Войны за Иисуса. Как церковь решала, во что верить

Далее Определение объясняет, как надо понимать две природы, словами, которые становятся однозначным осуждением Евтихия. Халкидонские отцы исповедают два естества, которые существуют:

…неслитно, неизменно, нераздельно, неразлучно, – (asyngchytos, atreptos, adiairetos, achoristos) так что соединением нисколько не нарушается различие двух естеств (physeon), но тем более сохраняется свойство каждого естества и они соединяются в Одно Лицо (prosopon) и Одну Ипостась (hypostasin), не на два лица (prosopa) рассекаемого или разделяемого, но Одного и Того же Сына и Единородного, Бога Слова, Господа Иисуса Христа [335] .

335

Schaff, Creeds of Christendom, 2:62–63.

Четыре термина «неслитно, неизменно, нераздельно, неразлучно» могут звучать как заклинание или песнопение, но они полны значения, потому что исключают определенные альтернативные смыслы. Эти слова никак не позволяют видеть во Христе смешение Бога с человеком, где плоть уже перестает быть реальной плотью. В то же время две природы невозможно разделить на «двух Христов» [336] .

Два Рима: Новый и Старый

Собору предстояло решить и некоторые другие вопросы, включая восстановление Феодорита и Ивы, что вызывало сильное недовольство у большинства участников. Федориту также пришлось пойти на крайне существенные уступки, чтобы вернуться на свое прежнее место. Хотя он прекрасно понимал, что политическая ситуация требует от него предать анафеме Нестория, он мог произнести нужные слова только под сильным давлением. Тем не менее, он сказал, что требовалось, и был восстановлен. Реабилитация Домна, низложенного на Втором Эфесском соборе, чуть ли не вызвала еще один кризис. Преемником Домна на антиохийской кафедре был Максим, причем его рукоположение было вполне законным. Существование двух равно достойных претендентов на один престол могло оказаться кошмаром. Не породит ли их соперничество нового раскола? К счастью, Домн, как всегда, стремился избегать столкновений и неприятностей, а потому он был рад пенсии и почетной отставке [337] .

336

Grillmeier, Apostolic Age to Chalcedon, 543–558.

337

Price and Gaddis, Acts of the Council of Chalcedon, 2:310–312.

Еще более спорными в долговременной перспективе оказались решения, касающиеся ранга и статуса других великих престолов, включая Иерусалимский, уже ставший патриархатом. 26 октября Ювеналий и Максим Антиохийский объявили о достигнутом ими соглашении, согласно которому Иерусалим будет управлять тремя провинциями Палестины. Антиохия сохранила за собой территории, которые сегодня мы называем Ливаном и Иорданией [338] .

Каноны собора повысили статус Константинополя, который получил особые привилегии как город императора, сопоставимый в этом отношении с Римом. На соборе вспомнили, как ранее епископы, собранные в 381 году в Константинополе, «справедливо признали преимущества Рима, потому что он был городом царя». Но те же епископы «признали равные преимущества [isa presbeia] за святейшим престолом Нового Рима, справедливо рассудив, что город, получивший честь быть городом верховной власти и сената и имеющий равные преимущества со старым царственным Римом, должен и в церковных делах возвеличиться подобно тому и быть второму после него». Халкидон объявил Константинополь вторым по чести патриархатом, к которому должны обращаться за решением спорных вопросов поместные соборы провинций. Патриархат также получил власть назначать митрополитов в соседние области – Понт, Азию и Фракию – и, что потенциально было еще важнее, епископов для епархий, находящихся «среди варваров». В период расцвета миссионерской деятельности на территориях востока Европы и запада Азии это положение делало Константинополь центром обширной церковной империи [339] .

338

Honigmann, «Juvenal of Jerusalem», 209–279.

339

Price and Gaddis, Acts of the Council of Chalcedon, 3:75–76; Percival, «Seven Ecumenical Councils», in Schaff and Wace, Fathers of the Christian Church, 287–290.

