Войны некромантов

Зомби нажал на курок. Ударник звякнул о капсюль. Выстрела не последовало. Тогда он швырнул в барона топор.

Тяжелое оружие отклонилось от цели, распласталось в воздухе и совершило плавный вираж. Его двойное лезвие со свистом рассекало воздух, будто крыло истребителя. Он и был истребителем. Истребителем зомби...

Топор описывал сужающиеся круги под сводами храма. В центре этих кругов находился Руди.

Последним оставшимся у него оружием было собственное тело. Он пробормотал заклятие и почувствовал проникновение духов. Это явилось неожиданностью – храм был прекрасно защищен, – но помощь пришла из-под земли, из ближайшего узла некросферы...

Ноги зомби оторвались от земли. Он вытянулся в воздухе горизонтально, превратившись в подобие снаряда. Струя какой-то энергии, в которой мгновенно умирали микроорганизмы, поддерживала его в подвешенном состоянии, затем согнула сильным выплеском в области живота и послала вперед, словно огромный бумеранг.

Интерьер храма выглядел размытым при огромной скорости вращения; кровь отлила от глаз, и в течение нескольких секунд Руди видел только тьму, разрываемую багровыми вспышками... Клинок Вицлебена вспорол пространство там, где мгновение назад находилась шея зомби. Он ударил барона обеими ногами в грудь и вбил бы того в стену, если бы стена вдруг не утратила твердость.

Фон Вицлебен проделал в ней метровое углубление, а потом упругая субстанция выбросила его обратно, словно резиновая подушка. Красивое, растянувшееся на секунды сальто, выполненное с нечеловеческим совершенством, было к тому же смертоносным. В верхней точке траектории, оказавшись вниз головой, барон зацепил саблей вращающееся тело Руди. Зомби начал падать, задувая свечи...

Барон прирос к полу и на мгновение поднес к глазам саблю. Лезвие утратило блеск на двадцатисантиметровой длине. Оно было испачкано обо что-то, напоминающее влажный пепел... Тем временем летающий мертвец догнал топор и схватил его за шершавое древко. Тяжелое оружие снова рассекло воздух, и Вицлебену пришлось перемещаться, выбрасывая фейерверки темных фантомов. Его собственная фигура напоминала мираж, дрожащий над горизонтом пустыни. Силуэт барона снова обрел четкие очертания на безопасном расстоянии от Рудольфа.

– Неплохо! – насмешливо произнес фон Вицлебен. – Значит, это все-таки правда...

Руди медленно приближался к зыбкой человекообразной статуе, как будто отлитой из застывшего вулканического стекла. Он начал заносить над нею топор для нового удара. Рана не болела. Он ощущал только некоторое неудобство, словно его ребра были опутаны проволокой.

– Что – правда? – спросил он ласково. Слова казались липкой сетью, способной удержать барона на месте.

– Дресслер, Дресслер, старая лиса, – пробормотал про себя Вицлебен и при этом даже выглядел довольным. Он не любил неопределенности, но теперь все стало на свои места. Он переместился еще раз и оказался за спиной Рудольфа. Его передвижения были незаметны, как дуновения ветра. Он сказал:

– Хватит, конец! Ты мне понравился, но ты мне надоел. Я тебя убираю... Не расстраивайся – ты мне еще понадобишься. Я сохраню тебя, как идеального носителя...

Руди мало что понимал. Весь его путь, усеянный трупами, оказался бессмысленным. Но потом он вспомнил проповеди настоятеля Дресслера.

– Сумеречная Зона, – тихо произнес он, безуспешно пытаясь приблизиться к барону, ускользавшему, словно в дурном сне.

– Нет, это неинтересно. – Сказал тот. – Я спрячу тебя поближе. Как насчет двадцать пятого века? Двадцать шестого? Самое глухое подземелье Европы? Замурованное надежнее, чем гробница фараона?.. Скажем, монастырь... Вымерший монастырь под Менгеном...

* * *

С лицом барона произошла разительная метаморфоза. Или зомби только ПОКАЗАЛОСЬ, что произошла. Теперь он ни в чем не был уверен...

