Воздаяние

Альбино смерил Франческо недоверчивым взглядом.

– Баркальи? Вы верите, что этот человек мог расправиться с Монтичано?

– Мы, кажется, с вами пришли к мнению, что гибель подручных мессира начальника гарнизона - дело рук Провидения. Однако, мессир Баркальи может помочь ... выследить пути этого Провидения, исследовать пытливым глазом роковые стези... то есть стези Рока, я хотел сказать, - поправился наглец.
– Мессиру Монтичано уже, как я понимаю, ничем не поможешь, но беседа с мессиром Баркальи создаст у подеста и прокурора уверенность, что они честно сделали все возможное...- в голосе Франческо проступила нескрываемая ирония.

Они уже были на улице Святого Петра, где почти во всех окрестных домах горели окна, на фоне которых прорисовывались силуэты кумушек-соседок. На пороге дома Фантони стояла монна Анна. Увидев их вместе, она несколько опешила, но только на мгновение. Оказывается, мессир Флавио Риччи, их сосед, только что принес им весть о гибели Никколо Монтичано, и сейчас это известие подробно обсуждалось всем кварталом Черепашьей контрады. Простояв у дома меньше минуты, Альбино и Франческо узнали, что покойный мессир Монтичано был редкой свиньей, который обложил данью торговок на Старом рынке и выгнал оттуда старика Лино, безногого инвалида, который осмелился ему перечить, у честной вдовы Лучии Гонтини свел со двора дочь, потом, натешившись, ославил её и сегодня бедняжка просит милостыню у собора, а несчастная мать тогда же умерла от горя. Когда же отец Никколо, мессир Франческо Монтичано, стал упрекать сына в содеянном, мерзавец замахнулся на него и ударил, заорав, что не потерпит, чтобы его учили... А что творил он вместе с подручными своего начальника, негодяя Марескотти? Сказать страшно.

Франческо Фантони шепнул матери, что мессир Кьяндарони просидел весь день в книгохранилище и, конечно, голоден, и провёл его в дом. Пока Альбино ужинал, Сверчок несколько раз высовывался в окно, слушая пересуды кумушек, потом, угнездившись на подоконнике с гитарой, тихо пробежал пальцами по струнам и запел старинную серенаду.

Покойной ночи, ангел мой.

Ты спишь давно, и твой покой

лелею серенадою ночной

Покойной ночи, ангел мой.

Покойной ночи, ангел мой.

Я вечный раб покорный твой,

Вздыхаю о тебе одной.

Покойной ночи, ангел мой.

Покойной ночи, ангел мой.

Не потревожат твой покой

ни нежить, ни фантомы под луной...

Покойной ночи, ангел мой.

Покойной ночи, ангел мой.

Голос Фантони, нежный и страстный, казалось, усыпил квартал, злоречивые сплетницы умолкли и исчезли в окнах, звезды проступили и приблизились, заглядывая с небес во дворы и улочки, они пульсировали и вспыхивали, точно силясь разглядеть в своем свете певца. Но Франческо, едва допев, захлопнул окно и сказал Альбино, что идет спать.

Поднявшись к себе и затворив дверь, Альбино сел на ложе и бездумно уставился в ночное небо, куском чёрного генуэзского бархата проступавшего в окне. Он прочитал вечерние молитвы и умолк. В его голове не было мыслей, точнее, монах не знал, что и думать, а так как сидел он в темноте, веки его постепенно смежились, он опустил голову на подушку, погрузившись в ночь сна - тёмного, без нежити, фантомов и сновидений.

...Утром Альбино в обычное время был в книгохранилище и сразу заметил, что о смерти Никколо Монтичано уже известно всем: мессир Арминелли был задумчив, сидел, подперев щеку кулаком и уставившись в пол, писари перешептывались, а Филиппо Баркальи, со страшно ввалившимися глазами и трясущимися руками, пытался что-то писать на сером пергаменте, но перо не держалось в его пальцах. Альбино вспомнил слова Фантони о том, что Баркальи последним видел Монтичано живым, но нисколько не поверил в то, что перед ним - убийца.

Стало известно, что в полдень мессир Петруччи распорядился пригласить подеста и прокурора, мессир же Марескотти был у него с девяти утра. Один из писцов проболтался, что Паоло Сильвестри ночью пытался бежать, собрал вещи, но был остановлен людьми прокурора Монтинеро, как раз собиравшегося допросить его. Сейчас он в подестате - под арестом.

– Вы думаете, это он укокошил дружка?
– удивленно спросил писца Массимо Чези, переводчик с греческого.

– А почему нет? Он все время крутился рядом, и кто знает, может, хотел убрать приятелей, чтобы самому стать начальником охраны?

– На место Грифоли метил? Пусть так, но зачем Донати и Монтичано убивать? А, главное, как убил-то?

Этого писец не знал, но сохранял вид многозначительный и загадочный, дававший собеседникам понять, что он кое-что рассказал бы, да не может.

Двери распахнулись, и на пороге возникли подеста Пасквале Корсиньяно и прокурор Лоренцо Монтинеро. Альбино не пришлось выполнить просьбу Франческо и рассказывать им о встрече Никколо Монтичано и Филиппо Баркальи, ибо слуги закона уже знали о ней. Они сразу направились к столу, за которым работал Филиппо, и потребовали ответа на вопросы, что делал тут Монтичано вчера вечером, о чем они говорили и куда потом оба направились?

Баркальи сильно побледнел, губы его затряслись, и он нервно ответил, что Никколо пришел к нему в книгохранилище незадолго до его ухода. Они с Никколо - родственники, пояснил он, их матери - родные сестры, и Монтичано зашел по дороге от своей родни. Никколо пригласил его на день своего Ангела в субботу, они немного поболтали о том, о сём, и вместе вышли, дойдя до постоялого двора матушки Розалинды, что неподалеку от Сан-Доминико. Он, Филиппо, остался там поужинать, а Никколо ушёл к базилике.

Альбино удивило, что Баркальи уклонился от того, чтобы передать стражам закона весь свой разговор с Монтичано, не менее он изумился известию об их родстве, а тон, каким говорил Баркальи о встрече, и вовсе поразил его. Филиппо не пытался ничего уточнять, не оправдывался и даже не боялся, что его самого заподозрят в убийстве. Его потерянный взгляд упирался в пустоту и, сидя перед подеста, Баркальи явно не видел его. Прокурор обещал уточнить у Розалинды, ужинал ли там Баркальи, тот же, услышав это, только тупо кивнул. Нервное напряжение несчастного, как понял Альбино, сменилось вялым безразличием и равнодушием ко всему, не только к судьбе двоюродного брата, но и, похоже, к своей собственной.

– А что говорил Монтичано о гибели Пьетро Грифоли и Карло Донати?
– резкий каркающий голос подеста снова разрезал воцарившуюся тишину библиотечного зала.

Баркальи приметно вздрогнул.

– Он... он...
– Филиппо, казалось, сглотнул репейник, - он считал, что это ... что это дьявол.

– Что?
– изумился подеста, переглянувшись с прокурором, - он, что, рехнулся?

Монтинеро тоже склонил голову набок и глядел на допрашиваемого с явным подозрением, точно спрашивая себя, не с безумцем ли столкнула его судьба? Баркальи были безразличны его предположения. Он не поднимал глаз от плит пола и твердо сказал: