Война. Часть 1
Шрифт:
«Не виноватый я, — проносится в мозгу, — она сама пришла»…
16 ноября 1938 года, 10:00.
— Алексей Сергеевич, ты пойми, — Хруничев лезет во внутренний карман пиджака, перед моим носом появляется несколько листов бумаги с «шапкой» Совнаркома, зажатая в большом волосатом кулаке, — есть правительственное постановление подписанное товарищем Вознесенским о создании в ЦАГИ двух конструкторских бригад по турбореактивному двигателю и планеру к нему, а также о переводе всех инженерно-технических работников, ранее работавших по реактивной тематике, в наркомат авиационной промышленности. Не
— Ты же меня, Михаил Васильевич без ножа режешь, — начинаю кипятиться я, — у меня в первом квартале предстоят полигонные испытания воздушной торпеды. Тоже, между прочим, с реактивным двигателем!
— С пульсирующим двигателем… правильно я говорю, товарищ Шишкин, — хозяин кабинета, невысокий худощавый брюнет лет тридцати пяти, согласно кивает головой, — к тому же сам двигатель, по моим сведениям, уже отлажен, осталось отладить систему управления.
«О-па… похоже Королёв сливает информацию… Засиделся уже на одном месте? Большому кораблю — большое плавание»…
— Ты что не можешь три месяца обождать? — отвожу взгляд к окну и расстроенно гляжу на Яузу, подёрнутую первым хрупким ледком.
— Не могу ждать, Сергей Николаевич подтвердит, — Хруничев аккуратно складывает листки в карман, — сроки жёсткие поставлены до первого декабря. Нам с товарищем Шишкиным здесь, кроме этих двух, ещё три КБ размещать: товарищей Петлякова, Мясищева и Томашевича…
— Полная реорганизация, — подтверждает начальник ЦАГИ.
«Пропустил, а всего-то пару недель отсутствовал…. очевидно ВИАМ наконец-то допилил жаропрочные стали и начался ажиотаж с ГТД, на который наложились заказы на дальний, пикирующий бомбардировщики и штурмовик. Решили всех авиаконструкторов собрать под одной крышей, как было в моей истории, только без охраны? Концентрация всех сил, это хорошо, но как они в здании Конструкторского Отдела Сектора Опытного Самолётостроения (КОСОС — ЦАГИ) уместятся»?
— Хм, не хотелось бы становится на пути прогресса, — многозначительно почёсываю подбородок, — но грабить себя я не позволю. Вы у меня троих инженеров забираете, вот давайте троих не хуже на обмен. Иначе, ну вы в курсе моих возможностей, я вам гарантирую большие трудности. Хруничев просительно смотрит на Шишкина.
— Мы тут решили ликвидировать две бригады, которые работали над геликоптерами, — неуверенно начинает тот, — из трёх оставляем только одну, а именно автожиров товарища Камова…
— Гели… что? Каких ещё жиров?… Что это за… — лицо Хруничева наливается кровью.
— Это, товарищ нарком, такие летательные аппараты с винтами в качестве крыльев, — торопится пояснить начальник ЦАГИ, — для вертикального взлёта и посадки…
— А-а-а… ну вот, Алексей Сергеевич, — успокаивается он, — выбирай из них троих инженеров кого хочешь и… по рукам?
— Даже не знаю, — делаю озабоченное лицо, — как-то не по профилю они мне… переучивать ещё придётся.
— Э-э нет, товарищ Чаганов, они сами кого угодно переучат, — кривится Шишкин, но быстро спохватывается под строгим взглядом наркома, — я к тому, что товарищ Черёмухин, например, профессор, преподаёт в МАИ.
«Черёмухин, конструктор первого советского вертолёта»?
— Преподаватель… — задумываюсь на минуту, — а сколько ему лет?
— Вы не сомневайтесь, Алексей Михайлович ещё крепкий, сам лично испытывал геликоптер.
— Если так, то по рукам, — улыбаюсь я, протягивая свою, — а вспомнил, Михаил Васильевич, ещё небольшая просьба: ко мне недавно приезжал один выпускник Киевского авиационного института, Челомей его фамилия. Он сейчас преподавателем там оставлен, просился на нашей вычислительной технике поработать. Ты отпусти его к нам на год на стажировку, поработает по одной теме, а как защитится, то вернётся обратно.
