Война миров

Все или ничего.

* * *

Павлов не спеша спустился к нам. Держался он щеголевато, и новенькая форма – полковника службы специальной безопасности – была ему к лицу. Ну и пусть, что повседневная. В конце концов, не праздник какой, не парад. Интересно только: что сказал бы Алистер Торн? Павлов перешел в его ведомство, да еще и с повышением в звании.

Радха следила за ним исподлобья, и я видела, сколько в этом ее жесте нарочитости. У них была своя игра. Но эта игра не предполагала смерти кого-то из игроков. Просто так нужно было, чтобы Радха обижалась, а Павлов игнорировал ее обидки.

– Ну вот что, девушки, давайте без глупостей. Эту игру вы продули с сухим счетом. Оружие сюда. И если будете вести себя хорошо, то завтра к этому часу все ваши проблемы закончатся.

– А если плохо? – уточнила Радха.

– Тогда закончатся раньше.

У Радхи неподдельно вытянулось лицо. Вытянулось и окостенело. Плохо ж ты знаешь своего учителя, подумала я. А я, например, чего-то подобного и ожидала. Хотя и не одобряла. На мой взгляд, Павлов староват для подобных эскапад.

Тем не менее я бросила пистолет к его ногам. И нож тоже. Павлов подобрал. Очень внимательно оглядел меня, потом Радху. Кивнул на машину:

– Радха, за штурвал. А мы с Деллой поедем сзади.

Она подчинилась, но с заминкой. Я понимала, в чем дело: ее слух. Она превосходно читала по губам, но как она поймет, о чем мы говорим, если будет сидеть к нам спиной? Она даже не услышит, если Павлов прирежет меня и решит придушить ее.

Кажется, Радха хотела удрать. Наверное, от отчаяния, потому что, на мой взгляд, побег сейчас был бы дуростью. Павлов откомментировал ее действия несколькими короткими и хлесткими фразами на немецком; я немецкого не знала, поэтому не поняла. Радха сдулась. То есть она еще хорохорилась, она всей позой показывала, что дорого продаст свою жизнь, а Павлов только усмехнулся. Очень жестоко усмехнулся.

Мы устроились в салоне машины.

– Куда стреляла, помнишь? Вот туда и катись, – сказал Павлов.

Радха напряженно следила за ним, глядя в салонное зеркало. Поэтому поняла.

– Совсем оглохла старуха, – пробормотал он чуть позже, уже только для меня.

– Сколько ей?

– Всего-то сорок шесть.

– Выглядит сильно моложе.

– Удачная регенерация. Но ее ушам это не помогло.

– Контузия?

– Банальный запущенный отит. Просто Радха врачей боится больше, чем смерти. Я, конечно, могу предположить, что она побоялась сообщать на базу – ее для начала эвакуировали бы из Эльдорадо, ну а в финале списали бы на пенсию. Опять же, Энстон. Не знаю, с чего Радха взяла, будто ее ждет непременный визит на виллу Энстона. Он, при всех его недостатках, брезговал девочками, которые переспали с половиной Мехико. Но это ее страхи, пусть их. Но почему она не пошла к врачам в Эльдорадо?! Терпела боль, потом скрывала, что оглохла на одно ухо. И в результате дезертировала. Как ты догадываешься, ей никто не приказывал покинуть Эльдорадо и прибыть на Землю. Дура ведь? А в плане боевки, по рабочим навыкам, – почти безупречна. Тебя превосходит на голову, это я без лишней скромности. Точней, превосходила. Пока не оглохла. Но – дура.

– Тем не менее ты ее учил.

– Кого дали, того и учил. Делла, в тебе я уверен на все сто. Следи за этой дурой.

– А ты – точно не дурак?

– Точно.

В его ответе не было самодовольства. Скорей, меня удивила нотка отчаяния. Но уже в следующий миг Радха выехала на шоссе, и Павлов преобразился. Я наблюдала за ним даже с удовольствием – меня всегда поражала его способность к перевоплощению. Он не играл роль – он становился тем, кого играл. Даже если вся роль длилась десять минут. Сначала я думала, он меняет моторику при помощи нехитрых приспособлений. Ан нет. Павлов ни в чем не нуждался. Все исключительно силой мысли.

Я не могла не восхищаться им.

– Ты ведь знакома с Рудольфом Хайнцем? – спросил он.

И я отметила, как изменился его голос. Интонации, диалект – а казалось, что изменился даже тембр. Сейчас он был развязным, хрипловатым выходцем с заурядной колонии второго радиуса, например Тукана, но может, и помельче. Даже по голосу было видно, как он ненавидит землян и тех, кто пробился на Землю раньше него, – и неясно, кого ненавидит больше. Он пуп земли, по Божьему недосмотру родившийся на помойке, – но готов всем показать, чего они стоят по сравнению с ним.

