Воздушный шарик со свинцовым грузом (сборник)

Алена Тарасовна не то чтобы успокоилась, но залпом опрокинула свою рюмку.

– Выпейте еще, не мелочитесь, – улыбнулся Илья Наумович. – Давайте пить и радоваться. Я же вижу, какая у вас огромная душа.

– С чого ты взяв, опудало [42] , шо у меня огромная душа?

– Ну не может же такое роскошное тело совсем пустовать. Чем-то ж вы его заполняете помимо борща. Ваше ж сердце должно прыгать от восторга при виде нас с Дунечкой. – Он нежно прильнул к своей избраннице, которая привычно зарделась, но даже не подумала от него отстраниться. – Вы мне лучше скажите, где вы еще видели такое счастье?

– В гробу, – ответила Алена Тарасовна. – В гробу я бачыла такое щастя.

– Мама, не спешите в свой гроб, пожалейте землекопов. В этом маленьком городке на вас не хватит скорбной земли. Лучше послушайте свое сердце. Что оно вам говорит?

– Воно мэни говорыть взяты дрын и отдубасить тебя поперек твоейи наглойи спыны! Дунэчко, богыня моя, – Алена Тарасовна с последней надеждой глянула на дочь, – он жэ старый, нэкрасывый еврэй. Якбы щэ еврэй як еврэй був, а то ж юродивый! Дарма шо Альтшулер, а жывэ в грымерной пры клубе.

– И я там жыты буду, – тихо сказала Дуня.

Алена Тарасовна охнула и схватилась за сердце.– А знаете, мама, вы таки правы, – проговорил Илья Наумович, с изумлением разглядывая Дуню. – Ваша дочь действительно богиня.

* * *

Свадьбу сыграли через полтора месяца все в том же обеденном зале санатория. На Илье Наумовиче был новый черный костюм, где все пуговицы были соблюдены в строгости, Дуня в белом свадебном платье и фате казалась если не богинею, то очень весомым воплощением небесного на земле, отец Петро Васильевич был торжествен и решителен до непривычности, зато Алена Тарасовна выглядела бледной тенью самой себя. За короткий этот срок она почти совершенно лишилась власти над дочерью, и даже муж ее, безвольный и безропотный, вдруг точно ожил и встрепенулся, стал временами позволять себе несогласие и уж бог весь откуда завел моду стучать на нее по столу своей курячьей лапкой. Оживленней всех выглядел Павлуша, которого Илья Наумович взял в свидетели. Страшно гордый доверенной ему ролью, Павлуша важничал, раздувал щеки и смертельно надоедал гостям, на все лады расхваливая жениха.

– Бэспрэдельно культурна людына, – говорил он. – Даже як по морди тоби хлопнэ, так нэ абы як, з усиейи дури, а интеллегэнтно, з пониманием.

Илья Наумович меж тем отыскал в толпе гостей солидную фигуру главы городского руководства, извинившись перед остальными, отвел того в сторонку и не без лукавства заметил:

– Вот ведь, Иван Данилович, как оно бывает – приезжаешь нести культурное, а взамен находишь божественное.

– Це вы про шо, Илья Наумович? – удивился глава.

– Да про жену мою, про Дунечку.

– А, це так, – согласился глава.

– Значит, одобряете?

– Кого?

– Да женитьбу нашу.

– Дуже своеврэменное решение, – кивнул Иван Данилович.

– А раз так, то надо бы поддержать божественное и культурное материальным.

– Илья Наумович, – взмолилось первое лицо, – вы щось такэ кажетэ, шо у мэнэ голова скрыпыть от ваших слов. Вы чого хочэтэ?

– Да пустяка. Маленького ключика от дверцы в счастливую жизнь. Согласитесь, не может же молодая советская семья ютиться в гримерке при Доме культуры.

– Ага! – Иван Данилович прищурился. – А от у мэнэ до вас встрэчный вопрос: комиссия когда прыйидэ?

– Какая комиссия? – удивился Илья Наумович.

