Воздушный колокол. Книга стихов

Страстная неделя

В движеньи реки была стройность псалма,библейских садов шелестение в елях,в апреле уже забывалась зима,и теплилась жизнь на вершине холма —тянулась Страстная неделя.– Ну что тебе Страсти Христовы, когдаи собственной боли умеешь не слушать?– Не знаю, откуда мне эта беда —зловещее солнце и чаша у рта,и смертное бремя на душу.– Ну что тебе Страсти Христовы? Смотри:топочет весна в городском хороводе,деревья подтаивают изнутри,под солнцем дымятся теперь пустыри,движенье в плененной природе.– Не знаю, не знаю… Но эти семь днеймерещилась сердцу больному Голгофасреди городских раскаленных камней,и проволока в небе, и солнце над ней.Пустыня. И горечь. И грохот.

«В город Пушкин поедем, друзей навестим, посчитаем потери…»

* * *

В город Пушкин поедем, друзей навестим, посчитаем потери.Здравствуй, дом невысокий, рогожей обитые двери,рыхлый свет за окном до полуночи станет светиться,загребает крылом царскосельская древняя птица.Голубь мира над нами дряхлеет, тучнеет, кружится,разрушая фонтаны, студеная катит водица,этот строенный парк – к декабрю только остов да балки,купол церкви горит булавою дамасской закалки.В город Пушкин поедем, а в полночь вернемся оттуда,голубые шары принесем, потеряем у пруда,водкой горло сожгло или воздух сомкнулся железом —нет дыханья в груди на пути окровавленным лесом.Вот он, осени дом, обнаженье древесного сердца,кривизною страданья отмеченный рост страстотерпца,бестелесны в лесу, мы застыли у самого края,он бредет мимо нас, алый пот с облаков отирая.Помнишь пламя дерев, пепелище остывшее луга,непросохший бетон, горизонты смыкающий туго,хруст сучка под ногой, нашатырь, восходящий над парком,иностранный автобус, заваленный набок под аркой.Я рассталась, срастаясь навек с этим городом ветхимпод неслышным дождем, под галдящею галочьей сеткой,из какой глубины я услышу однажды: «Пора мне»?Парк. Аллея. И смерти прибрежные камни.

Кинематограф

Прохладнеет. Столетья на рассветебыл город Петербург в молочной ватезалива. Рельсы пахли серебром.И Райвала, и Царское в цветенье,на островах гулянья и сирени,поэт, эсер, студент, городовой —и яшмовое небо над Невой.В пределах погибающей Пальмирычужих земель тогда звучали лиры,иных наречий складывался стих.Империи дряхлеющее сердце,ты всем давало место обогреться,сгореть в чахотке у твердынь твоих.Литовский стих у царскосельских статуй,грузинский – пышноцветный и богатый,и Сёдергран мистический узор…И мучит нас, у века на закате,звук русского стиха, его собратий,как эха отдаленного укор.

«Блокада. Простуда. Поленьев отрада…»

* * *

Блокада. Простуда. Поленьев отрада.Не надо о будущем думать, не надо.Два сломанных стула. Два томика Блока.И мирное время далёко-далёко.Блокада и стужа навеки вдвоем.Блокада – и черный оконный проём.Ты выживешь телом, ты духом умрешь,ты станешь на каменный город похож,пройдешь по цветущим садам Ленинграда —здесь брат похоронен. Блокада, блокада…По-прежнему воздух весной леденит,по-прежнему памятник в парке зарыт.

«Едва ли не с начала сентября…»

* * *

Едва ли не с начала сентябряна парки опускается заря,и чувствует озябнувший прохожийпроникновенье осени в гортань,когда ее отстоенный янтарьнадолго поселяется под кожей.Вся осень сгустком кажется одним,а воздух – в ней основа. Недвижим,вдыхается с медлительною болью,и стягивает горло горький сокнебес, свисающих над кромкою лесов,и неба полого, стоящего над полем.Когда всю глубину его вберешь,вороны обрываются с берез,кричат протяжно, кружатся в истоме…Но луч блеснет, и виден парк насквозь:жемчужный, ветхий, барственная кость —мерцающий на мокром черноземе.

