Войны за Бога. Насилие в Библии

В истории иудеи и христиане, наследники общей библейской традиции, отличались в своем понимании кровавых текстов Писания. Христиане видели в рассказах о покорении Ханаана и победе над амалекитянами оправдание имперским завоеваниям, а иудеи воспринимали Амалека как самое полное воплощение зла, как вечного врага, с которым следует сражаться всегда. Это дуализм, поскольку за ним стоит представление о сражении сил добра с силами зла. Эта доктрина использовалась в еврейской истории для объяснения погромов и гонений, она придавала космический смысл страданию людей. Обычно Амалек воспринимался (и воспринимается сейчас) как духовный враг, но иногда под битвой с Амалеком понимали насильственные действия в реальном мире, включая акты экстремизма и самосуда. Сегодня такую традицию поддерживают некоторые сообщества, институты и движения.

Конечно, подобные тенденции встречаются лишь у малой части евреев, живущих в Израиле или в других странах, большинство евреев удивилось бы, столкнувшись с такими идеями, и осудило бы их. Тем не менее некоторые еврейские экстремисты культивируют идеологию, которая оправдывает насилие, опираясь на подлинные священные тесты. В современном государстве Израиль подобные тексты — скажем, проклятие в адрес амалекитян или история Финееса — подливают топливо в огонь политических споров, а такие тексты, как Книга Чисел и Книга Иисуса Навина, прямо связаны здесь с повседневной политикой. Для любого человека, даже не для еврея, если сегодня его назовут амалекитянином или союзником Амалека, это будет тяжким оскорблением, которое может иметь самые трагические последствия.

Священная война

Идея войны, священной или простой, обычно предполагает наличие государства, а на протяжении большей части двух последних тысячелетий государства евреев не существовало. Тем не менее иудейские представления о священной войне сохранились и после падения старого царства и переселения в Вавилон. В 160 году до н. э. семья Маккавеев возглавила националистическое восстание против языческих оккупантов — воинов эллинистической империи. Когда Иуда Маккавей взял город Каспин, его воины «произвели бесчисленные убийства», так что близлежащее озеро казалось наполненным кровью; восхищенный доблестью Иуды повествователь сравнивает эту победу со взятием Иерихона во дни Иисуса Навина. Династия Маккавеев (Хасмонеев) была у власти со 140 по 37 год до н. э., и некоторые ее представители действовали как религиозные вожди, так что даже насильственно обращали в иудаизм окрестные народы. Хотя в итоге это царство не устояло перед натиском римлян, это боевое благочестие никуда не делось и в какой-то момент породило великое восстание против Рима в 66 году н. э [231] .

231

2 Макк 12:13–16. Lawrence H. Schiffman and Joel B. Wolowelsky, eds., War and Peace in the Jewish Tradition (New York: KTAV, 2007); Frank Ritchel Ames, «The Meaning of War», in Brad E. Kelle and Frank Ritchel Ames, eds., Writing and Reading War (Leiden, Netherlands: Brill, 2008), 19–32. О сложных нюансах установок евреев относительно войны и насилия на протяжении их многовековой истории см. Robert Eisen, The Peace and Violence of Judaism (New York: Oxford Univ. Press, 2011).

На протяжении долгих лет оккупации религиозные авторы продолжали мечтать о священной войне, которая закончится изгнанием языческих захватчиков. Среди свитков, найденных в Кумране, есть так называемый Свиток войны, где говорится о жестокой священной войне сынов света против киттим, языческих оккупантов. Эта битва, что не удивительно, напоминает библейские войны YHWH, хотя в несколько осовремененной версии, поскольку нужно было учитывать тогдашние тактики римлян [232] . Ощущение того, что народу грозит исчезновение, сделало популярными произведения апокалиптического жанра, где красочно описывалась последняя космическая битва между силами добра и зла. Подобные тексты, которые получили широкое распространение на протяжении двух последующих столетий, свободно использовали библейскую традицию войны по законам херема, а это повлияло и на христианскую апокалиптику [233] .

232

Michael Wise, Martin Abegg, Jr., and Edward Cook, The Dead Sea Scrolls (San Francisco: HarperSanFrancisco, 1996), 151, 150–72; Geza Vermes, ed., The Complete Dead Sea Scrolls in English (New York: Allen Lane/Penguin Press, 1997), 161–89; Jean Duhaime, The War Texts (London: T&T Clark, 2004).

233

Tremper Longman III and Daniel G. Reid, God Is a Warrior (Grand Rapids, MI: Zondervan, 1995).

