Воздаяние Судьбы

Дело в том, что ночёвки под открытым небом да ещё прямо на земле нанесли значительный ущерб и без того скромному одеянию Долбера. Он чувствовал себя очень неуютно, когда мимо него, спеша с полными бадейками воды и чистыми рушниками, бегали царские слуги, так и норовя задеть его ногами.

— Ну что, убедился? — спросил его Лён, опускаясь на плечо приятеля.

— Это ты, Лён? — печально отозвался тот.

— Давай уйдём, пока не поздно. — предложил товарищ.

— Ну нет! — запротестовал Кирбит. — Тут намечается застолье, и нас, как женихов, обязаны накормить досыта. Когда ещё поешь!

Тут в самом деле слуги стали зазывать гостей на пир, и приглашение было столь радушным, что не оставалось сомнений — ко встрече женихов готовились.

Но и в пиршественном зале Долбера ждало разочарование — ему отвели место в самом дальнем конце длинного стола. Скатерти, укрывшие это мощное сооружение, были разнообразны. У царских кресел — парчовые, у среднего стола — бархатные. Далее — шёлковые, сафьяновые, холщовые и вовсе никакие. Вот трое путников и оказались возле голых досок. Вернее, двое, потому что Лён в виде сокола по-прежнему сидел на плече у друга.

Прислуга, вся в поту, разносила по гостям огромные блюда, на которых истекали сочным жиром молочные поросята, жареные гуси, сотни уток. Отдельно резали с говяжьей туши большие пахучие куски. Несли горою хлеб: узорчатые караваи, пышные калачи, сладкие кренделя, всякое печенье. Кувшины с вином, брагой, медовухой опустевали в момент и тут же наполнялись снова. Большие плошки с мёдом, творогом и редким лакомством — рисом — громоздились на столах. Огромные подносы с яблоками, сливами и вишней. Всё это проносилось мимо дальнего конца и устремлялось к богатым гостям. Те, что оказались в конце стола, получали какие-то жалкие объедки.

Неподалёку сидел польский жених и с гримасой недовольства оглядывался по сторонам, напрасно стараясь привлечь к себе внимание прислуги.

— Возмутительно. — буркнул Кирбит, вытаскивая из простой деревянной миски какой-то мосол с остатками мяса.

— На, лопай. — сказал он Лёну, поднося к его клюву отбрывок хряща.

Но сокол сорвался с плеча Долбера и с резким свистом полетел вдоль пиршественного стола, ныряя в воздухе до самых блюд, взмывая вверх и молнией шныряя между женихами. Гости уже порядком запьянели, поэтому принялись бросать в нахальную птицу костями, а то и целыми кусками. Под шум да крик потомок степного хана натаскал с чужих столов порядком снеди и они с Долбером прекрасно закусили, а сокол взлетел и уселся на резном украшении под сводами палаты.

Тут вострубили трубы, все гости встали, и в палату вошёл сам государь, торжественно ведя за пальцы свою дочь. Раздались приветственный крики, вверх полетели шапки.

Лицо царевны скрывала полупрозрачная ткань, накинутая поверх широкого венца, но за блеском золотых нитей и алмазных зёрен угадывалось лицо с безупречным овалом. О её возможной красоте свидетельствовала длинная коса, перекинутая через плечо, украшенное широким царским ожерельем.

— Гости дорогие, — сердечно обратился царь к женихам, но как-то больше к тем, кто сидел поближе к царским креслам. — все вы желанны в моих покоях, но жребий выпадет лишь одному. Тот, кому нальёт царского вина из кувшина моя дочь, и будет избранником её, ибо есть у истинного жениха отметина на руке.

