Война

— Да! Николай Оттович! Никогда не смотрел на войну с таких позиций. И вопрос свой снимаю как неуместный.

— Полно! Василий Васильевич! У Вас ведь наверняка есть и другие вопросы. И вообще, как ваши впечатления от похода на единственном Георгиевском корабле русского флота?

— Знаете, я даже как-то и сформулировать не могу. Иногда полное ощущение, что нахожусь на корабле не русского флота, а какого-то другого. Словно люди все говорят на русском, но они другие все какие-то. Никакой суеты, криков, а уж как в Вас верят, у меня в голове не укладывается, кажется, что скажите Вы им сейчас в горящее жерло вулкана шагнуть, шагнут и улыбаться будут.

— Просто мы уже несколько раз умерли…

— Вот это новость! Как это Вы уже умерли, тем более несколько раз?!

— Извините, наверно не так сказал. Я имею ввиду, что уже несколько раз все были абсолютно уверены, что из этой передряги живыми им не выйти, но горжусь каждым, шли в бой и ни один не дрогнул. Знаете, какие лица были у офицеров и матросов, когда мы в лоб на весь японский флот шли и когда в нас орудия главного калибра начали бить? Это стоило увидеть! И как смотрели на всю истыканную японскими осколками палубу, что Дусю наверх не выпускали, чтобы она лапы себе не изрезала. А потом, когда мы вырвались, все ходили как пьяные, наверно не верили, что они живые. А на следующий день мы вышли в бой против всей усиленной эскадры адмирала Уриу, где каждый из шести кораблей как минимум равен нам по мощи, а мы за полчаса четыре самых сильных из них потопили, да так, что на двух оставшихся от ужаса флаги спустили! Я когда офицеров перед боем собрал и план боя доводил, на меня смотрели как на сумасшедшего и при этом с такой лихой бесшабашностью, что на душе становилось легко, потому, что не дрожат, а сделают всё, что смогут и даже больше! Как вы думаете, были ли у нас шансы выйти из этого боя целыми, если эта эскадра накануне без ущерба для себя наш "Варяг" почти утопила?! Вот и все так думали, но в бой мы пошли и победили! Так, что теперь в нашем экипаже совсем другие люди, каждый на вес золота! Да столько уже отработал для России, если в манере наших британских друзей всё в деньги перевести. Знаете, Василий Васильевич, никому ведь этого не рассказывал, даже жене, но Вы должны знать, ведь иначе не поймёте, а Вы ведь очень хотите понять.

— Вот Вы рассказывали, я попытался представить и не смог…

— А что Вы пытались представить? Желваки буграми? Зубы в оскале стиснутые? Монстров-берсерков щиты грызущих? Нет! Василий Васильевич! Мы русские люди, простые и одновременно НАСТОЯЩИЕ. Мы умеем делать то, за что берёмся и делать без криков и визга, но делать полностью, по настоящему, до донышка! Так наверно только славяне и могут! А у нас на планете так только наверно мы и немцы, которые ведь тоже славяне, только они это ещё и орднунгом своим отшлифовали, да и орднунг у них тоже какой-то чрезмерный, наш, славянский…

— Наверно так и пытался… А про немцев Вы уверены? Они ведь сами себя от древних тевтонов вывести пытаются…

— Да, чушь это! Это англо-саксы им в уши надули, а доверчивые германские славяне им и поверили вот и пыжатся, ищут то, чего нет. Если захотите, как-нибудь могу подробнее рассказать… Да, ладно! Вот вернёмся, Степан Осипович уже расскажет, что мы тут наделать умудрились, ведь газеты, особенно европейские обязательно распишут, если суда в портах японских подрываться начнут…

Так тихой сапой мы и минировали один порт за другим. Матёрый и бывавший во всех этих портах Лаваль виртуозно вёл "Новик" куда нужно, мы просочились и поставили по две мины в Осаке и Кобэ, где не было почти никакой охраны, ну, не считать же охраной стоящее у берега древнее судно береговой обороны, наверно попавшее в Японию из Китая в прошлую войну. Вот подойти к Курэ и Хиросиме было куда сложнее, не в плане самой навигации, а потому, что это внутренние воды между Хонсю и Сикоку. Но нас выручила наша скорость, мы незамеченными подошли к Сикоку и на полном ходу за ночь успели обернуться скинув по две мины в каждом порту, в которых даже имитации обороны не имелось. Ну, кому из японцев могла в голову прийти мысль о такой наглости? А вот в уже отмеченные нашими визитами Нагасаки и Симоносеки мы не пошли. И все оставшиеся четыре мины со второй донной мы решили "подарить" японской военно-морской базе в Сасебо.

