Война короля Карла I. Великий мятеж: переход от монархии к республике. 1641–1647
Шрифт:
Итак, 4 января палата заседала в Вестминстере, а не в Гилдхолле, и все обвиняемые находились на своих местах. Они должны были оставаться там до тех пор, пока гвардейцы короля не будут на пути в парламент, но, когда они туда явятся, обвиняемых там быть не должно. Если их удастся схватить, король достигнет своей главной цели, какие бы беспорядки ни последовали за этим. Если они исчезнут, их партия развалится, а вместе с ней исчезнет и та движущая сила, которая делала эти беспорядки опасными. Но если им удастся ускользнуть, попытка короля применить силу станет очевидна, но он ничего не добьется.
Все зависело от правильного расчета времени. Это тревожное утро палата общин провела, отправляя гонцов к лорд-мэру и в Судебные инны, чтобы противодействовать тем, кого до этого отправил к ним король. В полдень они нервно собрались на
Если бы затея Карла увенчалась успехом, этот акт безрассудной дерзости стал бы наглядным примером могущества и власти государя над своими мятежными подданными. Но если существовал хотя бы малейший риск провала, вся идея была бы глупостью. Попытаться, но не сделать – это спутало бы все его планы. Король не должен был сам принимать участие в аресте, если не был абсолютно уверен в успехе, поскольку, делая это, отрезал себе путь к отступлению и уже никогда не смог бы переложить вину на других.
Пока Карл ехал из Уайтхолла, Пим попросил у спикера разрешения вместе со своими друзьями покинуть здание парламента. Свирепый Уильям Строд, который уже провел десять лет в тюрьме за неповиновение королю в предыдущем парламенте, остановил их несвоевременным проявлением храбрости. Не понимая более хитрых намерений Пима, он хотел встретиться с королем лицом к лицу. Но сейчас было не до объяснений, и друзья силком вытащили Строда из здания. На причале их ждала баржа, и, когда Карл проходил через холл Вестминстера, пятеро депутатов уже направлялись по реке в Сити.
Оставив своих спутников в холле, король в сопровождении одного лишь племянника, курфюрста Палатина, вошел в палату. Роксборо, небрежно опираясь о дверной косяк, держал двери открытыми, чтобы депутаты могли видеть солдат, а некоторые из них уже достали пистолеты и в шутку целились в тех, кто сидел внутри. Карл, как всегда педантичный в мелочах, входя в палату, снял шляпу и с непокрытой головой пошел к креслу спикера, по ходу здороваясь с некоторыми депутатами. Депутаты, тоже снявшие шляпы, молча встали. Они видели, как Карл бросил быстрый взгляд вправо, где обычно сидел Пим. «Господин спикер, – обратился к нему король, – извините мою дерзость, но я должен на время занять ваше кресло». Лентхолл дал ему пройти. Карл коротко объяснил цель своего прихода, а затем стал вызывать членов палаты поименно. «Мистер Пим здесь?» Ответом была мертвая тишина. Он нетерпеливо спросил у спикера, на месте ли те самые пять членов палаты. Лентхолл, повинуясь невольному побуждению, упал на колени и сказал, что он не вправе ни смотреть, ни говорить, если на то нет желания палаты. «Не важно, – ответил король. – Думаю, мои глаза видят все не хуже любых других». В повисшей в зале зловещей тишине он еще некоторое время скользил взглядом по скамьям, прежде чем признать поражение. «Все мои пташки упорхнули», – сиротливо произнес он и, сойдя с места спикера, пошел прочь «в гораздо более недовольном и злобном настроении, чем входил». Что ж, было отчего.
Предполагаемый акт насилия провалился. Тем же вечером Дигби предложил, что пойдет в Сити с Лансфордом и арестует обвиняемых. Карл ответил отказом, но с отчаянным упорством сделал еще одну попытку. Он заставил Эдварда Николаса написать прокламацию, призывавшую верных ему лондонцев выдать обвиняемых. Лорд-хранитель Литтлтон отказался поставить на ней свою печать. Карл был непреклонен. Он поехал в Сити. Лавки были закрыты, но на улицах толпилось множество людей. Какой-то фанатик бросил в королевскую карету листовку озаглавленную «По шатрам своим, Израиль!» [9] . Это был открытый призыв к восстанию. Лорд-мэр созвал Городской совет, но туда явились только что избранные члены-пуритане, хотя, по обычаю, днем вступления в должность новых членов совета считался первый понедельник после 12-й ночи. Тем не менее лорд-мэр не решился их выгнать, опасаясь еще больших неприятностей. Король пообещал им неприкосновенность их веры, свободный парламент и быстрые
действия против ирландских бунтовщиков, но вместе с тем потребовал, чтобы ему выдали пятерых предателей, которые, как он считал, прятались в Сити. Одни члены совета стали кричать: «Привилегии!», другие, но не многие, начали было кричать: «Боже, храни короля!»9
«Когда весь Израиль увидел, что не слушает его царь, то отвечал народ царю, говоря: какая нам часть в Давиде? Нет нам доли в сыне Иессеевом; по шатрам своим, Израиль! Теперь знай свой дом, Давид. И разошлись все Израильтяне по шатрам своим» (Вторая книга Паралипоменон, 10).