Так он сказал, и гости стали с недоумением разглядывать свои руки. Те, у кого нашлась какая-нибудь родинка или кривой палец, с торжеством показывали свою метку соседям. У кого-то оставались следы давних схваток — искалеченная ладонь. Они все тянули к царевне свои кубки, прося и даже требуя вина. Но, девушка скользила, как лебедь по воде, никому не наливая из своего кувшина. Как ни странно, обойдены были настоящие красавцы — поистине королевской крови. Миновала она и солидных богатеев, одетых в пышные меха и сплошь расшитые драгоценными камнями кафтаны. Парчовые скатерти сменились на бархатные, те — на шелковые, миновала она сафьяновые столы. Все обойдённые гости возмущённо загудели, а царь махнул рукой и с огорчённым видом опустился в кресло, что-то говоря своим приближённым. Те дали знак музыкантам, и шум за столами заглушило весёлое пение, игра балалаечников и прыжки шутов.

С неприступным видом царевна прошла мимо холщового стола, от которого с веселым призывом к ней тянулись оловянные кубки. Она же прижимала к груди свой маленький кувшинчик и даже не смотрела на лица женихов. Вот она приблизилась к самому дальнему концу где сидели сытый Кирбит и печальный Долбер с птицей на плече.

Царевна на минуту задержалась и протянула тонкие пальцы к соколу, чтобы погладить его по головке.

— А у меня есть кольца и браслеты! — льстиво заговорил Кирбит, доставая из своей кубышки какие-то украшения. — Вот жемчуг, вот алмазное кольцо! Вот подвески золотые, вот крест рубиновый, вот яхонтовое ожерелье! Налей мне, девушка, вина!

На него не было брошено и взгляда, лишь рука, которая тянулась к птице, вернулась обратно и легла на круглый бок длинношеего кувшинчика.

— Твой кубок, гость. — отстранённо сказала девушка, видя, что хозяин сокола не спешит тянуть к ней руку и не просит налить ему вина.

Но, в следующий момент вскочил с места тот надменный шляхтич, который сидел за холщовой скатертью. Его гневный голос пересилил дудение рожков и бренчание балалаек.

— Шо це творится?! Поганый смерд сидит у царского стола! Ступай, пся крэв, паси коров!

Тут в центральной части столов, среди парчовых скатертей, тканных золотом, начался великий шум.

— Братья славяне! — эпатажно изрёк один господин могучей наружности, поперёк себя шире и ещё шире из-за богатой шубы с собольим воротником и обширными манжетами. Из-под высокой шапки, сплошь расшитой жемчугами, виднелось красное лицо.

— А кто это тебе тут братья? — скептично изрёк другой господин, терзая жареного лебедя.

— Кто есть славяне? — недоумённо вопросил другой, одетый по нездешней моде — в высоком парике, с моноклем.

— Я! Вас ист дас славяна? — поддержал его другой.

— Дас ист дикарь, гунн, варвар и вандал. — заговорили чопорные пудреные особы, которые не столько ели, сколько брезгливо копались в жирных блюдах.

Однако, этот обмен репликами со стороны женихов из тевтонских земель никого особенно не увлёк — уж больно сух был диалог, а гуннам, варварам и вандалам требовался настоящий размах, чтобы разгулялась душа и раззудилось плечо. Так что, выступление пана было более чем кстати.

— А шлях лукавый! — с этими словами вскочил другой могучий господин швырнул об стол свою шапку да так, что подпрыгнули все блюда. — Подать сюда мне булаву!

— Да знаешь, с кем ты говоришь, холера?!! — в бешенстве вскричал поляк, кречетом взлетая со своего стула. — Я Ромуальд Квитунковый, владетель княжества Дойборыч! А меня посадили со всякой пёсьей требухой!

Не успел могучий дядька сообразить, относится ли к нему подобное оскорбление, или не относится, со стороны дощатого стола раздался в наступившей тишине довольный голос:

— А он мне нравится.

Это заявил Кирбит, вольно развалясь на стуле и нахально озирая женихов. От вида этого степного ястреба в лисьем малахае женихи стали подниматься молчаливой и гневной толпой. Про царевну все забыли, поскольку старинная вражда с кочевым племенем сартанов застила всем глаза. Назревала добрая драка — ударил хмель в буйные головы.