Специфика порта Сасебо в сложной навигации, узкостях и мелях, при этом Виктор Андреевич именно в этом месте не был ни разу. Когда читала книжку "Поднять перископ" в прошлой жизни, жутко радовалась и завидовала Корфу на его "Касатке", а у меня есть магия, пусть и в купированном варианте, но должно хватить и её остатков, тут у меня уже задача не от японцев шифроваться, а от экипажа, потому, что то, что мы творим, уже мало подчиняется нормальной логике. Хотя мой экипаж уже по уши в чудесах пусть даже не до конца это осознаёт. Глухая ночь, непроглядная даже для Клёпы, хотя, может она и увидит всё, что нужно за счёт освещения в гавани, тут несколько иное, она за эти дни уже устала и капризничает, а я не могу исключить, что уходить будем на полном ходу. Скорее всего и будем, даже если опасности не будет, это скорее для экипажа сделаю, и тогда Клёпе догонять крейсер идущий почти семьдесят километров в час будет очень трудно. Вот и маяк Кого Саки, а вон канонерка на входе, по логике просто обязаны быть ещё и миноносцы. Клёпа устала ещё и потому, что мы отстаивались вне видимости берега, а я её выпустила на максимальную дальность. Долететь до самой бухты и осмотреть её не вышло, дальности не хватило, а вот понаблюдать, как обставляли выход судна, удалось. Сначала выбежали два миноносца, потом прошли с тралом фарватер два тральных судна, и только за этим появилось судно, за ним второе. Наверно это можно понимать, что наши подарки сработали и пусть японцы не могут понять, как именно это сделано, но свои выводы они сделали. Интересно, а внутренний рейд они так же скребут? Ну, не поверю, потом наверно станут, а сейчас до такой паранойи дойти ещё не должны, то есть как минимум одна мина должна успеть безнаказанно сработать, и донную нужно поставить дня на три, тогда она стработает даже на фоне траления, что несомненно добавит нашим скуластым друзьям острых и радостных эмоций. И вот мы подбираемся, миноносцев никак высмотреть не удаётся, маяк хорошо подсвечивает канонерку и нас подсветит, вернее темноту и внимательный наблюдатель может всполошиться, но внимательные на канонерке будут уже спать, а других и быть не должно. Не сидят же все японцы вокруг базы, и не пялятся в темноту как туристы в угли вечернего костра. Канонерку обработала, а вот и минная банка, уже привычно режу мины, идём дальше, дала команду хорошо запомнить курс входа, что уходить нужно будет точно по своему курсу, может и получится проскочить уже сделанным проходом в минном поле.

На фоне тёмной горы проходим в стороне от стоянки, вот и отмель Чидори, а за ней рейд флота, на котором на удивление мало кораблей. Но именно здесь места, где нужные для нашей постановки глубины и выход не такой широкий, хорошее место для донной мины, но сначала в кабельтове до места её установки ставим мину без задержки тоже на большую глубину, чтобы ловился не авизо какое-нибудь, а зверь посолиднее — кабанчик посочнее. Вот теперь пришло время для донной мины, глубины устраивают, доклады, как положено без осложнений. Вот и славно. Оставшиеся раскидываем по оси выходного створа, хоть его не видно, но высчитать не составляет труда. Почему я заставляю палубную команду метать лот, если днищем "Новика" чувствую глубину не хуже гидролокатора? Да всё потому же, как профилактику ненужных разговоров и вопросов. Да и люди делом заняты, времени на глупости не остаётся. Последнюю мину буквально у канонерки стоящей на входе ставим на немедленный взвод, после чего даём ход и уходим на максимальной скорости, словно за нами гонятся все японские черти. Штурманы у меня просто чудо, только чуть не попали в проделанный мной проход, пришлось две мины срезать, но мы полный ход ещё только набирали, поэтому процедура не составила труда. Снова сожаление, что не пошумели и не горят сейчас в гавани японские корабли, но при обсуждении Макаров просил сделать всё максимально тихо, вот мы и слушаемся, кто знает, какие резоны за этой формулировкой, но Макаров повторил это два раза, значит это правда важно, так, что таимся и молчим. Так, что желание прогнать "Новик" на полном ходу, может ещё и эти сожаления должно заглушить!

На скорости пересекаем Корейский пролив, оставляем остров Росс по правому борту уже при дневном свете и поворачиваем на почти прямой курс на Артур. Ход уже сбросили до экономичного, тихо движемся домой, так хочется увидеть Машеньку, почему-то накатила тревога и беспокойство, но заставляю себя не накручивать себя и удержаться от приказа увеличить ход. Приказ адмирала выполнили практически дословно, сделали почти всё, что запланировали. А в Симоносеки и Нагасаки не полезли из-за того, возможно, что не хотелось самим резать свои же мины, если их ещё не нашли и не вытралили, а время замедления там такое нестабильное, что последние мины может ещё на боевой взвод не встали и вылезут как раз у нас по курсу… Назавтра показался Квантунский полуостров приютивший на своей оконечности наш Артур, я уже места себе не находила, но держала лицо…

*- Подлинный исторический факт.