Традиция херема продолжала оказывать влияние на реальную политику в тех случаях, когда после массовых восстаний на какое-то краткое время снова возникало еврейское государство. Во время великих восстаний против Рима евреи стремились уничтожить всех язычников, живущих на Святой земле, или изгнать их. В VII веке под действием того же импульса началась масштабная война против христианского населения Палестины, сопровождавшаяся массовыми убийствами [234] . Хотя мы не можем утверждать, что за этим событием стояли особые религиозные мотивы, возможно, здесь последний раз в истории вооруженные евреи попытались осуществить на практике правила войны из Второзакония. Позднее херем (или запрет) стал в иудаизме религиозной санкцией, запретом, который по своей силе аналогичен отлучению в Католической церкви. Смелый мыслитель XVII века Барух Спиноза был подвержен бескровному херему такого рода.

234

Gerard Garitte, ed., La Prise de Jerusalem par les Perses en 614 (Louvain, Belgium: Secretariat du CorpusSCO, 1960); Seth Schwartz, Imperialism and Jewish Society, 200 b. c. e. to 640 c. e. (Princeton, NJ: Princeton Univ. Press, 2001); Elliott Horowitz, Reckless Rites (Princeton, NJ: Princeton Univ. Press, 2006), 228–41; Leo Dupree Sandgren, Vines Intertwined (Grand Rapids, Mich.: Baker Academic, 2010).

Идея священной войны оказывала сильное влияние на некоторых евреев в эпоху Второго храма, и отдельные акции самосуда, связанные с именем Финееса, стали встречаться все чаще в то время, когда евреями правили эллинистическая и затем Римская империи. В Книге Сираха (созданной во II веке до н. э.) Финеес — «третий по славе» после Моисея и Аарона. Когда Маттафия, отец Иуды Маккавея, перебил чужеземных царских чиновников и поднял всенародное восстание, Книга Маккавеев сравнивает его с Финеесом. Тот же Финеес был образцом для фанатичных членов антиримского движения зелотов под названием Канаим [235] .

235

Сир 45:28; 1 Мак 2:26. Mark Andrew Brighton, The Sicarii in Josephus’s Judean War (Leiden, Netherlands: Brill, 2009).

Долгие годы спустя после разрушения Иерусалима еврейские мыслители прославляли Финееса как пример ревностного служения Божьему делу. В одном Таргуме (переводе с дополнениями к оригинальному тексту) на соответствующий отрывок в главе 25 Книги Чисел Бог дает такое обетование: «Я сделаю Финееса ангелом завета, чтобы он мог жить вечно и возвестить об избавлении при конце дней». Как мессианская фигура Финеес не уступал по своей популярности в народном сознании Илии. Благодаря этой традиции идея о насилии во имя Божье сохранялась: «Если кто-то прольет кровь нечестивого, он этим как бы приносит жертву Богу». В одном талмудическом тексте перечисляются самые тяжкие нарушения священного закона, которые требуют немедленного жестокого наказания от руки современного Финееса, который там назван Канаи бен Канаи — Зелот, сын Зелота, — который должен удовлетворить гнев Божий. Среди таких самых тяжких грехов для иудея назван и такой, как сексуальная связь с сирийской женщиной (язычницей) [236] .

236

«Phinehas», Jewish Encyclopedia, на сайте«Zealots», Jewish Encyclopedia, на сайте http:// www.jewishencyclopedia.com/view.jsp?artid=49&letter=Z. Финеес как апокалиптический герой — см. James Hastings, ed., A Dictionary of the Bible (New York: Scribner, 1900), 854. О комментариях на отрывок про Финееса см. Judah J. Slotki, ed., «Numbers», in Harry Freedman and Maurice Simon, eds., Midrash Rabbah, 13 vols. in 10 (London: Soncino Press, 1939), vol. 6, 827–52: «Если кто-то прольет…» — 829–30.

Вечный амалекитянин

Позднее, сталкиваясь с жестокими текстами, еврейские мыслители мучительно решали поставленные ими проблемы: здесь Всевышний решительно не походил на справедливого и любящего Бога, в которого они верили. Как я покажу, они пытались смягчить суровость этого текста, чтобы новые зелоты не подражали древним героям, совершавшим акты насилия. Иногда они находили простые и очевидные решения, а в иных случаях были крайне изобретательны. Например: даже если Бог повелел не щадить ханаанеев, говорили они, это никак не может повлиять на жизнь последующих поколений, поскольку ханаанеев уже нет [237] .

237

Shalom Carmy, «The Origin of Nations and the Shadow of Violence», in Schiffman and Wolowelsky, eds., War and Peace in the Jewish Tradition, 163–200; Alastair G. Hunter, «(De) Nominating Amalek», in Jonneke Bekkenkamp and Yvonne Sherwood, eds., Sanctified Aggression (London: T&T Clark, 2003), 92–108.

Но с амалекитянами дело обстояло иначе. Как мы помним, Моисей не просто проклял Амалека, но сослался на два повеления Бога по этому вопросу: сам Бог обещал, что война с Амалеком будет длиться вечно и что он сотрет из памяти имя этого народа. И эта тема не была изолированным странным высказыванием в Писании, но еврейская традиция к ней постоянно возвращалась [238] .