Сквозь кожу проступил огромный светящийся череп. Его глазницы были затянуты черной пленкой, мерцавшей, словно звездное небо. Внутри этой неопределенной субстанции парили острова спиральных галактик. Самая большая из них, похожая на свастику, рассекала глазницы пополам. Отдельные звезды были неразличимы. Белый череп стал средоточием Вселенной, Храм Восьмого Неба казался гораздо менее значительным миражом...

Руди был дезориентирован. Единственное, в чем он был уверен, это в том, что Вицлебен находится где-то поблизости, возможно, на расстоянии вытянутой руки, и его положение неизменно. Топор начал оплывать и вскоре превратился в лужу у его ног. Рукоятка вытекла из руки, словно была вылеплена из пластилина. Зомби не видел ничего, кроме белеющего черепа, и поэтому ударил двумя пальцами по глазницам барона.

Он пробил магическую пелену и тотчас же перестал ощущать свои пальцы. Их больше не существовало, или же они превратились во что-то другое – вакуум, скопление газа, свет... Череп засиял нестерпимо ярко. Его влияние поглощало мысли, высасывало разум, освобождало дух... Зомби выдернул пальцы и буквально «увидел», как их плоть заново формируется из мельчайших частиц. Потом они исчезли из поля зрения.

Руди снова смотрел в глазницы демона и постепенно переставал осознавать себя. Теперь он состоял из вибраций другой частоты, что позволяло ему беспрепятственно проникать сквозь материальные преграды, и даже поток времени не увлекал его за собой, просачиваясь «сквозь» тело, как вода протекает через решетку... Он «увидел» завораживающую пустоту мира, почувствовал, насколько велики расстояния между атомами, ощутил «медленно» вибрирующее вещество земли и каменных стен, которое теперь казалось ему не более плотным, чем туман...

Планета распадалась, превращаясь во вселенную мерцающей пыли – пыли, танцующей в лучах потустороннего сияния, и эти лучи, рождающие материю из вакуума, были единственной неоспоримой реальностью. Они не имели ничего общего со светом и скорее были некими векторами вероятности. Для демона они означали неизбежность. Один из таких лучей нес Рудольфа, как ветер несет парусный корабль, к новому воплощению, еще невидимому острову бытия, и где-то в окрестностях другого мира и другого века он вдруг ощутил, что его существо возвращается из астрала. Он снова начал обрастать плотью...

На него обрушилась почти невыносимая тяжесть бытия.

Ему предстояло заново познакомиться с последствиями первородного греха.

7

Рейнхарду Дресслеру нравилось экспериментировать с человеческим мозгом. Ему нравилось наблюдать за тем, как люди сходят с ума. Он пришел к выводу, что это не имеет ничего общего с деградацией и означает лишь то, что подопытный частично пребывает в другой реальности.

Дресслер страстно хотел понять и начал понимать многое из того, что происходит внутри черепа. Мозг представлялся ему бомбой замедленного действия, начиненной биологической тканью, мистическим туманом и подозрительно устойчивым набором электрических импульсов.

Этот интерес возник в нем очень рано. На его глазах съехала крыша у матери. Тогда они жили в трущобах, и деваться было некуда. Постоянное соседство с душевнобольной оказалось страшным и... завораживающим. В тринадцать лет Рейнхард уже смотрел на нее глазами исследователя и учился управлять даже ее безумием.

Она покончила с собой, птичкой выпорхнув из окна, когда ему исполнилось семнадцать, но для Дресслера это был уже отработанный материал. В самый разгар «тихой» психотической революции он превратился в бродягу, несколько лет скитался с кочевниками, угодил в «плавучую общину» – корабль традиционалистов, пытавшихся избежать неизбежного. Потом были Карибы, Ямайка, Гаити, где он стал посвященным, а в последствии – и жрецом вуду. Некоторое время спустя Дресслер впервые услышал проповеди Сократеса, тогда еще просто одного из идеологов сопротивления, и понял, что судьба сама вложила оружие в его руки.