Война

Спиридон Миронович Соболь с Мининым на руках, уже приближался к Спасским воротам в Кремль, чтобы укрыться в Академии, у святых отцов, как зазвучали колокола. Из ворот русской крепости, а нынче Академии — Главной семинарии всего православного мира, стали выходить священники. Четыре Крестных хода устремились в город, сразу же собирая в свои ряды рьяно крестящихся москвичей.

Представители Русской Православной Церкви не остались в стороне от творящегося и решили, что обязаны исполнить свой пастырский долг. Потому были организованы Крестные ходы, намечены маршруты и вот служители Церкви пошли по улицам, увещевать людей.

*…………*………..*

(Интерлюдия)

— Что получилось узнать? — спрашивал князь Пожарский, пришедший полностью в себя и ставший во главе оперативного штаба.

Пожарскому получилось покинуть Москву и прибыть в Преображенское. Сделал он это уже ночью и в преддверье скорого рассвета нужно было принимать решения. Сейчас в штабе были трое: Пожарский, Скопин-Шуйский и Прокопий Ляпунов, первоначально бывший в Преображенском.

Одновременно, с риском для жизни, начали работать службы, служивые собирали информацию с улиц. Стало известно, что центром, где собрались главные бунтовщики, ведомые Шеином, стала библиотека и музей. Не понятно, подвергаются ли они ограблению, но бунтовщики выбрали себе одни из самых красивых зданий столицы. Получены сведения и о том, что был штурм дворца императора, которым командовал сам Шеин. Кроме самого смоленского воеводы, приступ осуществляли неизвестные, скорее всего даже не москвичи, а пришедшие к Шеину отряды. Теперь эти организованные банды оттянулись чуть в сторону от Воробьевых гор и, видимо, готовятся повторить приступ. Там шесть сотен сабель и две пушки, захваченные уже в Москве. Именно по этим силам должен быть осуществлен главный удар.

— Вчера в Москву прибыли люди, которые стали распространять слухи о смерти государя. Их сперва мало кто слушал, но тут по всему стольному граду стали раскидывать вот это, — служащий Приказа Внутренних Дел показал листовку. — Такие подметные листы забрасывались на все подворья, или просто раскидывались на мостовых. Там написано про то, что Боярская Дума извела царя, и только верный присяге Михаил Борисович Шеин идет в город, чтобы либо умереть за верность государю, либо извести всех заговорщиков.

— Как можно за верность почившему императору биться, при этом ни слова ни сказать о наследнике? — спросил Пожарский.

— Меня иное волнует… — сказал Михаил Васильевич Скопин-Шуйский и повернулся к князю Пожарскому. — Шеин ли главный заговорщик? Не встретимся ли мы с целым войском Сигизмунда. Не проспали ли его?

— Выходит, что он. Ну и какой отряд, чтобы Сигизмунду польскому всегда можно было откреститься от подлости, — сказал задумчиво Дмитрий Михайлович Пожарский и пристально посмотрел на Прокопия Ляпунова. — Ты что знаешь? Говори уже! Мыслю я, что государь жив, но не доверят нам.

— К тебе, приказной боярин неверия нет, — после паузы начал говорить брат главы Тайного Приказа Захария Ляпунова. — На словах должно было многое рассказать. Я искал тебя, но где ты был до вчера?

— Не тебе с меня спрашивать! — вызверился Пожарский.

— Не мне, это да, — ответил Ляпунов.

— Ты меня в измене подозревал? — Скопин-Шуйский понял, на что намекает Прокопий и схватился за саблю.

— Не серчай, Головной воевода. Государь говорил, что ты верный присяге, но… Не натвори дел с горяча, князь Михаил Васильевич, а выслушай, — сказал Ляпунов и начал рубить правду-матку.

Скопин-Шуйский, бывший уязвленный до глубины души, что ему государь не доверял, с каждым словом Ляпунова багровел от ярости. Сперва он не верил, а после, когда стал сопоставлять факты, вспоминать разговоры жены, или же брата своей супруги, некоторых других людей, понял, что его хотели втянуть в заговор.

— Государь так сказал: «Коли лишь жена друга моего Головного воеводы Скопина-Шуйского в заговоре том, то слова не скажу, помилую, а за верность воеводу и пожалую. Пусчай в семье своей решат, как быть далее!» — Ляпунов процитировал по памяти слова императора.

— Убью змею! Нет, в монастырь Сузальский зашлю, кабы из горницы не выходила, — прошипел Скопин-Шуйский.

Остальные оставили без внимания слова Головного воеводы. Но все поняли мотивы императора, почему он не говорил ничего главному военному империи. Ну не может жена что-то делать, если муж ей на то дозволения не даст. Не по наряду сие. Ну а тот муж недостойный, у кого жена подобное позволяет. Так что император проявлял даже слишком много доверия. Скопина-Шуйского можно казнить даже за то, что только его жена участвовала в заговоре.

— Не кручинься, Михаил Васильевич, — Пожарский решил поддержать Скопина. — Давай думать, что делать далее. А уже опосля упадем в ноги Димитрию Иоанновичу и покаемся. Оба мы с тобой не оправдали возложенного доверия.

На самом деле, Пожарскому так же нужно было подумать о том, как бы не попасть на кол, или быть повешенным. Мало того, что его не было на службе, потому и не получилось передать инструкции от царя, так почти половина из всей городской стражи, подчиненной Пожарскому, в итоге перешла на сторону бунтовщиков. Видя импотенцию власти, люди входили в кураж и громили фабрики, мануфактуры. А этого не должно было произойти, начни Пожарский действовать ранее. И теперь… Все сложно.

— Карту! — потребовал Пожарский, стараясь не думать о своей судьбе.

Через пару минут принесли карту Москвы, где были обозначены районы, в которые даже невозможно сейчас зайти. Были места, где держали оборону или немцы, быстро кооперирующиеся, или же те москвичи, которые стояли за власть, ну и за свое имущество. Таких, на самом деле, было абсолютное большинство, но эти люди были менее энергичные, они предпочитали, либо закрыться в своих усадьбах, домах, или же, в лучшем случае, объединиться с соседями и выстроить охрану квартала.

Через час план вхождения войск в Москву был принят. Общее командование взял на себя, не без споров, Скопин-Шуйский. Пожарский так же хотел вести гвардейцев и полк кирасиров и очищать столицу, но, если армия занимается подавлением бунта, то командовать должен Головной воевода.

Ляпунов во время спора воздержался от претензий на главенство, несмотря на то, что основу тех, кто войдет в Москву составляет стража-гвардия, подчиненная ему. Прокопий понимал, что двум воеводам нужно как-то реабилитироваться за свои ошибки, или же за измену жены. Потому нужно быстрее решать вопрос с мятежными москвичами и вести следствие.

— Где может быть Шеин? Неужто на Воробьевых горах и останется. Сбежит же, гадина, — спросил Скопин-Шуйский, когда уже все приказы были отданы и оставалось полчаса до выхода из Преображенского полков.

— А у меня больше вопросов: где Захарий и его люди из Тайного Приказа, где большинство телохранителей государя, где особый стрелецкий городовой полк, который исчез из столицы? — сыпал вопросами князь Пожарский.

Дорого обходится ему посещение имений во время отъезда государя.

— Думаю, что все в Троицкой-Сергеевой лавре и готовятся входить в Москву. Но, если мы не будем в городе раньше, то сядем на кол, как заговорщики. И, что самое страшное для меня, что я буду считать подобное справедливым, — сказал Скопин-Шуйский и направился во двор, где уже были седланные лошади.