Войны Московской Руси с Великим княжеством Литовским и Речью Посполитой в XIV-XVII вв.

Утром часть гарнизона вместе с прибывшим подкреплением сделала удачную вылазку, захватив плацдарм на правом берегу Москва-г5еки возле Георгиевского спуска (по названию находившейся здесь церкви святого Георгия Победоносца)

Днем 23 августа отряды Ходкевича переправились в районе Воробьевых гор через Моква-рекув Замоскворечье, где заняли Донской монастырь. Гетман решил прорываться оттуда в Кремль через позиции Трубецкого, надеясь на неустойчивость казаков и разногласия между Трубецким и Пожарским. Крометого, выгоревшее от пожаров Замоскворечье было плохо укреплено.

Третий день

Пожарский не решился перебросить все свои войска через реку на помощь Трубецкому, ибо в этом случае литвины легко бы захватили юго-западную часть Земляного и Белого города и дошли бы до Кремля. Он передвинул лишь полки воевод Лопаты-Пожарско-го и Туренина, которые до того момента занимали позиции в северной части города от Петровских до Никитских ворот Земляного города. ПолкТуренина стал в районе Алексеевской башни, закрыв так называемый Крымский брод. Полк Лопаты-Пожарского, усиленный до двух тысяч человек, переправился в Замоскворечье и занял оборону по правому флангу.

На рассвете 24 августа Ходкевич повел свои части от Донского монастыря в Замоскворечье, где и развернулось сражение сразу по трем направлениям: против отрядов Лопаты-Пожарского, Трубецкого и в районе Клементовского острога.

Об уличных боях в Замоскворечье польский шляхтич Маскевич позже писал:

«Мы кинемся на них с копьями, а они тотчас загородят улицу столами, лавками, дровами; мы отступим, чтобы выманить их из-за ограды, они преследуют нас, неся врукахстолы и лавки. И лишь только заметят, что мы намереваемся обратиться к бою, немедленно заваливают улицу и под защитой своих загородок стреляют по нас из ружей, а другие, будучи в готов-ности, с кровель и заборов, из окон бьютпо нас из самопалов, кидаюткам-нями, дреколье^л... Жестоко поражали нас из пушек со всех сторон, ибо, по тесноте улиц, мы разделялись на 4 или 6 отрядов — каждому из нас было жарко».

Цитируется по книге Дюпюи, с. 576

Все же, после пятичасового боя воины Лопаты-Пожарского стали отступать креке. Казаки Трубецкого не выдержали удара в районе Серпуховских ворот и обратились в бегство. Литовцы прорвались к берегу Москва-реки напротив собора Василия Блаженного. Надо отметить, что Ходкевич не сумел воспользоваться этим успехом, так как пытался провести свой обоз с продовольствием в Кремль. Однако сотни повозок (некоторые авторы называют 400 подвод) создали пробки в тесных кривых улицах Замоскворечья, к тому же заваленных трупами и обломками. Конвой подвергался обстрелу с разных стор'он и продвигался вперед крайне медленно.

Сражение за Москву

Наиболее жестокий бой шел днем за Клементовский острожек, расположенный в глубине Замоскворечья (ныне район Пятницкой улицы). Ударом с двух направлений (с плацдарма у Георгиевского спуска и со стороны Замоскворечья) поляки и литвины взяли его.

Резерв казаков Трубецкого (около 500 человек) находился, как уже сказано выше, неподалеку, в таборе уЯузских ворот. Но в этот ответственный момент эти пять сотен отказались сражаться, заявив: «Они (дворяне) богаты и ничего не хотят делать, мы наги и голодны, и одни бьемся; так не выйдем же теперь на бой никогда». Получив столь грустную весть, Кузьма Минин, бывший с полком Туренина, срочно послал за келарем Троице-Сергиева монастыря Авраамием Палицыным, имевшим большое влияние на казаков. Палицын переправился через реку и направился в табор к казакам. Казаки там пьянствовали и играли в зернь.

Палицын их уговорил, видимо, рассказав о каком-то чуде Сергия Радонежского. Во всяком случае, казаки с криком «Сергиев! Сергиев!» переправились через Москву-реку в Замоскворечье и ударили в правый фланг литовцев. В ходе ожесточенной схватки острожек несколько раз переходил из рук в руки. К вечеру он остался за казаками, но решительной победы не было.