**- Стихотворение Людмилы Подгурской из Питера, неизвестной поэтессы и очень хорошего человека. Надеюсь, что она не обидится, за использование без разрешения её текста.

***- Четверостишие из стихотворения Игоря Кураса, тоже без разрешения и согласования, увы.

Глава 50

Едва мы вошли в гавань, сигнальщик крикнул, что на "Петропавловске" сигнал нам срочно подойти к борту. Стоявший сейчас вахту Левицкий уже отдавал команды, а моё чувство грызущей тревоги просто взвыло раненой волчицей. На шканцах у борта стоял сам Макаров, выражение лица его я не видела. Но напряжённая поза и показавшиеся скованными движения словно ревели о неприятностях…

— Николай Оттович! Сейчас к вам мой катер подойдёт, с Марией Михайловной плохо, она в госпитале! Я и сам ничего толком не знаю, вроде вчера в городе на неё и казаков напали, она не ранена, но без сознания! Езжайте к ней! Всё остальное потом! Простите меня! Не уберёг…

Мне уже было не до мелочей, с катера ещё даже не ткнули выставленными футштоками в наш борт, я уже спрыгнула на палубу, катер вывернул и пополз к причалам. Господи, как же медленно пополз, как варёная черепаха, да он просто стоял едва шевелясь на мелкой ряби бухты. На причале нас уже ждала коляска и два верховых солдата с винтовками за спиной, но это вспоминалось потом, тогда я не заметила ничего, просто запрыгнула в коляску, и застоявшийся молодой гнедой жеребчик в прискок рванул в город. В госпитале сами распахивались двери, мелькали белёсые блины чьих-то лиц, какие-то руки, столы, стулья, Господи, сколько же было стульев, и все норовили кинуться под ноги, а я прорывалась к Машеньке, которой я знала очень плохо! Уже на подъезде к госпиталю я потянулась и не нашла её, а ведь я её раньше чувствовала даже с корабля, правда тогда и возможности были несравнимо больше, но и так с пары сотен метров я её ощущала, а сейчас как кричать в пустую цистерну, где даже не эхо, а запертый без выхода бьющийся звук. Злясь на себя, гнала мысли о самом страшном, запрещала себе подумать о безвозвратном, твердила себе: "Она жива! Она ЖИВАЯ!!! Моя Машенька обещала родить нам малыша, а она не может врать…". И только, когда в палате увидела лежащую на белой подушке и рассыпанных выбившихся из косы волосах милую головку, страшное напряжение чуть отпустило, я прильнула к горячей щеке, обхватив ладонями родное, сейчас словно тихо спящее, лицо, потом, словно боясь отпускать её из рук, я сгребла её вместе с одеялом, сама, садясь на кровать, а Машеньку пристраивая на свои колени. Неумолимо, как поднимающееся в опаре тесто, палата полнилась и полнилась людьми, толстая рыхлая тётка вдруг с грохотом, больно ударившим в уши бухнула в пол латунный позеленевший тазик, что-то бубнил тиская в руке какой-то блестящий инструмент Некто в сюртуке и при бородке, а это ведь начальник госпиталя! Ещё кто-то ему вторил, и словно выбираясь из связывающей движения болотной жижи:

— Все! Молчать!… Вы! — К начальнику — Говорите!… Быстро! Внятно! Коротко!… Что!… Случилось! С моей! Женой!…?! — Доктора словно стегнули плёткой, он вскинулся и сумел собраться:

— Вчера, госпожа Мария… Они с казаками домой шли и на них напали… Стреляли… Много стреляли, но с ней ничего, она не ранена! Она коляску остановила и казака раненого привезла, рану рукой прижала и не отпускала, жизнь казаку спасла, а потом села и как уснула… Мы разбудить не можем… М-м-мы… п-п-пробовали… — Вдруг отпустило жуткое напряжение. А, молодец девчонка! Русские своих не бросают! Главное, что не ранена, значит наверно ничего страшного, это усталость, силы все отдала…

— Господа! Мне… Нам коляску, я забираю жену… Домой забираю! Всё!

И так прямо в одеяле, со свесившейся через руку качающейся косой с бордовой лентой вплетённой в конце, я понесла свою драгоценность к выходу. Чего-то пробовал говорить-возражать доктор, люди расступались, больше не кидались под ноги злыми шавками взбесившиеся стулья, я просто несла и нас никто не пытался остановить. Уже в коляске, так и не выпустив Машеньку ни на секунду:

— Не волнуйтесь, доктор! Теперь всё будет хорошо! Поверьте!…