– Считается, что евиты, и в особенности адамиты, не терпят животных в доме. Дом может быть построен для Бога или людей. А зверям место в зверинце. Или в лесу. По факту, все высшие иерархи имеют домашних питомцев. Даже у этой несгибаемой стервы Фатимы есть любимица. От нее, конечно, стоило бы ждать мексиканской голой собачки или игуаны, в крайнем случае домашней чернобурой лисицы. Ан нет. Обычная беспородная трехцветная кошка, которая регулярно сбегает из дому, и хорошо, если по возвращении одаривает хозяйку задушенными мышами, а ведь может и гадюку притащить. Фатима не хочет ее стерилизовать и поэтому два раза в год спешно пристраивает по храмам котят. А Мирра, к примеру, держит пшеничных терьеров. У него их штук десять. Прапрабабка все еще жива. Пять поколений. Рудольф – он любит выделиться. Выделился. У него попугай жако, который принципиально не летает. Наглая тварь передвигается исключительно пешком. Когда Рудольф хочет наказать оборзевшую птицу, он швыряет в него специальными войлочными тапками. Поэтому у него в доме нет ни одного целого тапка: попугай им мстит. К чему это я? Вот Радха – она не умней того попугая. Тоже мстит тапкам. Надеюсь, что у тебя хватит мозгов отличить тапок от того, кто его кидает…

Я почувствовала себя почти оскорбленной. Павлов верно истолковал мое молчание, поэтому хохотнул – надо отметить, премерзко, хотя и с оттенком смущения.

Радха вела машину аккуратно, даже медленно. Я уже видела злополучную парковку, которая для двоих человек стала последней остановкой в жизни. Рядом с лимузином Вальдесов стояла моя «Стрела» и еще несколько машин, парочка – точно проезжие туристы. Толпились люди, оттесненные от места происшествия цепочкой крепких ребят. Но я не увидела ни санитарных вертолетов, ни полицейских машин, ни тем более федералов.

Вместо них было три фургона армейского вида, но без опознавательной раскраски, и рота солдат. Командовал ротой подчеркнуто громоздкий мужчина.

В форме капитана военной контрразведки.

* * *

Нашу машину без слов пропустили за оцепление. Из окна я заметила лужи крови и два тела. Сеньора Вальдес лежала на боку, уткнувшись лицом в асфальт, выбросив руки вперед и подтянув колени под грудь. Жалкая поза. Словно бы она хотела спрятаться от смерти, оттолкнуть ее от себя – но смерть, как обычно, оказалась сильнее. При падении из узла ее волос вылетели шпильки, и легкий ветерок трепал распустившиеся мертвые пряди. Несмотря на яркое солнце, волосы казались пыльными и неухоженными – просто седыми космами старой ведьмы. Из-под груди натекла темно-красная лужица, блестящая, но уже подсохшая по краям.

В пяти метрах дальше на спине лежал мужчина. Еще живой. Лежал достойно, ровно вытянув ноги, глядя прямо в небо. Из угла рта и из носа текла яркая кровь. Я машинально прикинула объем кровопотери – около двух литров на данный момент. В теории, окажись он прямо сию секунду на операционном столе, в крайнем случае в вертолете, имел бы неплохой шанс выжить. Но не было ни операционного стола, ни санитарного вертолета. Ему даже первую помощь не спешили оказать.

Чуть поодаль я заметила Весту и Марию. Веста стояла в наручниках, совершенно растерянная, и на всякий случай не предпринимала ничего. Мария сидела на асфальте и плохо понимала, что происходит. На моих глазах ее вырвало, и, похоже, уже не в первый раз.

А к стеклам запертого лимузина изнутри прилипли три детские мордашки. Белые, с широко раскрытыми сухими глазами.

Я протянула руку, коснулась плеча Радхи, привлекая внимание. Показала ей на детей, спросила:

– Нравится? Эти трое вырастут моральными калеками. Благодаря тебе. А Леони и Лоренс, которые могли бы их вылечить, мертвы.

В эту минуту я сама была как зомби. У меня не срывалось дыхание, и пульс не участился. Не обращая никакого внимания на окружающих, я рывком сдернула заднюю панель в машине и нащупала аптечку. Вынула перевязочный пакет – да, плохонький, но лучше плохонький, чем никакого, – выскочила из машины и пошла к Энрике. На моем пути вырос давешний капитан.