Воздушный казак Вердена
Шрифт:
— Русский, — с неожиданным удовольствием ответил Харитон.
— Так чего ж нам спорить, дорогой союзник, — обрадовался сержант, — выпьем-ка лучше за нашу победу! — И тут же извлек из-под сиденья бутылку домашнего вина.
— Да я сам узнал об этом недавно из журнала, — примирительно отозвался Славороссов, поднимая предложенную кружку. — Вотр сантэ!..
… В Дижоне Славороссов задержался недолго, его отправили в авиационную школу сдавать экзамены на звание военного летчика.
В Бурже летчиков-спортсменов знакомили с организацией французской армии, учили определять с воздуха положение передовых пехотных частей, которые обозначали себя сигнальными полотнищами или бенгальскими огнями. Надо было запомнить кодовые сигналы артиллерии, сигналы ракетами с самолета, как составлять донесения.
Больше
— Господин Славороссов! — окликнули по-русски.
Летчик обернулся. Его нагнал розовощекий юноша с гладко причесанными светло-русыми волосами в мешковато сидящей новенькой форме рядового. Пилотку он держал в руке и совсем по-штатски обмахивался ею, как веером.
— Здравствуйте, позвольте представиться — Эдуард Томсон, очень обрадовался, узнав, что вы здесь. Вы меня, конечно, не знаете, а я вас видел в Вене, вообще-то знаю давно и восхищаюсь.
Все это юноша выпалил единым духом.
— Спасибо на добром слове, приятно встретить земляка. Вы, вероятно, только прибыли, откуда?
— Это целая история. Вы не спешите?
— Нет, давайте присядем в тенек, день жаркий.
Устроившись на пригорке за ангаром, они продолжали беседу. Томсон рассказывал, что год назад окончил в Москве летную школу при Обществе воздухоплавания, был в Германии на авиационных состязаниях, где его интернировали, довольно грубо обходились, но ему удалось бежать в Бельгию, а оттуда добрался до Парижа и записался добровольцем.
— Ваша история очень похожа на мою. Только что арестовать не успели, через Швейцарию добрался. А родом вы откуда?
— Из Пярну, не бывали?
— Это…
— Лифляндия, курортный городок. Дома, наверное, настоящая паника, потерялся сын. А как сообщить?
— Да, сейчас с почтой сложно.
Славороссов достал из кармана именные часы «Павел Буре», щелкнул крышкой.
— Заговорились мы с вами, пора в столовую.
…Экзамены Славороссов сдал раньше, сердечно попрощался с Томсоном, который ему очень понравился юношеской непосредственностью, брызжущей энергией. Хотя разница между ними была всего в пять лет, испытания, перенесенные Славороссовым, делали его в глазах окружающих много старше. Они расстались, надеясь на скорую встречу. Но Томсон получил назначение в другую часть. Военный летчик Харитон Славороссов прибыл на аэродром Бюкк в 35 километрах от Парижа. Там ждала его нечаянная радость — к нему определили механиком русского добровольца Константина Айсбурга. Быстрый, ловкий, в работе аккуратный, механик сразу пришелся Славороссову по душе. На такого можно положиться.
— Ну, мы с тобой два сапога пара, — смеется Харитон. — Тут много наших. Я вот в Бурже сразу двоих встретил: Томсона Эдуарда и тезку твоего — тоже Константина, Акашев его фамилия. Летать раньше меня выучился, в Италии. А здесь на инженера учился. Башковитый мужик, интересный…
Беглый каторжник
Есть в Москве красивое старинное здание, упрятанное за высокими стенами в глубине двора, — Лефортовский дворец, построенный еще при Петре Великом. Именно здесь царило в те петровские времена безудержное, озорное веселье знаменитых ассамблей, рекой лилось вино, которое не только текло по усам, но и обязательно попадало в рот, да еще из гигантского Кубка Золотого Орла, полученного из самих царских рук…
Попадая в этот дворец, сейчас трудно себе представить, что некогда здесь гремела музыка, танцевали наряженные в новое, тогда немецкое, платье кавалеры и дамы, а шумные попойки нередко заканчивались дикими оргиями. Уже с середины прошлого века за глухими, метровыми стенами здесь надежно хранятся военные архивы России, для чего был специально перестроен дворец. Ныне в нем Центральный государственный военно-исторический архив СССР.
