Война теней

— И какой шаг первый?

— Шаг в Калугу, мой милый юноша. Там дверь с замком. Нужен лишь ключ, а его я могу дать. Хочешь?

Мощный эротизм, который буквально окутывал Марию Станич. Двусмысленные на первый взгляд, но на самом деле ведущие лишь к заранее намеченной цели слова. Несмотря на не столь уже и короткое знакомство с этой дамой, Александр пока так и не смог привыкнуть. И вообще не мог понять, стоит ли привыкать? Вообще стоит ли всё… А чего, собственно, говоря? Одни вопросы и не из числа тех, на которые Мари готова давать ответы. У отца и особенно матери тоже не спросишь. Дела сердечные, дела особенные. Отец же ещё и политик, оценивающий все с точки зрения блага для государства. Потому… Великий князь встряхнулся, прогоняя те мысли. которым сейчас не было места. Очень важный разговор, а посему требовалось собраться.

— Зависит от того, что это за ключ.

— Умница. Сначала нужно спросить о сути подарка, а только затем принимать. Я не из данайского народа. Да и не гречанка у стен Трои, рядом с большой деревянной лошадью. Потому скажу, не тая… почти ничего.

— Почти?

— То, что касается рода Станичей, остаётся внутри этого рода, мой любопытный и милый друг. А остальное я скажу. Как не сказать, когда это пойдёт на пользу и нам, и тебе, и твоему коронованному отцу и даже всей Российской империи.

— А кому во вред?

— Тем, кого совсем-совсем не жалко, — улыбка на лица Марии появилась, но глаза смотрели оценивающе. Хищно, словно готовясь увидеть кого-то в прицеле. — Пусть до Шамиля дойдёт слух, что на Кавказе оставшиеся живыми и на свободе его мюриды готовят мятеж. Тот, для которого им нужно знамя. Старое, в лице собственно Шамиля, или новое, но единой с ним крови. И что тут, в столице империи, находятся в раздумьях. Просто усилить охрану? Перевести его со всей семьёй в куда более охраняемое, но менее комфортное место? А может последовать уже возникшему прецеденту и отправить имама вместе ещё кое с кем туда, за океан, составить компанию бывшему правителю Коканда?

Александр аж с шага сбился, едва успел осмыслить предложенное. Цинизм, провокация на грани сколько-нибудь приемлемого даже для широко мыслящих чинов Третьего отделения, вместе с тем логичная и обещающая быть предельно эффективной. Вне зависимости от реакции Шамиля на доведённые сведения, провоцирующие на… На любые решительные действия, поскольку сохранять спокойствие и ничего не делать тот явно не сможет.

Возопит, обращаясь к самому императору Александру II, жалуясь на коварные замыслы не пойми кого? Так тот лишь пожмёт плечами, поскольку никакого отношения к затее иметь не будет. И уж точно не станет переворачивать каждый камень с целью узнать, кто так напугал «калужского пленника». Не по императорскому чину беспокойство.

Начнёт сноситься с кавказскими своими соплеменниками-сторонниками, надеясь каким-то чудесным образом бежать? Так Станич явно на подобное и рассчитывает. Это с пленником под охраной в самом центре империи мало что сделать получится, зато с беглецом… с бегущими что угодно по дороге приключиться может. Или и вовсе до этого доводить не станет, просто сделав спровоцированное истинным. Только сперва даст Шамилю увязнуть в подготовке побега, а тем, что на Кавказе, действительно немного поможет, чтобы начались первые шаги подготовки к мятежу. После подобного император действительно в лучшем для Шамиля случае заменит его местопребывание с дома в Калуге на камеру в том же Шлиссельбурге. В худшем же и впрямь отправит прямиком за океан, где ему будут только рады — недолго, но искренне.

Всё это, время от времени замолкая, чтобы собраться с мыслями, он и поведал своей прекрасной и опасной спутнице, получая взамен улыбки и подбадривающие слова. Было видно, что Мария довольна ходом его рассуждений, даже поправляла всего пару раз и то не по ключевым, а по вторичным вопросам. В тоге же вымолвила:

— Слова не просто члена Дома Романовых, но юного политика, у которого впереди большое будущее. Императору Александру II нужна такая твёрдая и надёжная опора. И всё же… Слова ты сказал. Как насчёт дела? Избавишь свою родную страну от притаившейся внутри моровой язвы, не дашь ей прорасти в очередной раз, выплеснуться за пределы заткнутой пробкой склянки, куда до поры удалось убрать эту заразу?