Папа Лев был недоволен этим решением и безуспешно пытался добиться отмены нового канона о статусе Константинополя. Рим всегда беспокоили любые попытки возвысить другой престол до такой степени, что он по статусу приблизился бы к уровню престола святого Петра. Кто знает, не решит ли очередной собор через несколько десятилетий, что имперская столица стоит не ниже Рима или даже выше его? Кроме того, возвышение Константинополя означало снижение статуса других древних престолов, таких, как Антиохия и Александрия. Папа Лев подтвердил справедливость претензий каждого престола, независимо от проступков отдельных епископов. Да, Диоскор делал отвратительные вещи, но, несмотря на это, «престол Александрии не должен терять своего достоинства, основанного на добродетели святого Марка, евангелиста и ученика Блаженного Петра, и славу столь великой церкви не должны затмевать никакие тучи… потому что престол не зависит от того, кто его занимает». В равной мере не следует умалять честь Антиохии. Именно здесь «после проповеди блаженного апостола Петра христиане получили свое имя», а папа Лев не терпит неуважения к Петру. Антиохия никогда не должна по чести стоять ниже третьего места. «Никогда», разумеется, слишком сильное слово; если понимать папу буквально, эта честь остается за Антиохией – или самим Римом – даже тогда, когда он превращается в безлюдную пустошь с развалинами старинных зданий [340] .

340

Leo the Great, «Letters and Sermons», in Schaff and Wace, Fathers of the Christian Church, 74–79; цитата «престол Александрии не должен…» из Leo the Great, «Letters and Sermons», in Schaff and Wace, Fathers of the Christian Church, 79.

Папа Лев также заявил, что христианский епископ не должен искать почестей и славы так жадно, как это делал Анатолий Константинопольский, тем более что его биография далеко не идеальна. В конце концов, Анатолий встал на ортодоксальную позицию после долгих лет непростительных компромиссов под давлением прошлого режима. Он занял свой пост лишь потому, что был убит святой Флавиан. «Пусть он осознает, – предупреждал папа Лев, – какого человека он сменил, и полностью освободится от духа гордыни. Пусть он станет подражателем веры Флавиана, умеренности Флавиана, смирения Флавиана, которые придали ему славу исповедника». В силу многих причин Константинополь должен вести себя гораздо смиреннее [341] .

341

«Пусть он осознает» из Leo the Great, «Letters and Sermons», in Schaff and Wace, Fathers of the Christian Church, 77; Wessel, Leo the Great, 323–344.

После Халкидона

Халкидонский собор завершился большим заседанием 1 ноября, где присутствовали Маркиан и Пульхерия. Настроение участников было восторженное. Они прославляли Маркиана как «второго Константина». Хотя в истории этот собор пользуется особым почетом, в тот момент он воспринимался скорее как этап пути, но не его завершение. Вскоре его участники, каждый на своем месте, столкнулись с самыми разными проблемами [342] .

Для двора императора Халкидон был лишь временной передышкой. В семье императора не было согласия, поскольку Евдокия, невестка Пульхерии, решительно стояла на стороне монофизитов и презирала тех, кто принял новый порядок. Позднейшие почитатели видели в ней почти святую. Когда она умерла, египтянин Иоанн Никиусский написал о ней такие слова:

342

Price and Gaddis, Acts of the Council of Chalcedon, 3:111–320.

Императрица Евдокия ушла на покой в святой Иерусалим, исполненная добрых дел и чистой веры. Она отказывалась общаться с Ювеналием, епископом иерусалимским, и с мужами, заседавшими в Халкидоне, ибо она понимала, что эти люди переменили истинную веру наших святых Отцов и правоверных императоров.

Тот же Иоанн презрительно отзывался о смерти Маркиана и испытывал неподобающую радость, говоря о его гангрене («его нога омертвела, и он умер»). Пульхерия же скончалась в 453 году [343] .

343

Charles, Chronicle of John, Bishop of Nikiu, 108–109.

Незадолго до смерти Маркиана Рим был в очередной раз разграблен, теперь вандалами (455), так что Западная империя стала значительно слабее. Династия Феодосия сходила на нет, и потому избранием императоров занимался исключительно военачальник Аспар, который по меньшей мере был способен разглядеть компетентных людей. Преемником Маркиана на Востоке стал Лев, талантливый военный, которому удавалось защищать большую часть территорий Восточной империи от варваров.

