Воздух, которым мы дышим

Лиам дергается, когда в очередной раз гремит гром, но не просыпается. Просто откидывает голову в другую сторону. Удаляю сообщение в телефоне, хотя никогда не делаю этого. Я небережна в подобных вещах. Даже в аккаунте накапливаю электронные письма, пока предупреждение не заставит меня удалить их, потому что в противном случае в моем почтовом ящике не будет места для новых. Но мне больше не хочется видеть сообщение Марка, потому что не желаю, чтобы он запрещал мне проявлять чувства к Лиаму. При этом понимаю, что не должна допускать этих чувств. Но этот мужчина разжигает мое любопытство, для этого многого и не требуется: лишь взгляд его глаз или то, как он, будто это само собой разумеющееся, избавил Джорджа от всей работы, которую считает слишком тяжелой для старика.

Лиам рычит, его нога дергается. Он поворачивает голову, его лицо искажается, как будто он видит что-то ужасное. Кажется, у него кошмар. Эти кошмары очень беспокоят меня, мне не хочется, чтобы ночью он снова переживал свои страдания. Я думаю о том, чтобы просто разбудить его, когда вдруг он болезненно вскрикивает, и мое сердце начинает бешено стучать. Я вскакиваю и склоняюсь над ним. Мое сердце колотится, и я чувствую себя так, словно на моей груди лежит камень, потому что этот мужчина не заслуживает этой боли. Я вспоминаю удар, который он нанес мне, и тот гнев, когда я в последний раз пыталась помочь ему. Но вид его искаженного, измученного лица облегчает решение.

Я осторожно кладу руку ему на щеку и глажу.

— Лиам?

Лиам вздрагивает, хрипит, бормочет что-то неразборчивое и дергает руками. Он не просыпается, поэтому я прикасаюсь второй рукой к другой щеке и смотрю ему в лицо.

— Лиам, это просто сон. Ты дома, — говорю я более настойчиво.

Он выдыхает и распахивает глаза. Его взгляд растерян, но потом, не моргая, впивается в меня. Смотрит и дышит спокойно, кладет одну руку на мою, затем сжимает запястье и его взгляд становится каким-то... жарким.

Лиам

Когда открываю глаза, ее лицо склонилось над мной, и ее взгляд выглядит обеспокоенным. Тесса держит мое лицо в своих руках, и я едва решаюсь дышать, потому что боюсь, что если пошевелюсь, она может раствориться на моих глазах, и мне придется признать, что это всего лишь сон. Но если Тесса мне снится, то я мог бы просто поцеловать ее, и ничего бы не случилось, потому что ни она, ни Марк не могут диктовать мне, что мне может сниться, а что нет. А я так хочу ее поцеловать, хочу попробовать ее вкус на своем языке. У Тессы, вероятно, вкус лимонов, потому что она почти весь день пьет лимонад.

Я кладу ладонь на ее руку и смотрю в ее светлые глаза, может быть, на мгновение дольше, чем должен был, но затем мне удается убрать ее руку с моего лица.

— Трикси вернулась? — спрашиваю я, разрушая чары между нами.

Даже если на это уходят все мои силы, я должен постоянно напоминать себе, что недопустимо совершать одну и ту же ошибку дважды. Связаться с Тессой значит повторить прошлое. А прошлое научило меня, что любить ту же женщину, что и Марк, нехорошо.

Она выпрямляется, бросает растерянный взгляд в окно, за которым все еще вспыхивают молнии, затем качает головой.

— Нет, — тихо произносит она, затем садится в кресло.

— Должно быть, я задремал, — говорю я. Мне трудно говорить, потому что в горле словно застрял ком. Тянусь за своим стаканом, который оказывается пуст.

Тесса смотрит на меня виноватым взглядом.

— Я выпила его. Не знала, захочешь ли ты допивать.

Она встает и наполняет для меня стакан, вручает его мне и садится снова, складывая руки на коленях, выглядя очень подавленной. Мне хотелось бы отвлечь ее от печали, вероятно, моя отключка была не лучшим способом добиться этого.

— Как долго вы с Роуз были знакомы? — спрашиваю я.

Тесса устало улыбается, затем подтягивает ноги под себя и мечтательно смотрит на меня, как будто моментально погружется в давно минувшее время.

— Около двух лет. Я думаю, что она была моей лучшей подругой. Роуз пыталась помочь мне, когда дела у нас с Марком становились все хуже и хуже. У него было бесконечное количество интрижек, и он пил все больше и больше. Марк погрузился в одно расследование, о котором не хотел мне рассказывать. И чем дольше он искал решение, тем больше пил. Я тогда чувствовала себя довольно одинокой. И я боялась потерять его. После смерти моей матери я была сама не своя. Ее потеря сделала меня маниакально контролирующей. Я хотела контролировать все и всех, кто был важен для меня, чтобы не потерять их. Поэтому хотела контролировать и Марка. Но он не желал, чтобы его контролировали. Чем больше я пыталась отвлечь его от алкоголя, тем больше отдаляла его от себя.

Тесса тяжело вздыхает и делает глубокий вдох, затем встает, наливая себе стакан бурбона и опирается на камин. Она, не моргая, смотрит в окно и снова глубоко вздыхает.

— Я считала, что если смогу заставить его бросить работу шерифа, все вернется на круги своя. Но Марк не хотел останавливаться. Вот почему у нас возникали скандалы. — Она делает еще один глубокий вдох, потягивает напиток и хмурится. — Потом я пыталась заставить людей в городе нанять другого шерифа. Его отец был против, а он мэр. Поэтому я обратилась за помощью к окружному судье, что в глазах местных жителей было все равно, что предательство. Против Марка было возбуждено служебное расследование.

Я громко втягиваю воздух сквозь зубы и с сочувствием смотрю на Тессу.

— Вот почему все злы на тебя.

Тесса кивает. И как бы мне не хотелось это признавать, теперь, по крайней мере, я понимаю реакцию людей. Доставить одному из их круга такие проблемы — хреновое дело. Они не простят ее так скоро. Они предпочли бы принять пьяного шерифа, чем предательство одного из своих кем-то из пришлых. Тесса хотела как лучше, и я прекрасно понимаю то отчаяние, которое привело ее к этому. Ее брак, должно быть, был для нее адом.

— Твоя бабушка была тогда единственным человеком, который поддерживал меня. Она забрала меня на ранчо и тщательно прочистила мне мозги, посоветовав подать на развод. Какое-то время эта мысль меня слишком пугала, но потом поняла, что не нуждаюсь в Марке, и мне не нужно боятся потерять его, потому что я уже потеряла. Только твоя бабушка показала мне, каково это иметь дом, кого-то, кто помогает чувствовать себя в безопасности.

— А что с твоей матерью, она же не всегда болела? У вас никогда не было дома?

Тесса горько смеется.

— Моим дом был трейлер, где моя мама напивалась каждый день с тех пор, как отец бросил ее.

— Мне жаль. Тем более, что тебе нужно было больше заботиться о ней, когда она заболела.

— Она была моей матерью, — говорит Тесса, как будто это все объясняет.

Я мог бы указать ей, что это не обязывает ее автоматически жертвовать собой ради человека, который, вероятно, никогда не делал этого для нее. Но я предпочитаю ничего не говорить. Иногда нужно оставить все как есть.