Воздушный шарик со свинцовым грузом (сборник)

– В любую минуту, – привычно отвечал Илья Наумович. – А нам таки есть теперь, что ей показать.

Порядок на концертах, организованных Ильей Наумовичем, царил идеальный. Поначалу за этим строго следили здоровяк Паша, с которым случай свел будущего клубного директора в первый день приезда, и его столь же внушительного вида приятели. Но скоро эта мера предосторожности сделалась излишней, поскольку все без исключения ожидали с замиранием сердца очередного представления и особенно приезда вожделенных лилипутов. Однажды, впрочем, случился конфуз, когда по настоянию свыше Илья Наумович вынужден был пригласить высокопоставленного чтеца, к слову сказать народного артиста республики. Тот, крупный, вальяжный и очарованный собою, с некоторым пренебрежением вышел на клубную сцену провинциального городка и, явно одаривая собою присутствующих, принялся декламировать из Маяковского:

– Разворачивайтесь на марше! Словесной не место кляузе…

Не успел столичный чтец дойти до «товарища маузера», как из публики в него полетел ботинок. Народный до того опешил от такого признания его таланта, что не сразу отреагировал, и лишь раздавшийся во все пальцы свист донес до него суть фиаско. Он бросил в зал испепеляющий взор и свирепо ретировался со сцены. На его место выскочил Илья Наумович.

– Уроды, – с какой-то не подходящей к сказанному нежностью объявил он залу. – Ну подождите у меня…

Он бросился за кулисы, где народный клокотал от праведного гнева.

– Слушайте, – сказал Илья Наумович, – не надо так обижаться. Это же провинция, дикий народ. Ради бога, простите их. Вы, скажу я вам, и сами хороши: вышли, надулись, как индюк, стали читать им про какие-то блядские марши. Рассказали бы чего-нибудь попроще. Например, анекдот. Например, анекдот про жопу. Выйдите и расскажите им анекдот про жопу. Вас тут же полюбят.

– Что?! – громыхнул чтец. – Чтоб я… народный артист республики… рассказывал со сцены анекдоты про жопу?!!

– А что вас так смутила жопа? Вы бывали в местах поинтересней? Ладно, не хотите про жопу, расскажите анекдот про что-нибудь другое. Тихо-тихо, не надо этих эмоций, я уже по вашему радостному лицу все понял. Не рассказывайте никаких анекдотов. Только сидите здесь и никуда не уходите, я сейчас все устрою.

Илья Наумович снова вышел на сцену. Зал притих.

– Вы мудаки, – свирепо молвил маленький администратор. – Я пригласил народного артиста республики! Народного арти… Короче, – он угрожающе глянул на публику, – если еще хоть одна сволочь кинет ботинок, – он свернул пальцы рук в два кукиша, – вот вы у меня увидите цирк, вот вам будут лилипуты!

Столь неудачное начало концерта сгладилось пышным его окончанием в виде банкета, который устроили в обеденном зале санатория, поскольку лучшего ресторана в городке не было. За щедро накрытыми столами присутствовала вся местная элита: руководство во главе с первым лицом, главврач с заместителями, представители городской интеллигенции (Илья Наумович и начальник железнодорожной станции), а также передовики производства, в число которых непонятным образом попала Дуня Горемыко, видимо пристроенная сюда заботливой мамой Аленой Тарасовной. Народный с удовольствием закусывал, с еще большим удовольствием пил коньяк и, наслаждаясь собою, разглагольствовал об управлении периферией. Руководство в лице первого рассуждало о железных дорогах. Начальник железнодорожной станции высказывал тонкие суждения о культуре. А культура в лице Ильи Наумовича отмалчивалась и не сводила глаз с Дуни.

– Кто это юное совершенство? – тихо поинтересовался он у начальника станции, который только что решительно отдал предпочтение художественной декламации перед шпагоглотанием.

– Та где? – удивился начальник станции.

– Да вон же, напротив нас, с белым личиком, пунцовыми щечками и глазками как у ангела…

– Це вы про Дуньку Горемыко? Про дочку поварихину?

– Боже мой, какая роскошь, – восторженно пробормотал Илья Наумович. – Это же не женщина, а шесть пудов человеческого счастья!

– Та вы сдурили, – покачал головой интеллигентный начальник станции. – Це ж такэ щастя, шо от него тикаты трэба, сломя голову. Вы ее маму бачылы? Вы йийи чулы? Це ж полный… – он задумался в поисках подходящего слова и закончил: – Апокалипсис.

– Начхать мне, извините за тонкость, на ее маму, – ответил Илья Наумович, – и на апокалипсис тоже. Я с нею познакомлюсь.

– Ну, якщо вы розумных людэй слухаты нэ хочэтэ, так и ищите соби приключэний на голову, – обиженно заявил начальник станции.– Спасибо, – кивнул Илья Наумович, – я всю жизнь нахожу себе приключения. И не только на голову.

* * *

Несколько дней кряду Илья Наумович пытался подкараулить Дуню, но та неизменно возвращалась домой с грозной мамашей, на которую Илья Наумович грозился начихать, но подойти и проделать это отчего-то не решился. В один из субботних вечеров, когда он, с любовной думой пополам, бродил по городку, ему все же посчастливилось: он увидел Дуню, одиноко вышагивающую в резиновых сапогах по уличному месиву.

– Глазам не верю! – воскликнул он, подскакивая к предмету обожания, который на полголовы возвышался над его собственной макушкой. – Дуня, неужели это вы?

Дуня с удивлением посмотрела на незваного кавалера.

– Я, – сказала она. – А шо?

– Просто никак не ждал увидеть вас одну, без мамы.

– Мама борщ готовыть, – ответила Дуня. – А мэнэ послала аппэтыт нагуливать.

– Ах, Дунечка, если б вы знали, какой аппетит вы мне нагуляли за эти дни! – Илья Наумович прижал руку к сердцу. – Почему я вас ни разу не видел на концертах в клубе? Для кого я их, по-вашему, устраиваю?

– Для артыстов?

– Ах, Дуня, если б вы знали, как мне наплевать на всех артистов оптом и в розницу! Все было оганизовано ради встречи с вами, которую вы так упорно игнорировали.

– Мама каже, шо концерты – це вертеп, – покраснев, сказала Дуня. – Шо культурни люды на концерты нэ ходят.

– Дунечка, у вас такая предусмотрительная мама, что я прямо удивляюсь, как она вам позволила родиться на свет. Мир – это такой вертеп, что культурным людям просто опасно в нем рождаться. Вы разрешите прогуляться с вами?

– Так я вже домой шла.

– Тогда я вас провожу. В этом вертепе столько хулиганов… – Илья Наумович изогнул руку полукольцом, как бы приглашая Дуню на него опереться.

– А шо вы им сделаете? – спросила Дуня, механически продевая свою лапищу в предложенное ей полуколечко. – Вы ж такый малэнькый…

– Малэнькый, алэ злый, як собака, – заверил ее Илья Наумович, элегантно ведя по дорожной грязюке. – Можу покусаты.

– Ой! – испугалась Дунечка, выдергивая руку. – Так вы скажэный? [39]

– Что вы, – Илья Наумович вернул ее руку назад, – я просто отважный. Ваше присутствие и моя любовь придают мне смелости. Вот гляжу я на вас, Дунечка, и мне хочется быть маленьким отважным странником, затерявшимся среди ваших холмов.

– Та ну вас, – покраснела Дуня, чувствуя, как сердечко ее тает, – прыдумалы ж холмы какие-то…

– Горы, Дунечка, горы… С опасными перевалами и ложбинами, где одинокого странника подстерегают злые разбойники… Ого, одного уже вижу! – Илья Наумович остановился и гневно указал пальцем на огромную, темнеющую в сумерках фигуру, которая, прислонившись к забору, лузгала семечки. – Ваш ухажер вас дожидается? Подстерегает вас? Сейчас вы увидите, какой я маленький…

– Та якый ухажер… – начала было Дуня, но Илья Наумович уже подскочил к фигуре и с размазу залепил ей оплеуху.

– Это тебе, чтоб не караулил чужих женщин! – объявил он.

– Та шо ж це такое, – обиженно удивилась фигура. – Стою, лузгаю семочкы, никого нэ трогаю… Вы сдурели, Илья Наумович, чы шо?

– Ой… – изумился Илья Наумович. – Это ты, Павлуша?

– А шо Павлуша… Як Павлуша, так можно сразу в морду заместо «здрасте»? Це шо ж у нас за город такый, шо це вже деятель культуры нэ може мимо пройти, шоб тоби по морди нэ хлопнуть?

– Ты зачем Дуню у забора караулил?

– Шо значыть караулил? Це мой забор, я за ным живу.

– Павлуша, ну прости бога ради, – Илья Наумович прижал руки к груди. – Ну хочешь, дай мне тоже в морду.

– Ага, – кивнул Павлуша, – я вам в морду, а мэнэ в тюрьму за убийство. Воно мэни трэба, такэ щастя за вашу морду? Идить вже, Илья Наумович, з вашею Дунею, я тут зараз шось вдребезги разнесу…

Илья Наумович смущенно приобнял Дуню и повел ее дальше. Та не отстранялась.

– А вы правда, – сказала она, – такый…

– Скажэный?

– Отважный. Павло ж вин… такый… Вин кабана вбыты може.

– Так я ж не кабан, Дунечка.

– Не, вы нэ кабан… Ну всэ, мы прыйшлы.

Они остановились у деревянного забора с калиткой, за которым виднелось несколько яблонь и шиферная крыша дома.

– Неужели вы так скоро хотите меня покинуть? – полужалобно-полулукаво спросил Илья Наумович.

– Так мама ж борщ сварила.

– О, я понимаю, борщ – это святое, тут я не соперник. А не хотите ли пригласить меня на борщ?

Дуня зарделась.

– Ну я нэ знаю… шоб прям так скоро, – промямлила она. – Шо мама скажэ…

– Шо-то все меня хотят напугать вашей мамой, – улыбнулся Илья Наумович. – Да вы не смущайтесь так, я ж не на сегодня напрашиваюсь.

– А на когда?

– На завтра. Вчерашний борщ всегда вкуснее.

В это время из-за забора послышалось хрюканье.

– Это из комнаты вашей мамы? – поинтересовался Илья Наумович.

– Та не, це ж Инженер, – сказала Дуня.

– Кто?

– Инженер. Такый жирный, морда хытрая… Мы його к Новому году зарежем.

– Что? – Илья Наумович почувствовал, как голова у него пошла кругом. – Это у вас такой семейный обычай, резать под Новый год инженеров?

– Та ну вас… Инженер – це ж боров. То ж вин у хлеву хрюкав. Така хытра, така розумна свынья…

– Знаете, Дуня, – сказал Илья Наумович, – в ваш дом нельзя входить неподготовленным. И хоть судьба несчастного Инженера вынуждает меня опасаться за собственную, но решений своих я не меняю. Ждите завтра в гости. Вот вам залог, что я не передумаю.

Он привстал на цыпочки и поцеловал Дуню в пухлую щеку. Дуня в очередной раз покраснела, даже зарделась, и со словами «та ну вас, скажэный», несильно и как-то нерешительно хлопнула Илью Наумовича по физиономии и скрылась за калиткой.