Воздушная битва за Севастополь 1941—1942

Днем 30-го весь оставшийся в советских руках участок СОРа стал территорией коврового бомбометания самолетов люфтваффе, так что возможности продолжить боевую работу у остатков 3-й ОАГ не было никакой. В это время летно-техни­ческий состав ремонтировал остававшиеся машины, пони­мая, что неудача с ремонтом поделит летчиков и техников на живых и мертвых.

Тем временем в 19.00 была получена телеграмма от нар­кома ВМФ Н. Г. Кузнецова: «Эвакуация ответственных работ­ников и ваш выезд на Кавказ Ставкой разрешены. Кузнецов».

Одновременно указания от Ставки получил и командующий Северо-Кавказским фронтом маршал С. М. Буденный. Тем же вечером 30-го на основе их он дал указания командованию СОРа и руководившему действиями ЧФ из портов Кавказа контр-адмиралу И. Д. Елисееву. В интересах выяснения исти­ны имеет смысл привести оба документа. Текст первого из них был следующим:

«1. По приказанию Ставки Октябрьскому, Кулакову (член Военного совета ЧФ. — М. М.) срочно отбыть в Новороссийск для организации вывоза из Севастополя раненых, войск, цен­ностей.

2. Командующим СОРом остается генерал-майор Петров. В помощь ему выделить командира базы посадки на правах помощника с морским штабом.

3. Генерал-майору Петрову немедленно разработать план последовательного отвода к месту погрузки раненых и час­тей, выделенных для переброски в первую очередь. Остатка­ми войск вести упорную оборону, от которой зависит успех вывоза.

4. Все, что не может быть вывезенным, подлежит безус­ловному уничтожению.

5. ВВС СОР действуют до предела возможности, после че­го перелетают на кавказские аэродромы». 

А вот указания, направленные Елисееву:

«1. Все находящиеся в строю катера МО, подлодки, сторо­жевые катера и быстроходные тральщики последовательно направлять в Севастополь для вывоза раненых, бойцов и до­кументов.

2. До прибытия в Новороссийск Октябрьского организа­ция возлагается на Вас.

3. Попутными рейсами завозить боезапас, необходимый защитникам для прикрытия вывоза. Отправку пополнения прекратить. Организовать прием в Новороссийске и Туапсе.

4. На все время операции по вывозу ВВС Черноморского флота максимально усилить удары по аэродромам противни­ка и порту Ялта, с которых действуют блокадные силы».

В чем разница между указаниями, исходившими от нарко­ма ВМФ и командующего СКФ? В одном очень важном мо­менте: Н. Г. Кузнецов дал «добро» на просьбу Октябрьского эвакуировать ответственных работников, а Буденный, на ос­новании решения Ставки, планировал осуществить эвакуа­цию если не всех оставшихся в живых защитников Севастополя, то, по крайней мере, раненых и тех, кто не потерял военную организацию и управляемость. Ясно, что успех выполнения этого плана напрямую зависел от усилий командования СО­Ра, его умения разобраться в обстановке и мобилизовать все силы для решения поставленной задачи. И что же сделало оно? Поступило прямо противоположным образом!

Около 19—20 часов состоялось последнее заседание Во­енного совета СОРа. Открыл его Октябрьский. Характеризуя обстановку, он подчеркнул, что за период штурма войска по­несли большие потери, практически не осталось ни одного боеспособного подразделения, нет боезапаса. Далее он ска­зал, что на его телеграмму об эвакуации руководящего соста­ва получен ответ наркома ВМФ с разрешением. Эвакуацию планировали произвести в ночь на 1 июля на самолетах, под­водных лодках и катерах. В тоже время маршалом Буденным на основании решения Ставки была дана директива по орга­низации эвакуации раненых и войск из Севастополя. Для ру­ководства обороной, прикрытия эвакуации раненых и войск Октябрьский предложил оставить в Севастополе генералов Петрова и Моргунова, а через три дня и им приказывалось эвакуироваться.

