Война не Мир

– Мне врезали, - продолжает художник, - но как именно началось мое наказание, все видели. Через неделю эти шесть ребят, которые до того, как меня побить, полчаса ползали под кроватями, уехали домой. Должна была произойти передача власти. В армии сержант - не то же самое, что в учебке. Я, скажем, пришел в часть в звании сержанта, но тем не менее, был на низшей ступени развития. В части все определяется сроком службы. Дедами должны были стать ребята, которые жили в полку на полгода дольше, чем остальные. В деле армейского руководства ценится именно срок пребывания в данной конкретной местности. Если в последний месяц службы тебя перевели, будь ты хоть трижды дед, в новой казарме ты ни фига не значишь. Ты вроде как без клиентской базы и в сложившемся коллективе никому не уперся. Выработалась система выживания именно в этих условиях. Ты научился выживать в каких-то других, вот и вали.

Я дергаю ногой. Гений это тот, кто умеет все. У меня был знакомый фрилансер, который классно писал о кошках. Однажды его попросили сравнить с кошками знаменитых актрис - одна порода, одна топ-звезда. Фрилансер просидел над статьей две недели и сказал, что про кошек у него получается, а про звезд нет. Дописывать про актрис просили меня. Методистам образования давно известно, что узкая специализация ведет к деградации. Если человек рубит только в кошках, он всегда остро нуждается в ком-то другом и его легко, например, обмануть на выборах…

– Узкие спецы - это удобно в стаде, - говорю я, с деланной печалью демонстрируя интеллект.

– Да, - соглашается художник, - может быть. Так вот, ребята, которые должны были взять эстафету, почему-то затормозили. Старые деды уехали, новые не смогли круто рулить. Целую неделю все сидели, и никто ничего не делал. Все просто сидели в казарме. Никто не руководил, никто не подчинялся. Как оказалось, это тоже плохая ситуация. Не скажу, что хуже дедовщины, но невозможно даже сходить покушать.

– Как так?

– В столовую хорошие солдаты отправляются строем, - художник выразительно смотрит и, не дождавшись, когда я все пойму, объясняет, - чтобы из солдат получился красивый строй, кто-то должен вовремя подняться с кровати и доходчиво отмахнуть: так, построились нах, погнали жрать. Но такого организатора с нами не было. И вот целую неделю мы ждали мессию. Мы были голодные, и все ждали и ждали. По одному в столовую не пускали. Требовали, чтобы пришли все вместе. Хотя бы уже без строя. Но мы не могли…

– Погоди. А официально мессию не назначают?

– Официально могут назначить кого угодно. Но кто его будет слушать? Офицерам на самом деле до задницы, кто и как будет управлять - сержанты, салаги или дедушки. Главное, чтобы распоряжения начальства кто-то доносил до земли, и чтобы никто не умер.

– Да ну?

Художник кивает.

– А кому надо, чтобы о гарнизоне писали газеты?
– говорит он.

Я не знаю принципов глобального управления. Вероятно, они вытекают из потребностей большого бурлящего организма в нужном месте и в нужный час. Когда исламские фундаменталисты ходили по городам и поселкам СА с плакатами «Русские в Рязань, татары в Казань», российские армейские части, стоявшие на территории, ни во что не вмешивались. «Жарким февралем», мартом, апрелем и прочими не холодными месяцами, когда демоисламисты терзали маленькую страну, наши части продолжали нести срочную службу за своими заборами, слышали погромы и пули сражений и, наверное, мечтали о дембеле. Тогда уже вышел приказ не забирать призывников далеко от дома, и в частях было много местных: и националов, и эмигрантов. Местные призывники в отличие от тех, кто приехал издалека, не могли сидеть за забором. Они брали срочные отпуска и не возвращались в часть. Они бежали домой, помогать своим. Шла война. На сбежавших из армии забивали и не искали, как дезертиров. Некоторые из них не успевали даже пройти исламские патрули на горных перевалах и были убиты, добираясь до дома, кто-то даже не пробовал прорваться домой, а сразу присоединялся к враждующим сторонам по интересам. Те солдаты в новеньком снаряжении с девственными пластиковыми щитами, которые в роли защитников народа от исламистов робко бродили по улицам в первые дни военного положения, были отрядами умиравшей светской власти. Позже эти профессионалы - президентский батальон и милиция - перешли на сторону демоисламистов. В итоге за местное население вообще никто не впрягался и не мог защитить их домов. Народное ополчение против бесновавшей в СА Партии исламского возрождения началось с гражданского парня Сангака. В мирное время этот Сангак был простым кулябским авторитетом. Говорят, до того, как поднять народное сопротивление, он тусовался барменом в местном клубе. Знаменитая российская 201-я дивизия, стоявшая в СА, очнулась, когда основная масса воевавших друг друга уже перерезала, и граница с Афганистаном совсем потеряла стабильность. Только после этого наши войска вышли из-за заборов и официально записали под себя стихийный Сангаковский (народный) фронт, в приказном порядке меняя нелегальные автоматы Калашникова на законное оружие и выдавая матерым ветеранам СА пятнистую хэбэшку вместо произвольной одежды, в которой они ушли воевать год назад. Законным оружием уже довоевывали. Исламисты готовили свою армию идейно и материально, как утверждают, еще с 70-х годов, квартируясь по всей России. Сангак, кажется, просто встал с кровати. Роли красной армии я тут до сих пор как-то не догоняю. Но однажды, возможно, прозрею, и все пойму…

– Теоретически, - продолжает художник, - руководить слепой солдатской массой должен сержант. Мы - я и еще пара ребят - были сержантами. Но по негласным армейским понятиям до статуса организующей силы нам надо было служить как минимум по полгода. Офицеры, тем не менее, вызвали именно нас и стали объяснять, что мы должны взять на себя ответственность. Больше некому. Мы посовещались между собой и решили попробовать.