Рабби Норман Ламм, казначей Нью-Йоркского Иешива-Университета, пользующийся большим уважением нынешних ортодоксальных иудеев, показал, какую нравственную головоломку этот вопрос представляет. Вообразите себе, говорит он, что какой-либо молодой еврей приходит к раввину и заявляет, что некое абсолютно надежное генетическое исследование позволяет ему утверждать, что один из его соседей — прямой потомок амалекитян. Что должен раввин посоветовать этому юноше? Должен он ему сказать: «Повинуйся библейской заповеди и пойди убей соседа?» Чем тогда такой раввин будет отличаться от мулл исламистов, оправдывавших теракты 11 сентября? [239] Рабби Ламм, конечно, не думал, что какой-нибудь нынешний раввин столкнется с подобным мучительным вопросом, хотя бы потому, что такого генетического доказательства наличия амалекитянской крови не существует. Он просто хотел продемонстрировать на этом примере, что иногда прямые указания закона входят в противоречие с нравственными стандартами иудаизма, которые создавались тысячелетиями. В частности, отрывки об амалекитянах противоречат правилам войны, которые выработали позднейшие иудейские мыслители. Похоже, это банальный пример той ситуации, когда закон противоречит нравственности, и Ламм просто постарался разъяснить его нравственный и интеллектуальный аспекты.

238

Исх 17:14–15. Louis H. Feldman, «Remember Amalek!» (Detroit, MI: Wayne State Univ. Press, 2004).

239

Norman Lamm, «Amalek and the Seven Nations», in Schiffman and Wolowelsky, eds., War and Peace in the Jewish Tradition, 201–38.

Однако этот автор, несомненно, прав, когда он говорит о существовании сильного течения в иудейской традиции, которое свидетельствует о враждебном отношении к определенной расе и предписывает использовать насилие для борьбы с ней. Об этом говорит не только один отрывок из Книги Исхода, но и традиция толкования Книги Эсфири. В последней книге мы находим историю о злом советнике Амане, замыслившем истребить евреев, и о том, как мудрый Мардохей и добрая царица Эсфирь смогли предотвратить гибель своего народа. Это во многом удивительная книга: она уникальна в Библии тем, что здесь ни разу не звучит слово «Бог», кроме того, в ней также впервые употребляется термин «иудей» (jew). Как бы там ни было, история Эсфири всегда пользовалась популярностью, и ей посвящен важный праздник Пурим. Евреи всего мира знают, что это день радости, когда следует наряжаться и делать глупости. Даже суровый Талмуд призывает в этот день напиваться вином до такой степени, что ты уже не сможешь отличить «арур Аман » («да будет проклят Аман») от «барух Мардохей » («да будет благословен Мардохей») [240] .

240

Jon D. Levenson, Esther (Louisville, KY: Westminster John Knox Press, 1997); Michael V. Fox, Character and Ideology in the Book of Esther, 2nd ed. (Grand Rapids, MI: Eerdmans, 2001); Carol M. Bechtel, Esther (Louisville, KY: John Knox Press, 2002); Sidnie White Crawford and Leonard J. Greenspoon, eds., The Book of Esther in Modern Research (London: T&T Clark International, 2003).

Неискушенный читатель может не обратить внимания на связь между Книгой Эсфири и историей Амалека. В книге Аман назван «агагитянином». Возможно, этот термин указывает на место его рождения, но позднейшая традиция понимала это в том смысле, что он был потомком царя Агага, а значит — амалекитянином. Сегодня во время чтения Книги Эсфири иудеи используют громкие трещотки, чтобы делать шум всякий раз, как звучит имя Амана, тем самым буквально осуществляя повеление об уничтожении имени Амалека. В Мидраше Аман пересказывает всю историю Моисея и Иисуса Навина с точки зрения амалекитян, которая достигает кульминации в момент убийства «моего предка Агага… которого [Самуил] подверг неестественной смерти». В ответ на это древнее убийство Аман, жаждущий мщения, захотел истребить всех евреев; он ведет против Израиля вечную войну, подобную той, которую Бог повелел своему народу вести против Амалека. В субботу накануне Пурима в синагогах ортодоксов читается рассказ о Сауле и Агаге [241] . При таком понимании Книга Эсфири повествует о многовековой расовой войне, которая заканчивается ужасным кровопролитием, хотя сегодня о нем во время празднования Пурима почти не вспоминают [242] .

241

Maurice Simon, ed., «Esther», in Freedman and Simon, eds., Midrash Rabbah, vol. 9, 92ff: «Моего предка Агага…» — 96. Elaine Rose Glickman, Haman and the Jews (Northvale, NJ: Jason Aronson, 1999); Jo Carruthers, Esther Through the Centuries (Oxford: Blackwell, 2008). О чтении в синагогах — см. Eveline van Staalduine-Sulman, The Targum of Samuel (Leiden, Netherlands: Brill, 2002), 320.

242

Эсфирь 9:16. See Horowitz, Reckless Rites.