Войны мафии

В любом деловом начинании всегда можно выделить две стороны: настоящую и фальшивую. В особенности это относится к области инвестиций, коммерческих банков и операций с капиталом. Именно здесь «Ричланд-секьюритиз» выступила как часть «Ричланд-холдингз». Человеку, располагающему соответствующими связями, вроде Энди Рейда, ничего не стоит найти себе должность с громким названием в подобной фирме. И не важно, что Энди Рейд и в лучшие свои дни не способен был правильно составить передаточную подпись на векселе. У него другие достоинства. Люди его круга предпочитают иметь дело друг с другом, а не с ослепительными чужаками вроде Чарли Ричардса, который, несмотря на свой образцовый англосаксонский, протестантский имидж, принадлежал к семье, играющей важную роль в национальной организованной преступности.

Чарли вполне устраивало, чтобы его фирму представлял такой безмозглый кусок мяса, как Энди Рейд. Когда Чарли узнал, что Энди крутит роман с Мисси, его сицилийская кровь вскипела. Но ненадолго — во всей семье, если не считать Уинфилд, он единственный обладал темпераментом со встроенным охладителем.

С Гарнет он познакомился год назад — после разрыва с Мисси. И если б не Гарнет — умер бы от тоски.

Расставание с Мисси обещало быть сокрушительно дорогостоящим. Бостонские юристы уговорились между собой не упоминать анстальт в Лихтенштейне. По закону штата Нью-Йорк, для развода без оглашения виновника было достаточно раздельного проживания. Мисси потребовала астрономического содержания. Чарли согласился, и Мисси получила и деньги, и Энди. Шумихи удалось избежать, поэтому Чарли считал, что Энди Рейд стоит каждого пенни, которое на него тратят.

Энди Рейд был кокаинистом уже много лет, что являлось дополнительной причиной его популярности в светских кругах. Мисси тоже пристрастилась к кокаину и чувствовала себя вполне сносно, хотя оказалась подвержена приступам праведного гнева по поводу того, какие гадости некоторые люди позволяют себе в интимной жизни.

Кокаин сделал их связь еще более крепкой. Энди сиял улыбкой для Мисси, для нее одной, когда «даймлер» пересек Четырнадцатую улицу, свернув к Гринвич-Виллидж, и тут резко потемнело — с запада надвинулись грозовые тучи.

— Так наши дни, меняясь в одночасье... — пробормотала Уинфилд.

Она только недавно закончила Гарвардский юридический колледж и еще ожидала результатов выпускных экзаменов. Пока же эта высокая хорошенькая девушка работала в одной феминистской юридической фирме. Она была полностью осведомлена, какого рода отношения существуют между ее матерью и Энди Рейдом и иногда только из вежливости удерживалась от презрительного фырканья.

Уинфилд, обладавшая чересчур упорядоченным умом, считала свою сестру Банни и мать жалкими эротоманками. На ее взгляд, для Банни, в ее неполные восемнадцать, это простительно, но сорокапятилетняя мать — просто старая кошелка.

Хотя обе женщины в салоне лимузина не злоупотребляли парфюмерией, в салоне сгустились пары лосьона Энди — смесь запахов сена и ванили. Уинфилд пристально изучала лица матери и ее любовника в поисках следов распада, но они оба относились к тому социальному классу, которому свойственно, однажды приняв форму, всегда выглядеть шикарно. Почти расовая характеристика, подумала Уинфилд, и Банни тоже обладает этим свойством. А она, Уинфилд, — нет. Себя она относила скорее к небрежному средиземноморскому типу.

Не доезжая до Манхэттена, около Бэттери-парка, «даймлер» свернул направо, вдоль Седар-стрит, к Ричланд-Тауэр. Уже в квартале от цели улица была забита лимузинами.

— В чем дело? — требовательным тоном поинтересовалась Мисси. Новоанглийский выговор: четкие согласные и невнятные, почти английские гласные.

— Кажется, проверяют машины, — отозвалась Уинфилд.

— Бож-же мой! Зачем шайке мафиози устраивать светский прием? Все, что сложнее барбекю [6] , недоступно этому сброду.

6

Барбекю — пикник или прием на открытом воздухе.

Энди издал короткий смешок. Вот и третья ниточка между ними, подумала Уинфилд. Они любовники и сообщники, но это еще не все, их объединяет неприязнь ко всему сицилийскому, к тому, что обеспечивает безбедное существование им обоим. Даже больше, чем неприязнь, — ненависть, если судить по выражению злобы и презрения на холеном лице матери, слегка растянутый в длину вариант Кэтрин Хепберн, одни скулы да подбородок.

Чтобы избавиться от назойливого ванильного аромата Энди, Уинфилд открыла окно.

— Мама, — промурлыкала она, — ты определенно забываешь, что я наполовину даго.

— О нет, дорогая. — Улыбка Мисси была сдержанной, и отнюдь не дружественной. — Ты на все сто процентов изо льда.

Энди расплылся в похотливой ухмылочке.

— Обожаю итальянский ледок. Тонко, изысканно, не приедается. М-м-м.

Изящные губы Мисси дважды дернулись, выбирая слова, потом она с нажимом выговорила:

— Держись подальше от моей дочери, Энди. Ты меня слышал?

В отдалении крупный мужчина в нарядном костюме останавливал каждую машину и обменивался несколькими словами с пассажирами, прежде чем дать знак следовать дальше. Для матери — просто очередное свидетельство мафиозной неотесанности сицилийцев, но Уинфилд лучше понимала происходящее.

Для нее отчетливо прозвучал сигнал тревоги. Выбор места для свадебного приема с самого начала показался ей необычным — в семье Риччи принято было собираться по торжественным поводам в доме тети Стефи на побережье, там можно было исключить всякие случайности.

Что-то произошло, Уинфилд чувствовала это кожей. Только вражеская вылазка могла вынудить отца обратиться к дяде Итало — за головорезами для усиления охраны.

Бедный отец, обласканный Итало за руководство самой значительной и доходной стороной семейного бизнеса — легальными компаниями Риччи. Но не Чарли Ричардс командовал боевыми отрядами Риччи.

Уинфилд, остро чувствовавшая свои сицилийские гены, понимала, что в ее чистокровном отце пламя горит низко. Десятилетия работы, общения, образа мыслей в качестве члена Восточно-бережного епископата полностью лишили его национальных особенностей. Она точно выбирала слова: утратив унаследованные национальные черты, отец лишился корней и не нашел другой почвы, где их можно пустить.

А ирония в том, что свои корни, свою основу он обрел в женщине, народ которой стал жертвой почти успешной кампании геноцида, — Гарнет наполовину индианка.

Бедный папа. Все еще привлекательный, несмотря на возраст. Живущий под насмешливым прозвищем, которым его наградил Чио Итало. «Эль Профессоре» — не комплимент. Не знак уважения к образованности, могучему интеллекту. Итало вкладывал в это прозвище совсем другой смысл. Напыщенность, отсутствие интереса к общим семейным делам, боязнь крови, что-то вроде слуги на жаловании.

Это глумливое имя — продукт кастовых предрассудков еще с тех времен, когда Риччи были сицилийскими князьями. То есть на самом деле они никогда не были князьями — это Итало намеками давал знать окружающим, что имеет право на высокий Титул, но добровольно от него отказывается. В знатных семьях Эль Профессоре — бродячий музыкант, приглашенный научить дочек бренькать на пианино. Лишенный сана священник-забулдыга, у которого сыновья помещика учатся письму и счету. Уж во всяком случае, не тот, кому доверят командовать боевым отрядом.