Летний сад

1

Ты зачем, Летний сад, припадаешь к губам,в полоненьи души обретаешь свободу,кроме голоса, что я тебе передам?Но тебя обучает жестоким стихамветер, что разоряет древесные своды.Начинается утро корявых небес,облака поражает припадок боязни.Здравствуй, здравствуй, зверинец постылых чудес:чугуна тирания и каменный лес —мы готовы для праздничной казни.Начинается утро – и сад освещен,он кренится к воде в исполинском замахе,он сверкает, как лезвие над палачом —но мы неуязвимы, мы тоже живеми в Неве не полощем смертельной рубахи.

2

Дроги твоих мастеров,судьбы людские – все мимо,страшен бессмертных удел.В зимние ночи, о сад,ты покинут стоишь, нелюдимый.Камень улыбчив и бел.Или мы тени тебе,скользим с шелестеньем бесплотным —бренного мира слюда?Трубы оркестров парадных,краски гуляний народных —не отражает вода.Но никогда мне с тобой,никогда не проститься,эта любовь без утрат:черные сети ветвей,на которых не селится птица,не остывающий сад.

«Цветут фабричные огни…»

* * *

Цветут фабричные огнипо вечерам в каналах,в июльской городской тени,где так прохлады мало.Там, там по вечерампроходят косяки,своих воздушных дампроносят моряки.Сияет серебромподтаявший гранит,Нева стоит реброми лодки шевелит.И ветер, как слюда,у глаз наискосок.Любовь, гранит, вода…Вода. Гранит. Песок.

«Вечером где-нибудь, пригородной природой…»

* * *

Вечером где-нибудь, пригородной природой,на пикничке, на обочине, на пятачке,станем мы наслаждаться незрелым вином и свободой:я, Евгений безумный с обломком руля в кулаке,да юродивый бронзовый с жижей болотной в руке,да зеленый конек с горделивою царскою мордой.Вечером… Болью и желчью стакан дополна —лечит… не жалуюсь, нет, не с тобою – с судьбоювечно – играла, марала, боролась одна,и если ангел теперь нас покличет трубою,«Счастлива, слышишь, – скажу, – и свободой больна!»Что ты трудишь под рогатыми лаврами лоб?Мозг под землею уложен, как в трубчатой кости,хриплое пенье Невы, шпиль золотой на погосте,над чертежом твоим старым пыльного неба захлеб,тень отлетающих крыл на фабричной коросте.

«Я живу в новостройке, где небо по локти в земле…»

* * *

Я живу в новостройке, где небо по локти в земле,где сиамские кошки гуляют в остывшей золе,а остатки домишек похожи на сгнившие зубы.Город вытрусил нас, проронил сквозь дырявый карман.Вот и кладбища кончились. И оседает туман —пограничники прячутся в нем или же лесорубы?Мы живем в новостроенном мире – горошками блок,и карту страны оседает кровавый парок,и на глобусе пятая часть отливает рудою…Говори мне: отчизна и Отче, отчаянье, чад,расскажи мне, как в каменных рощах подранки кричат, —я люблю и страшусь, отвергаю, приемлю такою.А пока что поет самогонка в ребре батарей,перебиты деревья и нет непослушных зверей,отползают деревни, а мы – добивать отстающих.Это общий прогресс, понимаю, везде и у всех:золоченая белка грызет золоченый орех,и на каждый район полагается райская куща.

Диптих

1

Детства страшный короб,расписной снаружи, тлен внутри.Отчий дом в недвижных разговорах.Родственники. Пустыри.Детства игры – прятки да пятнашки.Душный ветер, свайка метит в лоб.Тайное взросление неряшки,короб за лошадкой – хлоп да хлоп.Катится, скрипит. Удар – и оземь!Пьяный мир, раскрытый до пупа.Господи, как ярок и морозен!Сыплет новогодняя крупа.