Мы можем предположить, что в ту пору римских императоров не интересовало ничего, кроме выживания, однако на протяжении тридцати лет после Халкидона многие правители Востока занимались, среди прочего, и богословскими спорами. Ближний Восток яростно протестовал против собора. Нас может удивить столь сильная реакция – в конце концов, Халкидон во многом опирался на богословие Кирилла, – но в том мире даже малая уступка ошибочным представлениям в столь существенных вопросах была равносильна предательству самой сути христианской истины. Кроме того, приверженцы теории одной природы были глубоко разочарованы. Совсем недавно, еще только в 450 году, они могли думать, что получили абсолютное господство и в церкви, и в империи, но внезапно увидели, что их склоняют к компромиссу – заставляют согласиться с формулировкой «в двух природах». С точки зрения монофизитов, ортодоксия Халкидона была христианской только по названию и внешнему виду, так что для них халкидонцы ничем не отличались от несториан. Империя, согласившись с Халкидоном, перестала быть христианской, и это доказывали постоянные гонения на истинных верующих, приверженцев одной природы [344] .

344

О реакции на Халкидон см. Grillmeier, Chalcedon from 451 to the Beginning of the Reign of Justinian.

В эпоху Халкидона даже малая уступка ошибочным представлениям в столь существенных вопросах была равносильна предательству самой сути христианской истины

Многие христиане Египта и Ближнего Востока относились к Халкидону с таким же отвращением, с каким кафолики-ортодоксы относились к «Разбойничьему собору» в Эфесе. Из-за такого возмущения во многих церквах началась гражданская война, поскольку простое духовенство и особенно монастыри взбунтовались против своих епископов, пошедших на уступки. Житие Петра Ивера кратко описывает эти волнения такими словами:

И тогда отступничество всех этих раскольничьих епископов, нашедших поддержку в безбожном Томосе папы Льва и услужливо принявших соблазнительное учение Нестория, привело к тому, что Диоскор, глава епископов Египта и ревностный борец за правду, был изгнан, тогда как Ювеналий, епископ Иерусалима, подписал акт отступничества и тем самым сделался как бы предателем Иудой [345] .

Некоторые монахи, присутствовавшие на Халкидонском соборе, вернулись в Палестину и Египет с решительным намерением сопротивляться. Ювеналию удалось примириться с новым режимом, но, когда он отправился в Константинополь, его противники устроили переворот в Иерусалиме и назначили своего епископа Феодосия. Решительно несогласные с Халкидоном люди, такие, как Петр Ивер, заняли другие кафедры Палестины. Маркиан, испугавшись возникновения раскола, тотчас же послал Ювеналия назад наводить порядок [346] . По мнению же биографа Петра Ивера, все дело здесь было в сатане, «сем князе изменников и старшем советнике отступников», который не мог смириться с тем, что церковь стала на правильный путь.

345

Цитата из D. M. Lang, ed., «Biography of the Holy Peter the Iberian», atСм. также Cornelia B. Horn and Robert R. Phenix Jr., John Rufus: The Lives of Peter the Iberian, Theodosius of Jerusalem, and the Monk Romanus (Leiden: Brill, 2008). Относительно Льва и Ювеналия см. Leo the Great, «Letters and Sermons», in Schaff and Wace, Fathers of the Christian Church, 97–98.

346

Evagrius, «History of the Church», in Walford, History of the Church, 302–303. О реакции Льва на события в Палестине см. Leo the Great, «Letters and Sermons», in Schaff and Wace, Fathers of the Christian Church, 81–82, 91–95. Jan-Eric Steppa, John Rufus and the World Vision of Anti-Chalcedonian Culture (Piscataway, NJ: Gorgias, 2002); Cornelia B. Horn, Asceticism and Christological Controversy In Fifth-Century Palestine (New York: Oxford Univ. Press, 2006); Brouria Bitton-Ashkelony and Aryeh Kofsky, The Monastic School of Gaza (Leiden: Brill, 2006); Sivan, Palestine in Late Antiquity.

И потому он вошел в монарха, который теперь держал бразды правления, в императора Маркиана, готового слушать указания дьявола, и внушил ему издать указ о низложении праведных епископов, поставленных над городами Палестины святейшим патриархом Феодосием. В случае сопротивления епископов изгоняли силой и убивали, патриарх же Феодосий был приговорен к смерти [347] .

Маркиан – или сатана, если нам так больше нравится, – успешно восстановил контроль над Палестиной, но ценой резкого нарушения общественного спокойствия.

347

Lang, «Holy Peter the Iberian».