Войны за Бога. Насилие в Библии

Какие бы благие намерения ни отражал такой подход, он имеет мало отношения к повседневной реальности любой религиозной традиции, которая определяется ее историческим опытом и культурным наследием. Представим себе гипотетического антрополога из совершенно иного общества или даже с иной планеты, который пытается понять христианство: сильно ли ему в этом поможет самое прилежное изучение Библии? Допустим, наш антрополог вникает в каждое слово Писания, находит его ключевые темы и в итоге приходит к убеждению, что теперь он понял все нюансы христианства (а также иудаизма, в качестве бонуса). После этого он пытается понять смысл католической мессы в Чикаго, или паломничества на Филиппинах, или собрания квакеров в Лондоне — и оказывается, ему совершенно ничего не понятно.

Так наш антрополог сможет усвоить одну важную вещь: оказывается, в разных частях земного шара представители одной и той же религии ведут себя по-разному. Скажем, в какой-то стране христиане по своему мышлению и поведению больше напоминают своих мусульманских соседей, чем христиан других стран мира. Он поймет, что стереотипы восприятия в религии часто неверны и что здесь лучше рассматривать такие формы поведения, которые выходят за рамки отдельных религиозных традиций. Он может найти, например, немало общего между христианскими и буддистскими монахами, несмотря на то что они опираются на совершенно разные духовные основы. Или он может с удивлением отметить, что христианское богослужение пятидесятников напоминает экстатические практики других традиций, в частности суфизма в исламе.

Наш инопланетянин удивится и тому, как менялся христианский опыт с течением времени, так что в различные эпохи центральное место занимали совершенно разные представления. Когда какая-то часть верующих считает, что данный предмет или данная позиция имеют ключевое значение, можно найти других христиан, для которых эти вещи ничего не значат; при этом, чтобы найти самые существенные отличия, антропологу не обязательно исследовать малочисленные секты или маргиналов. В таком-то веке большинство христиан думало, что наивысшими добродетелями являются безбрачие и отречение от мира, а их потомки утверждают, что выше всего стоят семейные ценности. В одну эпоху большинство христиан с энтузиазмом принимают идею священной войны, в другую эпоху их потомки не менее энергично эту идею отрицают. И в каждый период большинство верующих считало альтернативные представления нехристианскими или антихристианскими. Причем верующие всегда считали, что верны одному и тому же Писанию, хотя толковали они его по-разному. Определенные библейские тексты и истории были чрезвычайно важны для одной эпохи, а в другой период о них уже никто не вспоминал. Изучая как прошлое, так и настоящее, довольно трудно найти «суть» христианства, и не менее трудно связать его облик с его Писанием.

Разумеется, все это не позволяет нам сказать, что Писание не оказывает влияния на религию. Священные тексты крайне важны: они дают руководящие принципы религии и также являются хранилищем ресурсов, к которым верующие могут снова и снова обращаться в каждом последующем поколении. Однако верующие могут разделять одинаковые ключевые положения религии, но при этом разительно отличаться друг от друга по своим обычаям и по тому, как они эту религию практикуют.

Жестокая религия

Вопрос о взаимоотношениях между священными текстами и поведением особенно сложен, если речь идет о насилии и войне. Мы говорим о «религиозном насилии», но когда мы действительно вправе сказать, что данная религия или данные священные тексты стали непосредственной причиной преступления или теракта? [383]

Иногда солдаты или агрессивные активисты прямо обращаются к жестоким текстам, чтобы найти там вдохновение, но часто связь между словом и делом отнюдь не столь очевидна. В 2010 году правительство США столкнулось со скандалом, когда появились сообщения о том, что в американских вооруженных силах, находящихся в Афганистане и Ираке, используются снайперские винтовки с зашифрованными ссылками на Новый Завет, такими, например, как «JN8:12», что означает: Евангелие от Иоанна, глава 8, стих 12. Поскольку США и их союзники решительно отказывались от идеи участия в священной христианской войне против ислама, эти факты вызвали возмущение, так что власти обещали удалить подобные тексты. Но что же это за смертоносные слова, которые вдохновляли солдат стрелять во врагов? Оказывается, Иоанна 8:12 — это совершенно невинный текст, знаменитые слова: «Я свет миру; кто последует за Мною, тот не будет ходить во тьме, но будет иметь свет жизни». Использовался и другой текст, 2 Коринфянам 4:6, который также только лишь указывает на Христа как на свет, сияющий в наших сердцах. Даже самые яростные враги христианства вряд ли скажут, что эти тексты сами по себе освящают насилие и войну, хотя солдаты и могли искать в них духовной поддержки. Отсюда следует такой вывод: если человек или группа людей решили, что ведут священную и справедливую войну, они могут опираться на любые слова или фразы, чтобы освятить уже совершающиеся акты насилия. Как только человек на это решился, подлинный смысл текста уже практически не имеет отношения к делу [384] .

383

О концепции религиозного насилия см. Mark Juergensmeyer, Terror in the Mind of God, 3rd ed. (Berkeley: Univ. of California Press, 2003); Mark Juergensmeyer, Global Rebellion (Berkeley: Univ. of California Press, 2008); Charles Selengut, Sacred Fury (Lanham, MD: Rowman & Littlefield, 2008).

384

О скандале в связи с новозаветными ссылками на оружии см. Joseph Rhee, Tahman Bradley, and Brian Ross, «U. S. Military Weapons Inscribed with Secret ‘Jesus’ Bible Codes», ABC News, Jan. 18, 2010, на сайте http://abcnews.go.com/Blotter/us-military-weapons-inscribed-secret-jesus-bible-codes/story?id=9575794.