По сути, в своем выступлении адмирал довел до сведения присутствовавших сложившуюся обстановку и общие задачи, которые предстояло решить СОРу в ближайшее время. Затем по логике должна была последовать постановка конкретных задач каждому из ответственных лиц, но вместо этого про­изошло совершенно немыслимое в военной среде обсужде­ние приказов высшего командования.

Пробные шары запустили члены Военного совета Примор­ской армии Чухнов и Кузнецов. Они выразили сомнения в це­лесообразности оставления генералов Петрова и Моргунова. Поскольку соединений и частей, по существу, уже нет, говори­ли они, руководить на таком высоком уровне уже нечем. По­этому вполне достаточно будет оставить одного из команди­ров дивизий вместе с его штабом. После этого «быка за рога» взял сам командующий Приморской армией. Он выразил со­мнение, что в сложившейся обстановке удастся удерживать Севастополь в течение трех дней, но, поскольку командова­ние приняло такое решение, он готов остаться (слава богу, ко­мандующий согласился подчиниться приказу!!!) и сделать все, чтобы выполнить боевую задачу. В последующих выступ­лениях самого П. А. Моргунова и дивизионного комиссара Н. М. Кулакова говорилось о том же. Вместо того чтобы пре­кратить обсуждение и напомнить о воинском долге, Октябрь­ский поинтересовался мнением Петрова, кого именно оста­вить в Севастополе? Остановились на кандидатуре генерал-майора П. Г. Новикова — командира 109-й стрелковой диви­зии, наименее пострадавшей в предшествующих боях. На этом заседание закончилось, но о принятых на нем решениях Ок­тябрьский благоразумно решил в Ставку не докладывать. Он вполне отдавал себе отчет в том, что делает, — впоследствии, когда он узнал о реакции Сталина на полную эвакуацию руко­водства СОРа, он поспешил заявить, что не давал Петрову ни­какого разрешения. И еще один характерный момент — не­смотря на то что имелось вполне достаточно времени, коман­дование не сделало никакого обращения к подчиненным войскам. Их задача оставалась прежней — сражаться до по­следнего вздоха, но не для того, чтобы удержать Севастополь, во что Октябрьский и Петров уже не верили, а для того, чтобы прикрыть эвакуацию «ответственных» работников.

В последующие часы Петров и Моргунов «оказывали прак­тическую помощь» Новикову в организации обороны. Строи­лась она на основе боевого приказа, отданного в 21.30. В нем говорилось, что «противник, используя огромное преимуще­ство в авиации и танках, прорвался к окраинам города Сева­стополь с востока и севера. Дальнейшая организованная обо­рона исключена». Для чего в приказ была добавлена послед­няя фраза, ведь дальше в нем ставилась задача «упорно обо­ронять рубеж хут. Фирсова — хут. Пятницкого — истоки бухты Стрелецкой»? Да с той же самой целью, для которой проводи­лось заседание Военного совета, — придать своим субъек­тивным оценкам максимально объективный документирован­ный характер, разделить ответственность на несколько лиц, поскольку под боевым приказом расписался и И. Е. Петров, и член Военного совета Приморской армии Чухнов, и начальник штаба Крылов. Иными словами, «ответственные» работники демонстрировали явное стремление уйти от какой-либо от­ветственности за принимаемые решения и полную безответ­ственность по отношению к своим подчиненным.

Последующие несколько часов были посвящены тому, что­бы своими руками обезглавить остатки соединений и частей. Их командиров в момент вечернего доклада об обстановке вызывали в штаб СОРа, размещавшийся на 35-й батарее. Там, если верить мемуарам Е. И. Жидилова, происходили сле­дующие позорные сцены:

«Внезапно получаю приказание явиться к дивизионному комиссару Кулакову. В бесконечных коридорах 35-й батареи, заполненных ожидающими эвакуации людьми, с трудом ра­зыскиваю члена Военного совета флота. Стою перед ним гряз­ный, запыленный, с забинтованной головой, с автоматом на груди. Николай Михайлович с грустной улыбкой оглядел меня.

