Война орхидей

– Гитис?
– Игорь и изумился, и обрадовался.
– Немедленно давай его сюда!

В кабинет вошел Гитис - высокий, худощавый, при этом широкий в кости, с резкими, чуть грубоватыми даже, чертами лица, смягчавшимися, когда он улыбался или начинал говорить - словом, вполне типичный прибалт. Впрочем, прибалтийским в нем было лишь происхождение: он и родился в Москве, и всю жизнь в ней прожил. Отец-литовец настоял на том, чтобы имя сыну дали чисто литовское, но, как посмеивался сам Гитис, "мое имя больше говорит по-литовски, чем я сам". Языка отцовских предков он практически не знал, и ощущал себя своим лишь в России... Если, конечно, он хоть где-то ощущал себя своим. При всей близости отношений, Игорь всегда ощущал в нем некую глухую стену, за которую никому не дозволено проникать - некий строго оберегаемый от внешних посягательств уголок собственного мира, мира памяти и чувств, похороненных заживо. И порой, когда разговор сворачивал на какую-нибудь слишком личную тему, когда проскальзывала какая-то мелочь, непонятно каким боком бередящая то ли воспоминания, то ли личные чувства Гитиса, его лицо пустело, улыбка становилась формальной, и у Игоря возникало ощущение, будто он с налету врубился в бетонный бункер - и что у Гитиса вообще нет своего места на земле, а есть лишь более или менее противные пристанища на долгом пути к неизвестной цели. Иногда, по Бодлеру, он казался "путешественником в смерть", а иногда мерещилось, будто конечная цель его странствий должна быть вполне земной и осязаемой.

Конечно, эта скрытность могла объясняться и судьбой Гитиса. Именно он в свое время порекомендовал органам обратиться за экспертизой старинных карт и рукописей не к кому-нибудь, а к Игорю - именно он, по сути, и вовлек Игоря в тот мир, которому оказалась в итоге отдана вся жизнь Терентьева. Он был выпускником того же вуза, но более старшего выпуска - закончил институт за три года до Терентьева и Хованцева и, судя по тому, что к его мнению прислушивались, уже успел сделать неплохую карьеру. Но он никогда не говорил, в каком он звании, к какому отделу принадлежит - а при попытках прямых расспросов отвечал, что он всего лишь консультант по вопросам, связанным с романо-германской филологией, ничего более. Ну, подумаешь, попросили порекомендовать толкового специалиста, зная его собственную добросовестность - так это ни о чем не говорит, к нему самому-то обращались не чаще раза в год.

До Игоря доходили слухи, что последние несколько лет Гитис почти постоянно обитает в Париже, но ничего определенного он о старом друге не знал. Можно было только догадываться, что тот делает в этом прекрасном городе. Который, впрочем, сам Гитис не очень любил. Он упомянул как-то, что ему довелось около полугода прожить в Париже в восемьдесят девятом году, и что город произвел на него не очень благоприятное впечатление. "Шум, грохот, дребезжание, уличные заторы, и мелкое жулье", - обронил он, с той прибалтийской холодностью интонаций, которая, видно, определялась чем-то, заложенным на генетическом уровне - настолько она была непохожа на встрепанную и открытую московскую манеру общения, которая окружала его с ранних лет и давно стала для него родной.

Так что в Париже Гитис не стал бы засиживаться, не будь у него каких-то важных дел. Игорь и задумываться боялся, что это могут быть за дела, какие тайны скрываются за той непроницаемой стеной, которой был окружен самый сокровенный уголок души "литовца". Или - как его называли институтские друзья - "Дика", переиначив на свой лад его имя. Сперва его называли "Кит", но "Кит" не привилось, и быстро превратилось в "Дик". Надо сказать, Гитис и впрямь неуловимо напоминал отважного Дика Сэнда, Пятнадцатилетнего Капитана - выросшего, возмужавшего и познавшего уголком сердца и разума ледяную горечь бытия. Откуда бралась эта горечь? От необходимости жить в нелюбимом Париже? Или за свой минимум свободы он уплатил - и платит?
– такую цену, о которой никому не следует знать?

– Дик!
– Игорь шагнул ему навстречу, раскинув руки.
– Как я рад тебя видеть!