Ходкевйч, захватив значительную территорию Замоскворечья, опять не смог развить успех и остановился на новых позициях. Дело шло уже к вечеру, исход битвы по-прежнему оставался неясным. Тогда, чтобы переломить ситуацию, Пожарский дал Кузьме Минину три отборные сотни конных дворян и приказал атаковать две литовские роты (конную и пешую), стоявшие на левом фланге в Замосворечье, напротив полка Туренина. Мощной атакой дворянская конница заставила литвинов отступить. Увидев это, начали отступать и соседние роты. В свою очередь казаки и стрельцы Лопаты-Пожарского, засевшие в развалинах возле берега реки, тоже поднялась в атаку.

Этот двойной удар решил исход сражения. Бросив обоз, большая часть которого так и не попала в Кремль, Ходкевйч отступил к Донскому монастырю. Глубокой ночью все его войска перешли реку и снова стали лагерем на Воробьевых горах. Там гетман оставался два дня, раздумывая, что ему делать дальше. В конце концов, он принял единственно верное решение — уйти. Ходкевйч понимал, что если даже прорвется в Кремль, то в ходе дальнейшей осады без всякой пользы погибнет и находившийся там гарнизон, и его войско. Если не в результате штурма, то уж от голода наверняка. Напротив, вернувшись к королю, он мог надеяться на получение подкрепления и возвращение к Москве со свежими силами.

Ходкевйч послал в Кремль лазутчика с грамотой, в которой просил осажденных подождать три недели, после чего обещал вернуть-

ся с большим войском. Свой уход гетман оправдывал большими потерями, у него якобы осталось всего 400 конников (о пехоте грамота умалчивала). Затем его части пошли на запад по Смоленской дороге. Пожарский их не преследовал.

За 22—24 августа Ходкевйч потерял убитыми и ранеными не менее трети своего войска и почти весь обоз. Польский автор конца XVII века Кобержицкий так написал об этом поражении:

«Поляки понесли такую значительную потерю, что ее ничем нельзя было вознаградить. Колесо фортуны повернулось, и надежда овладеть целым Московским государством рушилась невозвратно».

ОСАДА КРЕМЛЯ И КИТАЙ-ГОРОДА

(сентябрь — октябрь 1612г.)

Отступление Ходкевича не сплотило два ополчения, наоборот, начались новые ссоры. Боярин Трубецкой требовал от Пожарского и Минина, чтобы они исполняли его приказы. Ведь князь Пожарский не бегал за боярством в Тушино, он так и остался стольником, второй же был, как тогда говорили, «подлого звания» (т.е. не аристократ). Но вожди земского войска помнили судьбу Ляпунова, да и вообще не собирались подчиняться проходимцу.

В начале сентября среди казаков возникла идея об уходе из Москвы. Они кричали, что голодны, раздеты, разуты (это было в основном правдой) и не могут больше стоять в осаде. В Москве пусть дворяне да земцы остаются. Дело взялся уладить троицкий архимандрит Дионисий. Он посоветовался с братией: что делать? Денег в монастыре нет, нечего послать казакам, как уговорить их остаться? Монахи решили послать казакам в заклад (под будущее жалованье) дорогую церковную утварь. Расчет оказался правильным: суеверные казаки не посмели взять предметы культа. Два атамана отвезли утварь обратно в монастырь и дали монахам грамоту, в которой клялись все претерпеть, но не уйти от Москвы.

Пожарский и Трубецкой регулярно встречались на нейтральной территории, у реки Неглинной. Они договорились выкопать через все Замоскворечье глубокий ров от одного берега Москва-реки до другого, а вдоль него поставить палисад и охрану. Тем самым они хотели исключить на будущее возможность нового прорыва противника в город. Оба воеводы попеременно следили за ходом работ.

15 сентября Пожарский послал в Кремль грамоту:

«Полковниками всему рыцарству, немцам, черкасам и гайдукам, которые сидят в Кремле, князьДмитрий Пожарский челом бьет. Ведомо нам,