Войны Московской Руси с Великим княжеством Литовским и Речью Посполитой в XIV-XVII вв
Шрифт:
С 1602 года Борис часто хворал, а в 1604 году перенес «удар» (инсульт), в результате которого волочил одну ногу. Тем не менее, неожиданная смерть 53-летнего царя вызвала различные толки. Немцы-врачи тут же сказали, что его отравили, но их мнение никого не интересовало. Официально было объявлено о втором «ударе».
После смерти Бориса именно борьба за власть между различными боярскими и церковными группировками (а не какие-то интервенты) постепенно ввергла Московское царство в ту пучину хаоса, которая известна как Смута.
19 апреля под Кромы прибыл новый второй воевода «большого полка» Петр Федорович Басманов. Он привел войско к присяге царю Федору Борисовичу
О смерти царя Самозванец узнал в конце апреля. После этого он предпочел активным боевым действиям психологическую войну. В лагерь осаждавших под Кромами его агенты забрасывали десятки «прелестных» писем с призывами переходить на сторону «царевича Димитрия».
Кроме того, царских воевод ввели в заблуждение дезинформацией. Их ратники перехватили гонца Лже-Дмитрия, спешившего в осажденные Кромы с письмом. Там было сказано, что король Сигизмунд III послал в помощь Дмитрию воеводу Станислава Жолкевского с 40-тысячным войском.
На самом деле сейм Речи Посполитой, открывшийся 10 января 1605 года, высказался за сохранение мира с Москвой. После выступления Юрия Мнишека с сообщением о перепетиях похода, канцлер Ян Замойский осудил эту авантюру. Он сказал, что враждебный набег на Московию не принесет ничего хорошего Речи Посполитой. Канцлер выразился изящно:
«Кости в игре падают иногда и счастливо, но обыкновенно не советуют ставить на кон дорогие и важные предметы. Дело это такого свойства, что может нанести и вред нашему государству».
Самого же Самозванца канцлер осыпал язвительными насмешками:
«Тот, кто выдает себя за сына царя Ивана, говорит, что вместо него погубили кого-то другого. Помилуй Бог, это комедия Плавта или Теренция, что ли? Вероятное ли дело, велеть кого-то убить, а потом не посмотреть, тот ли убит… Если так, то можно было подготовить для этого козла или барана».
Но пока поляки и литвины заседали в сейме, ситуация в районе боевых действий радикально изменилась в пользу «вора Гришки». Смена власти в Москве, «прелестные письма», угроза подхода регулярных войск Речи Посполитой — все это привело к тому, что ряд военачальников составил заговор против царя Федора. Важную роль в нем сыграл рязанский дворянин Прокофий Федорович Ляпунов (по другим сведениям, его отчество было Петрович), имевший свои счеты с Годуновыми. К нему примкнули братья-воеводы, князья Василий и Иван Васильевичи Голицыны, князь М. Салтыков, а также служилые люди из Рязани, Тулы, Каширы, Алексина.
В конце концов, Петр Басманов тоже перешел на сторону заговорщиков. Он, как известно, был обласкан Борисом и Федором Годуновыми, получил назначение, превышавшее положенное ему по знатности рода. Но с другой стороны, заговорщики князья Голицыны по матери приходились ему двоюродными братьями. А отец царицы, Малюта Скуратов, в свое время явился инициатором расправы над несколькими Басмановыми, в том числе над его отцом. Хорошо подумав, 7 мая 1605 года Петр Басманов объявил о своем переходе на сторону «царевича Дмитрия». После этого в Москву ушли все иностранные наемники, часть дворян и стрельцов, а с ними — воеводы М. П. Катырев и А. А. Телятевский. Остальные ратники присягнули Самозванцу.
Первым делом Лже-Дмитрий разрешил им идти по домам. Несмотря на присягу, значительная часть дворян, стрельцов и прочих служилых людей колебалась в своем выборе, следовательно, они были ненадежны. С. Ф. Платонов пишет:
«Состояние умов в войске было так смутно, настроение так неопределенно, что достаточно было одного решительного
толчка, и вся масса готова была поддаться по данному направлению».Из оставшихся при нем ревностных сторонников, Самозванец сформировал особый отряд. Его командиром он назначил боярина Бориса Михайловича Лыкова.
В середине мая 1605 года Дмитрий прибыл в Орел. Там он отправил в тюрьму здешнего воеводу боярина И. П. Годунова, а также учинил суд над теми воеводами, которые, попав в плен, отказались ему присягать:
«Приидоша ж под Орел и, кои стояху за правду, не хотяху на дьявольскую прелесть прельститися, оне же ему оклеветанны быша, тех же повеле переимати и разослали по темницам».
Затем Самозванец двинулся к Москве. Его сопровождали около тысячи поляков и литвинов, до двух тысяч запорожских казаков и конных московитов. По дороге из Орла в Москву население радостно встречало «царевича Димитрия». Лишь гарнизоны Калуги и Серпухова оказали некоторое сопротивление. Тем не менее, Самозванец двигался к Москве крайне медленно.
По приказу царя Федора Москва стала готовиться к обороне. На стенах Белого и Земляного города устанавливали пушки.
31 мая отряд казачьего атамана Корелы обошел заслоны правительственных войск на Оке в районе Серпухова и стал лагерем всего в десяти верстах к северу от столицы, на Ярославской дороге. На следующий день посланцы Самозванца, дворяне Гаврила Пушкин и Наум Плещеев, в сопровождении казаков Корелы проникли в Москву и собрали на Красной площади большую толпу. С Лобного места Пушкин зачитал грамоту Самозванца, адресованную князьям Мстиславскому, Василию и Дмитрию Шуйским и другим боярам, а также всем москвичам.
Он напоминал в ней о присяге, данной боярами его «отцу» Ивану IV, о притеснениях, причиненных ему в молодости Борисом Годуновым, о своем чудесном спасении (в общих, неопределенных выражениях), а также прощал бояр, войско и народ за то, что они присягнули Годунову:
«Не ведая злокозненного нрава его и боясь того, что он при брате нашем царе Феодоре владел всем Московским государством, жаловал и казнил, кого хотел, а про нас, прирожденного государя своего, не знали, думали, что мы от изменников наших убиты»…
Самозванец напомнил о притеснениях, имевших место при царе Борисе: «боярам нашим и воеводам, и родству нашему укор и поношение, и бесчестие, и всем вам, чего и от прирожденного государя терпеть было невозможно». В заключении он обещал наградить всех, кто его признает, а в случае сопротивления — гнев Божий и свой царский.
Народ взволновался. Бояре сообщили патриарху Иову о мятеже, тот умолял бояр выйти к народу и образумить его. Бояре вышли на Лобное место, но ничего не могли поделать. Толпа потребовала от князя Василия Шуйского сказать правду, точно ли он похоронил царевича Дмитрия в Угличе? Напуганный развитием событий Шуйский ответил, что царевич спасся, а вместо него был убит и похоронен поповский сын.
После таких слов начался бунт. Ворота в Кремль не были заперты, примерно 200 человек дворян и детей боярских ворвались туда, захватили царя Федора с матерью и сестрой. Их отправили в старый дом Бориса Годунова, где он жил, когда еще не был «царским шурином соправителем». Вокруг дома поставили караул. Были также арестованы родственники Годуновых, бояре Вельяминовы и Сабуровы. Толпы москвичей кинулись грабить дома Годуновых, Вельяминовых и Сабуровых, заодно разбили винные подвалы и кабаки. Началось повальное пьянство.