– Я тоже, - ответил Гитис.
– Знаешь, летел в Москву и думал, с кем бы мне хотелось увидеться. И, вообрази только, никого, кроме тебя в голову не пришло. Вот как жизнь всех повыбивала... Хорошо, что я тебя застал.

– Ты когда прилетел?
– спросил Игорь, направляясь к сейфу, в котором хранил самый дорогой, для особых случаев, коньяк.

– Да буквально только что. Сегодня рано утром. При литовском посольстве есть маленькая гостиничка, я закинул вещи - и к тебе.

– Так ты?..
– Игорь недоуменно нахмурился.

Гитис кивнул.

– Я уже давно гражданин Литвы. Могу и паспорт показать, - он осмотрел кабинет.
– А ты вчера здорово повеселился, да? Сразу веет чем-то родным, студенческим...
– он указал на составленные в угол пустые бутылки из-под водки, на пепел сигарет, частично стряхнутый прямо на стол и ковер, мимо пепельницы, на другие следы устроенного Игорем ночного безобразия.

Игорь, иронически хмыкнув, пожал плечами.

– Вчера был особый случай. Зато сегодня я угощу тебя отменным коньяком, если ты не против.

– Не откажусь, - Гитис сел в кресло.
– И от кофе тоже. Я до сих пор какой-то вздернутый, после ночного перелета.

Игорь нажал клавишу переговорника.

– Мариночка, будь добра, кофе нам, и покрепче... Какое-то срочное дело?
– повернулся он к Гитису.

– Да нет, - небрежно отмахнулся Гитис.
– Эта поездка давно была запланирована, но я, как всегда, оттягивал сборы до последнего момента... Надеялся, что все-таки не придется лететь, что проблемы сами в конце концов разрешатся. Киношные дела, понимаешь...

– Так ты сейчас связан с кино?

– Да, работаю помаленьку на одну продюсерскую фирму. Дела, сразу говорю, так, ни шатко ни валко, - он бережно принял из рук Игоря стопку коньяка.
– Расскажи лучше, как у тебя.

– Веселимся, как видишь, - кисло усмехнулся Игорь.
– Жизнь в Москве вообще, что называется, веселая. Будь здоров...

– Прозит!
– Гитис приподнял стопку, потом опрокинул её, одновременно с Игорем.
– Но я слышал, у тебя одно из лучших детективных агентств в Москве?

– Откуда слышал?
– спросил Игорь, усаживаясь в кресло напротив Гитиса. После стопки коньяка ему стало хорошо и спокойно.

– Слухом земля полнится. Сам знаешь, сколько народу катается теперь туда и сюда.

– Да уж, мы стараемся, - усмехнулся Игорь.

– Мы?

– Я привлек своего однокурсника, Андрея Хованцева. Может, помнишь его?

Гитис нахмурился.

– Так, смутно припоминаю. И чем вы сейчас занимаетесь?
– он протянул руку и взял один из листочков с набросками Андрея и Игоря.
– "Москва Варшава - Франкфурт". Интересный маршрут. Я не помню такого, ни самолетом, ни поездом...

– Маршрут, по которому двигался один из наших подозреваемых, - ответил Игорь.

– Угу... Дела международного класса. Круто берете, - спокойно проговорил Гитис.
– И что за подозреваемый? Коллекционер орхидей?
– ну да, конечно, он без проблем разглядел взятую в кружочек надпись крупными буквами на другом листке бумаги.

– Возможно, да, - ответил Игорь.
– А возможно, какие-то чеченцы.

– Хм...
– Гитис налил себе ещё полстопки коньяку и с удовольствием поглядел коньяк на свет.
– "Чеченский след" - это очень интересно, когда он существует в реальности, а не является удобным мифом, чтобы списать "висяк".

– В данном случае, он полностью реален, - ответил Игорь. Он прищурясь поглядел на Гитиса.
– Слушай, объясни мне откровенно, в чем дело. Ты ведь не просто так первым делом приехал ко мне, прилетев в Москву после двух лет отсутствия. Срочно прилетев, как я понимаю... Ты-то каким боком причастен ко всем этим безобразиям?

Гитис рассмеялся.

– Вполне понятно, что ты меня подозреваешь!.. Могу тебе сообщить, что, кроме всего прочего, я недавно был в Варшаве. Правда, ни в Москву, ни во Франкфурт не заворачивал. Твое здоровье!