в праведном возбуждении кричали: «Нет епископам!», «Нет лордам-папистам!» и «Долой мясника Лансфорда!» – до тех пор, пока Герни, все еще пытавшийся удержать Сити в руках короля, не предложил ему убрать Лансфорда из Тауэра. 26 декабря Карл заменил его на сэра Джона Байрона, человека не менее преданного ему, но имевшего приемлемую репутацию. При этом Лансфорд по-прежнему остался в большой милости у двора.

В понедельник 27 декабря парламент собрался снова, и сэр Уильям Джефсон, манстерский землевладелец и сторонник Пима, представил из Ирландии очередные свидетельства, что бунтовщики получили от королевы санкцию на восстание в защиту католической веры. Вслед за этим Пим зачитал вслух письмо лордов из Ирландского Пейла с просьбой проявить терпимость к католицизму. Он намеренно укрепил посеянные Джефсоном подозрения, поскольку хотел усилить противоречия между парламентом и королем. Он намеревался угрожать или сделать вид, что угрожает, выдвинуть обвинения против королевы. Перед лицом такого публичного оскорбления Карлу пришлось бы атаковать независимо от того, готов он или нет. Он был не совсем готов.