— Ну, автоматчик, отстрелялся. Иди теперь на подводную лодку.

Не сразу доходит до меня смысл его слов. А когда понял, пытаюсь возразить:

— Не могу. Моя бригада еще воюет.

Кулаков хлопнул ладонью о стол:

— Мы с тобой люди военные. Приказ для нас — закон. Приказано тебе на подводную лодку — иди.

Он достает из ящика стола пачку печенья и сует мне в руку:

— Возьми на дорогу. Больше нечем угостить. Мы теперь ничего не имеем: ни продовольствия, ни воды, ни патронов. В диске твоего автомата еще есть патроны? Отдай какому-ни­будь бойцу. На лодке тебе оружие не понадобится».

Вот так: про «приказ — закон» рассуждал человек, который всего пару часов назад обсуждал приказ Ставки об организа­ции эвакуации и обороны.

С наступлением ночи началось бегство. Октябрьский эва­куировался воздухом. По воспоминаниям очевидцев, когда Октябрьский и Кулаков подходили к «Дугласу», их узнали. Ско­пившиеся на аэродроме раненые зашумели, началась беспо­рядочная стрельба в воздух. Неизвестно, чем дальше могла обернуться ситуация, если бы не комиссар 3-й ОАГ Б. Е. Ми­хайлов. Он сумел объяснить всем присутствующим, что ко­мандующий убывает с единственной целью — организовать с Кавказа эвакуацию защитников Севастополя. Этими же рей­сами эвакуировалось и командование 3-й ОАГ. Вскоре самолет взлетел, а Михайлов так и остался на аэродроме. По воспо­минаниям Ракова, ему хотелось избежать повторения ситуа­ции 1941 г., когда он был необоснованно обвинен в трусости только на том основании, что прибыл с личным докладом об обстановке в тыловой штаб. Комиссар так и остался на Херсо­несе, предпочтя смерть в бою позорному бегству.

Еще драматичней развивались события в бухтах Херсо­несского полуострова, куда с Кавказа перелетело несколько летающих лодок. В. И. Раков вспоминал:

«Посадка на гидросамолеты была сопряжена с большими трудностями. Люди набивались в катер, и он, почти черпая бортами воду, переваливаясь на волне до предельного крена, вез их.

Некоторые пассажиры, не дождавшись полной остановки катера, начинали прыгать с него на самолет.

— Не прыгайте! Проломите крыло! — кричали летчики.

К счастью, повреждений ни один самолет не получил. Не­сколько человек упало с катера в воду, но их удалось выта­щить. Другие добирались к самолету вплавь, не надеясь на катер.

Вначале это были просто нетерпеливые. Потом село на воду разом три самолета, а катеров было всего два. Так же обстояло дело и в соседней Камышовой бухте. Тогда многие, перестав уповать на катер, поплыли сами.

Но если с берега казалось, что самолеты совсем близко, то в действительности это было не так. Бросившись в воду в одежде, измученные люди тонули. Некоторые поворачивали обратно, но не все смогли добраться до берега».

Около 3 часов ночи 1 июля на подводных лодках «Щ-209» и «Л-23» Херсонес покинули штаб и Военный совет Приморской армии во главе с генералом Петровым.

Несколько позже, уже перед самим рассветом, на взлет пошли те самолеты 3-й ОАГ, которые удалось ввести в строй в течение дня — четыре Як-1, три И-16, по одному Ил-2, И-153, И-15бис и четыре У-26. На «иле» лейтенанта Мишина сразу обнаружились неполадки, и ему пришлось тут же приземлять­ся. Перелет остальной группы также не прошел без осложне­ний. Один из «яков» потерял ориентировку и совершил выну­жденную посадку в горах в районе города Гудауты, другой — из-за неполадок сел в море в районе Туапсе, но его пилот — летчик Осипко — спасся. Три У-26 также потеряли ориенти­ровку и своевременно на аэродром не прибыли, но впослед­ствии все они были найдены разбитыми на своей территории.