— Тогда и у меня к тебе просьба, — Хруничев незаметно подмигивает начальнику ЦАГИ, — не мог бы ты вашим инженерам до нового года
платить зарплату? Финансирование бригад реактивщиков начнется с первого января.— Договорились, — улыбаюсь я, — так когда я могу встретиться с моими вертолётчиками?
— Вертолётчики, — Шишкин пробует на вкус новое слово, — хорошо звучит, по-русски, не то, что геликоптерщики.
20 ноября 1938 года, 03:00.
«Изаксон, Миль, Черёмухин, — отрываюсь от пухлого отчёта по испытаниям вертолёта „ЦАГИ-5ЭА“, — три звезды отечественного вертолётостроения. Почему так вышло, что их обошёл Сикорский? Ведь они опережали последнего почти на десять лет. Ну не считать же, в самом деле, два убогих дореволюционных макета Сикорского, которые не сумели поднять даже лётчика. Репрессии? Не знаю, но судя по документам начальство ЦАГИ и военные разочаровались в их детище даже раньше, чем в моей истории Черёмухин и Изаксон были направлены в „шарашку“. Вот и сейчас руководство с облегчением рассталось с вертолётной темой… Его ведь можно понять, через восемь лет после первого взлёта винтокрылая машина по-прежнему не нужна ни военным, ни гражданским, так как способна поднять в воздух лишь самого лётчика, который к тому же должен обладать недюжинными силой и мастерством чтобы справиться с управлением».
Подхожу к высокому окну и прислоняюсь лбом к холодному стеклу, по пустынному Садовому кольцу, урча и дымя проехал фургон с надписью «Хлеб».
«Зря наверное я это затеял? Ходил, обивал пороги Плановой Комиссии, Совнаркома, а в итоге выйдет пшик… Что если не пришло ещё время вертолётов? Может быть, может быть… также как и то, что не было у конструкторов хорошего толкача, способного выбить дефицитный авиадвигатель, разместить нужный заказ на машиностроительном заводе, правильно поставить задачу. Так и варились в собственном соку, экономно расходуя ресурс старенького двигателя и занимаясь кустарщиной… С другой стороны, нужное ведь стране дело и опыт уже накоплен огромный. Вполне реально (троица это уверенно подтвердила) за год построить новый двухместный аппарат с двигателем от „ишака“ по испытанной одновинтовой схеме. Вместо шести регулирующих винтов оставить один в хвосте, запараллелить органы управления для сидящего рядом с пилотом наблюдателя. Выгода получается двойная, он будет помогать лётчику в сложной ситуации и также превращает вертолёт в учебный. Запас по мощности двигателя получится большим, поэтому в просторной кабине найдётся место для радиостанции и со временем автопилота… Идеальный артиллерийский корректировщик, разведчик»…
В отражении стекла замечаю Олю, на цыпочках подкрадывающуюся сзади, маленькие ладошки ложатся мне на плечи, я не поворачиваясь продолжаю смотреть в окно.
— Ну прости ты меня, — всхлипывает она, — девчонки с Лубянки наплели разное, а я как дура повелась… ещё поцарапки эти у тебя на животе.
— Что же изменилось за два дня? — холодно бросаю я.
— Я узнала по своим каналам. что эта сучка и тот прикреплённый комиссар Хрусталёв, — горячее дыхание девушки морозит мне спину, — ходят на одну конспиративную квартиру на Арбате… в общем Кобулова эта квартира.
— Секретно-политический отдел? — разворачиваюсь я на каблуках, — Почему? Я что троцкист какой?
— Нет думаю не это, просто он доверенное лицо Лаврентия Павловича, — глаза Оли загораются радостью, — развести он нас хочет, с каждым поодиночке ему проще работать будет.
— В уме и знании женской психологии ему не откажешь, — мстительно поджимаю губы.
— Ну прости, — тянется она ко мне, — говорю же, дура я.
— Ладно, куда тебя девать… — обнимаю подругу и тут же с усилием воли отстраняюсь от неё, — ты мне лучше скажи, что у вас в Международном отделе происходит и вообще в Особом Секторе. Я неделю назад свой отчёт сдал — ни ответа, ни привета.