Читальный зал. Тишина, разговоры вполголоса, даже ступать стараешься аккуратнее, чтобы невзначай не стукнуть каблуками. Вот здесь, используя
каждый свободный день, я долгое время изучал документы русской авиации. Не поручусь, что просмотрел все, на это понадобились бы годы, но изучил многое. Обычно работа исследователя начинается со знакомства с каталогами. Но как узнать — стоит ли просить документы какого-то подотдела некоего войскового штаба или канцелярии, каких-то малопонятных формирований?.. И вот тут приходит на помощь заведующая читальным залом, опытнейший архивист и необыкновенно внимательный человек Надежда Павловна Жуковская. От скольких ненужных бумаг спасла она меня, сколько полезных фондов посоветовала изучить, можно сказать, включившись в мой (и не только, конечно, в мой) поиск. И вот однажды, кроме заказанных мною материалов, Надежда Павловна принесла еще какие-то.— Посмотрите, мне кажется, здесь может оказаться что-нибудь из интересующего вас.
С них я в тот день и начал. Одна папка, другая, третья — ничего заслуживающего внимания. Есть кое-что, касающееся русской авиации, но совсем в ином, чем мне нужно, направлении. Так проходит день, потом второй, а все без толку. Папки все толстенные, много в них рукописных документов, не каждый написан каллиграфом, другие поистерлись, пока-то разберешься…
Работа в архиве для терпеливых, умеющих ждать. Я за собой таких качеств раньше не числил, думается, привили их мне эти тихие читальные залы. Не ропщу, а продолжаю вникать в служебную переписку «превосходительств» и «милостивых государей», витиеватые донесения младших старшим, скрупулезные отчеты военных чиновников, списки, ведомости…
Очередная, только непривычно тонкая, светло-коричневая папка… Не стану раскрывать сейчас ее содержания, ему уже уготовано место в книге, но папочку эту, единственную, кажется, за всю мою архивную эпопею, я переписал слово в слово от начала и до конца!
И в формуляре, отмечающем, кто из исследователей ею пользовался, моя фамилия стала первой! Вот чем подарила меня Надежда Павловна, конечно, не знавшая, что именно эти документы сослужат огромную службу дальнейшим поискам.
Была же на этой папке фамилия… Акашева! Заведено дело в годы первой мировой войны, а содержавшиеся в ней бумаги заставили предположить, что поиски нужно продолжать в фондах русской тайной полиции… Он в Государственном архиве Октябрьской революции. И там находок оказалось столько!.. Каждая приводила меня в трепет, счастливейшее состояние!
И вот на основании найденных документов, с минимальными комментариями автора, написана вся следующая глава, где каждый факт «выдан» мне тайной полицией.
Спасибо ей, но только за это.
Несколько раз в месяц департамент полиции министерства внутренних дел рассылает по городам и весям России «Ведомость о лицах, подлежащих розыску, обвиняемых в государственных преступлениях».
Редко в ней один человек, чаще несколько, а бывают и десятки, значит, провалилась целая подпольная организация.
Отпечатана «Ведомость» типографским способом, много их потребовалось после событий 1905 года, бурлит Россия. Лица всех сословий и званий, в основном молодые, жаждут изменить существующий строй. Они-то и есть «государственные преступники».
Политическая картина революционного подполья очень пестрая. Самая основательная партия — социал-демократы, но молодые, горячие головы еще не всегда способны разобраться в различиях программ и платформ. Одних увлекают лихие лозунги анархистов, других — воинственность левых эсеров, третьи просто примкнули к первым, кто позвал их бороться с царизмом. Большинство этих людей объединяет искреннее, честное желание переустроить мир, а незрелость лечится опытом, временем… «Ведомость» от 26 марта 1907 года. Среди прочих разыскивается «крестьянин Люцинского уезда Витебской области Константин Васильев Акашев, 18 лет, вероисповедания православного…» Не случайно встревожились власти западных губерний России. Газета «Русь» 20 февраля опубликовала сообщение из Вильно: «Сегодня в палате разбиралось дело крестьянина-литовца Смольского, обвинявшегося в том, что он, участвуя в политической демонстрации в местечке Каман Козельской губернии, обезоружил пристава, заставил его идти в процессии и нести красный флаг. Палата приговорила Смольского к полугоду крепости».