Войны некромантов
Шрифт:
Искушение было огромным, почти неодолимым. Он не хотел новой зависимости – хотя бы и от надежды обрести новое, полноценное бытие. Нельзя по-настоящему сильно желать того, о чем не имеешь понятия. Но он кое-что знал о жизни. Знал... и забыл.
Лазарь снял Маску. Руди увидел глаза Тайлы, устремленные на Грегора. В одном из них светилось безграничное обожание. Зрачок другого был неподвижен, а между веками скопилась желтая слизь. Рваная бескровная рана протянулась от правой брови до темени. Это обезобразило девушку, и все же она была больше похожа на Тайлу, которую он помнил.
Рудольф ожидал чего угодно, только не того, что произошло чуть позже. Тайла не воспользовалась
Пауза оказалась долгой. В течение нескольких минут сектант оставался безразличен и неподвижен. Зрачок его единственного глаза смотрел в одну точку... Руди ждал, чем все закончится. У него появилось ощущение, что он присутствует при символической встрече, которая для него уже невозможна и которую он мог прервать в любую минуту. Потом на губах Грегора вдруг зазмеилась тонкая улыбка.
Взгляд мастера стал осмысленным впервые с тех пор, как тот вышел из «Золотой короны». Он медленно поднял руку и возложил ладонь на покорно опущенную голову лазаря. Руди видел, как в тени под ладонью мелькают лица: среди них лицо Тайлы, зеленоватая физиономия мужчины с разорванной щекой, морщинистая мордочка какого-то старика... Превращения происходили мгновенно, а тень разрасталась, целиком обволакивая коленопреклоненную фигуру. Вокруг нее дрожал воздух, как будто она была всего лишь миражом в пустыне. Тень насыщалась тьмой; на сапоги Грегора все еще сыпался песок...
Лазарь держал Маску перед собой. Другая рука мастера потянулась к ней. Как только сектант прикоснулся к черепу, по его лицу пробежала судорога – болезненная, но отрезвляющая. Маска возвращала Грегору разум. Кое-кто не мог этого допустить.
Рудольф произнес фразу, неожиданно всплывшую из глубины подсознания. Он не помнил, где и при каких обстоятельствах слышал эти слова. Возможно, они были образцом его убогого черного юмора.
Он сказал:
– Свидание закончено!
Руди не пожалел драгоценного патрона и выстрелил дважды. На всякий случай.
В тот день удача была на стороне бастарда. Как ни странно, оба патрона оказались годными.
Первая пуля попала Грегору в висок; его голова нелепо дернулась, а руки взлетели вверх. Он отшатнулся; вторая пуля вошла в череп над ухом, перебила повязку, и монета зазвенела о камни. Было видно, как в пустой глазнице корчится членистое тельце ядовитого насекомого... Мертвый Грегор мягко распластался на террасе, словно большая жирная лягушка.
...На лицо Тайлы упал лунный свет. Оно ничего не выражало – может быть, только ужасающую внутреннюю пустоту. Руди приблизился и взял Маску из ее рук. При необходимости он готов был истратить оставшийся в барабане патрон и даже тот, последний, который лежал в кармане его сюртука, но лазарь не оказал сопротивления. Тайла просто не знала, что делать с фетишем, потерявшим всякое значение...
Руди наклонился и прошептал ей в ухо два слова: «Железная змея». Девушка дернулась и поднялась с колен. Некоторое время она смотрела на него с опаской, как на единственное живое существо в мире, кроме нее самой. Потом ее лицо разгладилось.
С непонятной улыбкой она обвела взглядом трупы: принцессу с торчащими из ушей костяными рукоятками ножей, Императора, похожего на скончавшегося от голода отшельника, мастера Грегора с обезображенной головой... Руди начал кое-что понимать. У нее больше не было хозяина. Похоже, эта несчастная, кем бы она ни казалась, только что освободилась. И так же, как и он, пока не знала, что делать со своей свободой...
Они оба – человек и некросущество –
приобрели лишь ощущение абсолютной потерянности. Оба были овцами, отбившимися от стада, а мертвые пастухи лежали возле их ног.У входа на террасу появилась уже ничем не сдерживаемая вооруженная толпа. Руди слишком ослаб, чтобы сопротивляться. Оставалась открытой единственная дверь к спасению.
Он притянул к себе Тайлу. Они обнялись, как любовники, которые не любят друг друга, но крепко наказаны одиночеством, а потом Руди опустил на лицо Маску Сета.
8
Темный мир лежал под звездами – мир, в котором неуютно чувствовали себя живые и совсем не было места мертвым. Люди, не узревшие божественный свет, несли в себе груз рокового прошлого, а будущее не внушало ничего, кроме страха. Поэтому счастливыми оказались те, у кого не было будущего. Они видели свет всего мгновение – достаточно долго, чтобы ослепнуть.
Руди и лазарь находились в Хвосте Змеи. Мерцающее тело Монорельса извивалось, превращаясь в немыслимо сложный росчерк дьявольского пера, вечную загадку Дамбаллы, дорогу, ведущую к посмертному существованию, или – в зависимости от того, насколько фанатичной была вера приходящих, – к новой жизни. Вера порождала тонкие вибрации, которые пронизывали материю, предотвращая окончательный распад, возвращение в прах, конец волшебства...
Впервые за несколько столетий остановилось движение по Монорельсу. Магия лунитов перестала питать основной инструмент секты, поток энергии иссяк, все инициаторы таинства были мертвы...
Тайла с трудом отодвинула прозрачную крышку с металлической окантовкой. Тусклый лунный свет, проникавший в грот, дробился внутри слюдяных пластин. Земля, которой саркофаг был заполнен до половины, оставалась сырой и рыхлой.
Руди лег в саркофаг, едва ощутив спиной могильный холод остывшего перегноя. Тайла принялась закапывать его, накрыв лицо Маской Сета. Она делала это с таким же безразличием, с каким когда-то отдавалась ему. Начисто лишенная сентиментальности, она не обменялась с ним ни единым словом, ни единым взглядом. Наконец выступающие части черепа исчезли под слоем земли. Тогда Тайла медленно задвинула крышку на место.
Скребущий звук был последним, что слышал человек в саркофаге. После этого воцарилась абсолютная тишина. Какие-то тени пробегали за мутнеющим прямоугольным окном, но Руди не мог их рассмотреть. Спустя несколько часов полной изоляции он вообще перестал себя осознавать.
...Над ним была бездонная воронка неба. Она медленно вращалась, унося его от одного берега существования к другому на непостижимой карусели мироздания. Он уже не был мертвым, но еще не был и живым. Ему не мог присниться тот общий сон, который люди называют жизнью, и далеко было до леденящих объятий смерти.
Он находился в третьем, промежуточном состоянии.
Стадия личинки, летаргия еще не сформировавшегося разума, нирвана клеток, затянувшееся рождение существа, которое не было ни человеком, ни пресмыкающимся, ни даже насекомым...
Саркофаг заменил существу кокон и материнскую утробу, а само рождение длилось не минуты или часы – оно растянулось на недели...
Прошел лунный месяц, и саркофаг оказался в Голове Змеи. Лазарь шел к этому месту другим путем, снова превратившись в Вальца. Он карабкался по горным тропам, спускался в ущелья, пробирался над безднами пропастей. По пути он ел ягоды, грибы без разбору и жевал листья коки. Они не приносили ему вреда, но возвращали иллюзию силы.