«Никакие привилегии не могут защищать предателя от законного суда», – сказал Карл и пошел обедать с лорд-мэром и шерифами. Но теперь он знал, что Герни, каким бы лояльным он ни был, не мог отвечать за Сити. Он не мог отвечать даже за себя, и в тот же вечер озлобленная толпа напала на него. Когда Карл в зимних сумерках ехал домой, люди, которые меньше чем за шесть недель до этого приветствовали его возвращение радостными криками и факелами, обступили его карету с криками: «Привилегии! Привилегии!» Те, кто ехал с королем, первый – и, возможно, единственный – раз заметили, что он расстроен.
И у него была причина. Он потерял Лондон.
На следующий день палата общин собралась в Гилдхолле и выпустила прокламацию, осуждая как врага народа любого, кто помогал королю в его попытке задержать членов палаты. (Сами обвиняемые вполне комфортно отсиживались в доме на Коулман-стрит.) Городской совет, не обращая внимания на лорд-мэра, составил петицию против католиков при дворе и сэра Джона Байрона, командовавшего Тауэром. С часу на час ожидалось, что яростные королевские «кавалеры» – по слухам, их количество доходило до 1000 – нападут на Сити. Подмастерья складывали штабелями скамьи, сооружая на улицах баррикады, женщины готовили котлы с кипятком, чтобы лить его из окон, милиция была приведена в боевую готовность.
В Уайтхолле двенадцатый день Рождества прошел в атмосфере уныния и смятения. Актеры представили «Презрительную леди» маленькому принцу Уэльскому и немногочисленной опечаленной публике. Никакие солдаты в сторону Сити не выступали. Никто не знал, что делать.
Городской совет Лондона протянул руку дружбы частично разбежавшемуся парламенту. Вместе они создали Комитет общественной безопасности и в субботу 8 января поручили охранять свободу Сити Филипу Скиппону, благочестивому профессиональному солдату, ветерану голландских войн, под начало которого парламент в следующий понедельник передал милицию, пренебрегая правами короля и игнорируя протесты лорд-мэра.
Король совершенно не рассматривал возможность провала своего главного удара, на который так рассчитывал и который планировал с того момента, как уехал из Шотландии. Он был уверен в поддержке лорд-мэра, в доблести своих солдат, в компетентности своих советников. Провал лишил его и политики, и цели. Его настроение ежеминутно менялось от возмущения и упрямства до попытки обратиться за поддержкой к своим друзьям из умеренных. Но эти бедняги сами не знали, что делать. Их надежды рухнули еще окончательней надежды Карла. Не ради таких действий они защищали его политику и горячо поддерживали его авторитет в парламенте. Теперь им едва хватало смелости приходить в Сити на заседания палаты общин, не говоря уже о том, чтобы набраться мужества и организовать своих товарищей для поддержки короля. Скорее ошарашенные, чем довольные, Калпепер и Фолкленд приступили к исполнению своих обязанностей на тех должностях, которые он недавно им доверил.
Никогда еще подмастерья и милиция не кричали так громко о привилегиях парламента. В понедельник 10 января восстал порт и береговая линия. Моряки и речники стекались в Сити и заявляли, что готовы отдать жизнь за парламент. Казалось, в любой момент весь Лондон хлынет на Уайтхолл, чтобы потребовать справедливости или крови. И это было не просто неконтролируемое скопление всякого сброда со всей вытекающей из этого опасностью. Милиция под командованием Филипа Скиппона была приведена в состояние боевой готовности и с оружием в руках осуществляла патрулирование Сити. На улицах виднелись заграждения из цепей и пушки. Морской волк граф Уорвик и казначей военного флота молодой Вейн организовали работу моряков, и река кишела застывшими в ожидании лодками.