Кроме того, когда мы рассматриваем взаимоотношения между священным текстом и насилием, бывает крайне трудно отделить религию от других факторов, таких как этническая принадлежность, класс или политический статус. В нынешнем мире в центре тревожных споров о том, как древние религии могут приспособиться к современности, чаще всего говорят об исламе, указывая на Коран как на яркий символ столкновения ценностей. Может ли религия преодолеть насилие и дикость, которые люди находят в ее священных текстах, не отказываясь от своей целостности? Христианам и иудеям следовало бы осторожнее задавать такой вопрос о других религиях. Тем не менее предположим, что Коран действительно содержит крайне проблематичные тексты, с которыми надо что-то делать; в первую очередь здесь мы думаем о воинственных отрывках, которые наиболее откровенным образом заставляют понимать под джихадом вооруженную борьбу. Должны ли такие тексты порождать более сложные проблемы, чем те, с какими сталкиваются христиане и иудеи?

На самом деле, у мусульман, как и у других верующих, есть долгая история усвоения текстов, которые порождали проблемы или были неприемлемыми. Подобно некоторым иудеям и христианам, мусульманские ученые рассматривали эти отрывки в их историческом контексте, указывая, что они имели смысл в определенный период жизни Мухаммеда, но что их нельзя прилагать к нашим временам. Другие толкователи понимали истории о битвах и джихаде аллегорически. Если смотреть исторически, ислам не менее многообразен, чем христианство, и он знает множество разных подходов к толкованию священных текстов [385] .

385

G. R. Hawting and Abdul-Kader A. Shareef, eds., Approaches to the Qur’an (New York: Routledge, 1993); Suha Taji-Farouki, ed., Modern Muslim Intellectuals and the Qur’an (New York: Oxford Univ. Press, 2004); Michaelle Browers and Charles Kurzman, eds., An Islamic Reformation? (Lanham, MD: Lexington Books, 2004); Walter H. Wagner, Opening the Qur’an (South Bend, IN: Univ. of Notre Dame Press, 2008).

Иными словами, у мусульман, желающих примириться с дикими и кровожадными текстами, существует множество разных ресурсов — как и у представителей иных религий. Особенность мусульман, разумеется, заключается только в том, как эти ресурсы используются сегодня. В подавляющем большинстве нынешние мусульмане живут в государствах, которые беднее и слабее стран Запада и где система образования развита куда хуже, тогда как религия сохраняет свое влияние. Механизмы обеспечения правопорядка, лишенные демократического подкрепления, действуют не везде и не всегда, и поведение определяют мощные традиции чести семьи и отдельного человека. В экстремальных случаях честь защищают с помощью насилия, особенно когда под угрозой оказываются жесткие требования дисциплины в сексуальной сфере, касающиеся членов семьи женского пола. Как правило, в подобных обществах принято думать, что законы чести опираются на религию, так что здесь поведение оправдывают ссылками на священные тексты. Нам несложно понять, почему в современном мире в адрес ислама так часто звучат несправедливые обвинения в том, что эта религия привязывает мусульман к системе примитивных ценностей [386] .

386

Joseph M. Skelly, ed., Political Islam from Muhammad to Ahmadinejad (Santa Barbara, CA: Praeger Security International, 2010).

Если такие политические и социальные условия изменятся, вслед за этим изменится и толкование важнейших священных текстов. А еще более важный фактор, который может повлиять на новую интерпретацию священных текстов, — это наличие достаточного количества мусульман на Западе, то есть в Европе и Северной Америке, где ученые могут исследовать новые подходы к истолкованию без ограничений, которые обычно на них накладывает традиция. На протяжении ближайших десятилетий новое истолкование Корана будет иметь такое же важное значение, какое в западном обществе в XIX веке имело новое понимание Библии.

Ислам и насилие

Дискуссию о религиозном насилии осложняет то обстоятельство, что на Западе многие привыкли почти непроизвольно думать, что насилие и терроризм укоренены в исламе и (нередко) что ислам основан на терроризме и насилии. Разумеется, люди часто используют религию для оправдания актов насилия, но ислам в этом не одинок. Более того, религия не обязательно порождает более жестокие или экстремальные действия у своих приверженцев по сравнению с поступками тех, кто не ищет для себя религиозного оправдания. Если мы составим список самых кровавых режимов в истории человечества, первые места в нем займут агрессивные правительства, свободные от религии, такие как Советский Союз, нацистская Германия, маоистский Китай и коммунистическая Камбоджа.

Кроме того, религиозное насилие — не простая категория, не просто что-то подобное фанатизму или бездумной жестокости. В некоторых случаях верующие могли совершать массовые убийства или угнетать противников по религиозным мотивам; иногда же насилие, основанное на религии, служило людям защитой и даже было достойным поведением, как в тех случаях, когда вера побуждала угнетенных восставать против иноземных захватчиков или авторитарных режимов. На протяжении целого века после 1850-х годов колонизированные народы Африки и Азии нередко, подымая вооруженные восстания против европейских империалистов, говорили, что они ведут мусульманский джихад. Если же вспомнить о христианской традиции, то мало кто из западных людей мог бы осудить немецких активистов, которые по религиозным соображениям хотели совершить убийство Адольфа Гитлера [387] .

387

Soren Dosenrode, ed., Christianity and Resistance in the Twentieth Century (Leiden, Netherlands: Brill, 2009).