Он замолкает. Наверное, решение властвовать далось не легко.

…В гражданской бойне в СА случайно осталась одна беременная эмигрантка. Она бы успела смыться, но побоялась, что в дороге начнутся роды. Первый бой на улице она видела из окна. После того, как бой кончился, беременная еще час смотрела на трупы. Потом она пошла и сколотила соседский тыл. Среди убитых они нашли раненных, и осмотрев остальных, заподозрили, что если бы не телились, удалось бы спасти еще пару штук. Возможно, тыловые себе льстили. Но с тех пор подъездные партизаны больше не ждали окончания боя. Они стали таскать раненных из огня.

– Я был инициатором той авантюры, - говорит художник, - остальные ребята, вместе с которыми нас вызвали офицеры, меня поддержали. Один, Валера, мой друг (до этого мы с ним все время ругались, потому что он считал, что я сволочь), сказал: да, давайте попробуем. А как пробовать руководить? Это нужно построить всех один раз, чтобы люди поняли, что это всерьез. Дальше все начинают нормально питаться, понимают, что кушать строем приятней, чем быть голодным и начинают жить в заданном режиме… А как это «всех построить»?

Я боюсь, что он начнет рассказывать всякие гадости.

– Ты же не скажешь словами: «Друзья, давайте построимся!», - говорит он, - и я придумал ход. Была осень. Зная трепет восточных людей к чистоте личных вещей…

– Пачкали?
– радостно восклицаю я.

– Хаха. Восточные парни почему-то чаще нас мылись. И они бережно относились к одежде. И вообще холили имидж.

– Честь мужчины?
– спрашиваю я.

– Это правда!
– художник почему-то настроен, что я буду ему не верить, - чистая одежда для них очень важная вещь. Они тратили кучу времени на то, чтобы привести все в порядок: стирали, ушивали гимнастерки, чистили обувь… Если под контролем у тебя внешний вид, ты способен взять в свои руки все остальное. Они так считали. Наверное, это правда.

Я вспоминаю недавние рейды на московские рынки. Освещая борьбу правительства с нелегалами, газеты писали, что торговцы рынков - восточные люди - жили в землянках, вырытых за рядами, в антисанитарных условиях. Соваться в тайны московской торговли было опасно еще при Гиляровском.

– Ну вот, - художник отхлебывает остывший чай, - я собрал их шмотки и… да, я их испачкал. Я их выкинул из казармы в грязь.

Я с интересом разглядываю живого деда.

– Они с возмущением побежали выяснять, как же так. Мы с другом Валерой встречали их на пороге и наиболее возмущенных тоже кидали… в осень.

Шмотки, друзья, враги, не хватает только композиции Triplex к кинофильму Бригада. Глядя на мое жалостное лицо, художник, наверное, думает, что меня пронизало сочувствие.

– Да им не было больно! Все, что пришлось, собственно сделать, это не испугаться первого боя. Дальше надо было ждать активизации землячества. Однокоренных в полку было очень много. Соотношение славянских сил к восточным было 10:100. Если бы они заступились…

– Почему такие пропорции?
– удивляюсь я, - это специально?

– Ну я не знаю, мы служили за границей. Может, чтобы не убегали…

У меня остается вопрос: не убегали кто: русские или восточные? И куда?.. Поздние исследователи национального конфликта в СА утверждают, что та гражданская война развивалась по региональному принципу. Северяне (в конфликте они были условно «нашими») воевали за старую светскую власть. Южане, наоборот, - за фундаментальные основы ислама. Север, который в войне боролся за светскую власть, - собирательно это был Кулябский район - экономически всегда был более развит, и еще до войны северные территории поддерживала и Москва, и местный «центр». Аграрный Юг (то есть территориально условно - Памир) в отличие от севера вечно отставал от кормушки. Такое почему-то часто случается с югом в мировой практике. На юге нашей республики, в частности, в конце XX века процветала эксплуатация женско-детского труда за копейки. Дети собирали хлопок и голодали вместе со взрослыми. В итоге, Юг поддерживала только идея глубокой самобытности и верности культурным традициям (то есть, исламу), что и пригодилось в борьбе. Кроме того, несмотря на тяжелые условия жизни южане в общей массе, похоже, были более амбициозны - насколько я располагаю данными, они чаще учились в ВУЗах, надеясь, вернувшись из столицы, России или другой республики, улучшить свою жизнь. Однако, перспективные государственные должности занимали, в основном, северяне. Южан, например, не принимали в МВД и милицию. Но - глазами очевидцев: никакой милиции и военных на стороне северян, как ни странно, в гражданской разборке не воевало…