— Это очень… неожиданно.

— Да. А ещё опасно. В меру… если тайное станет явным. Но что будет тайным, какая доля, если к Шамилю действительно постучатся самые настоящие посланники его мюридов? Всего то и нужно, чтобы приоткрылась узкая щелка. Она уже есть. Помнится мне, один из его сыновей, Мухаммад-Шали, оказался в Собственном Его Императорского Величества Конвое. Вот это действительно опасно… для твоего отца.

— Письмо или письма от мюридов передаст он?

— Именно, — улыбка на лице девушки стала откровенно предвкушающей. — Что может быть естественнее визита сына к отцу? И реакции другого сына Шамиля, Гази-Мухаммада, который больше всего мечтает выбраться сперва в Турцию, чтобы потом. получив помощь султана, вернуться на Кавказ. Он, я полагаю, сумеет убедить отца в опасности и необходимости бегства. Пусть наши враги делают всё за нас. Решайся, Саша.

Александр Александрович Романов, сын императора, его второй наследник де-юре, но приближавшийся к первой позиции де-факто, действительно всерьёз задумался. Девушка, к которой он испытывал яркие, но неоднозначные и многогранные чувства, действительно предлагала многое. Причём предлагала так, что становилось очевидным — она и своей выгоды не упустит, но и его использовать как разменную монету не собирается. Хотя бы потому, что ей и её брату, серому кардиналу за троном Американской империи, он, Александр Романов, куда более выгоден как цесаревич, нежели его старший брат Николай. А Станичи привыкли добиваться желаемого, не стесняясь в средствах, если считали, что цель того стоит. Ссориться же с такими важными для России союзниками… Какой-то едва избавившийся от вшей горец-имам того явно не стоил.

— Мне нравится ширина твоих мыслей, Мари, — произнёс Александр. — Их нужно обсудить в более приватной обстановке. У меня во дворце. Окажете ли мне честь разделить со мной ужин?

— Окажу, — в глазах Станич плясала целая орава бесенят. — И ужин, и остальное. Скучать, Саша, никому из нас не придётся.

Интерлюдия

Июнь 1865 г, Австрия

Война! Война никогда не меняется в существе своём, отличаясь лишь внешними и не слишком значимыми «одеяниями». Новое оружие, иные тактические и стратегические схемы, а также совсем уж мелочи вроде мундиров и знамён. Вот и сейчас, когда Пруссия объявила войну Австрии, цель войны была одной из тех, что были известны ещё со времён античности.

Доминирование! Не всеобъемлющее, понятное дело, не общеевропейское, но над германским миром. Большая ставка, к которой Пруссия оказалась готова, а вот Австрия, убаюканная десятками лет своей вроде как силы, перестала быть таковой. Чего стоила Вторая Шлезвигская война, когда от Дании коалиция Австрии с Пруссией оторвала собственно Шлезвиг, Голштейн, а ещё и герцогство Лауэнбургское — по сути все земли с преимущественно немецким населением, реально имеющие тягу к германскому миру, а вовсе не к датской короне. Оторвать то оторвали, но удобно с полученными приобретениями могла управляться лишь Пруссия. Что до Австрии, то доставшийся ей Голштейн был отделён от австрийских земель прусскими, а значит существовал на положении анклава. Так то оно в принципе ничего, но только что завоёванная территория, да при демонстративном отсутствии поддержки со стороны Пруссии — это знаменовало собой большие сложности, которые не заставили себя долго ждать.

Осознав это, австрийский император Франц-Иосиф попробовал было договориться, поменять Голштейн на кусок более пригодной для своего государства земли, но получил формально вежливый, но на деле издевательский отказ со стороны Бисмарка, по сути управляющего внешней политикой Пруссии почти без оглядки на короля. Естественно разобиделся и… сделал уже неизвестно какую по счёту в своей жизни ошибку — не стал пресекать антипрусскую агитацию в Голштейне — которую вели по факту чуть не с самого начала присоединения к Австрии — несмотря на настоятельное требование со стороны Пруссии. Вот и получил подарочек от «железного канцлера» — обвинение, высказанное представителем Пруссии на союзном германском сейме. Сделанное внаглую, с расчётом на то, что большая часть поддержит именно Австрию, стремясь как следует выслужиться, а ещё из опасений своих правителей лишиться самостоятельности.