– С Киева. От министерства культуры.

– А на шо она вам?

– Та мэни она нэ на шо. Це ж вы мэнэ все врэмя ею лякалы, колы деньги на клуб выколачувалы.

– А при чем тут квартира?

– З одного боку як бы и нэ пры чем. А з другого так пры чем, шо я и нэ знаю…

– Иван Данилович, – Илья Наумович прижал руки к груди, – даю вам слово, что, когда у нас с Дунечкой родится сын, мы назовем его Иваном, в вашу честь.

– А хоч Мао Цзэдуном назовите, – ответил глава. – Нэмае квартыр.

– А в хрущевке?

– Нэмае. А на шо вам квартыра? У тещи с тестем живить. Он у ных цила хата.

– А вы бы, Иван Данилович, захотели с такой тещей жить?

– А на шо мэни хотеть з нэю жить? У мэнэ своя теща е – дай йий Бог здоровья у Чорнигивський области.

– А вы представьте, что вас перевели в Черниговскую область и к теще подселили.

– Знаетэ шо, – обиделся Иван Данилович, – якщо у вас така больна фантазия, так вы соби нафантазируйте квартыру и живить в ней. А мэни писля отакых выших слов водкы трэба выпыты.

Иван Данилович в тот вечер и в самом деле крепко приударил за водкой, но многолетний партийный и руководящий стаж до того закалили его организм, что Илья Наумович, подкативший к нему по новой насчет квартиры, напоролся на категорический отказ, сделанный на сей раз в форме фамильярной до грубости, и напоследок, к полному своему изумлению, услышал, что с ним, Иваном Даниловичем, «оци кацапськи штучкы нэ пройдуть».

– Это вы мне? – на всякий случай переспросил Илья Наумович.

– А будь кому, – щедро ответил глава, закусывая маринованным грибочком. – У нас, слава Богу, уси нацийи равни.

Илья Наумович, погрустневший и совершенно ошеломленный, покинул Ивана Даниловича и вышел на длинный, идущий вдоль всего этажа балкон. На балконе, опершись о колонну, стоял его свидетель Павлуша и с философским спокойствием лузгал семечки.

– Павлуша, – сказал Илья Наумович, – у тебя закурить есть?

– А вы хиба курытэ? – удивился Павлуша.

– Якбы курыв, свои булы б. Так есть у тебя сигареты?

– Нэма, Илья Наумовыч. Я оцю пакость николы до рота нэ совав. Семочек хочэтэ?

– Нет, Павлуша, семочек не хочу.

– А чого цэ вы такый сумный, начэ у вас хата сгорила?

– А хоть бы и сгорела, Павлуша. Только вот гореть нечему. Не дают нам с Дуней хаты. Живите, говорят, в своем клубе. Или к теще переезжайте.

– Нэ дай Боже, – перекрестился полной жменей семечек Павлуша.

– Вот ты меня понимаешь. Это теперь она притихла, а как мы к ней переедем, и меня съест, и Дуню съест, и мужем Петром Васильевичем закусит.

– Вона така, – подтвердил Павлуша. – Аппэтыт добрый мае.

– А в гримерке клубной с молодой женой – как? – продолжал размышлять вслух Илья Наумович. – Невеста – одно дело, а жена… А дети пойдут…

– Дети – це хорошо, – сказал Павлуша.

– Кто ж спорит… Будут по клубу бегать и в гримерке на горшок ходить… Ладно, Павлуша, пойдем к гостям.

– Вы идить, – ответил Павлуша, – а я щэ трохы полузгаю.

Илья Наумович вернулся в зал. Гости продолжали угощаться и отплясывать, Дуня сидела печальная, а рядом с нею примостилась Алена Тарасовна и что-то яростно, делая страшные глаза, втолковывала дочери. Илья Наумович бросил на тещу такой свирепый взгляд, что та мгновенно осеклась, недовыплюнув отравленное слово, и на всякий случай ретировалась подальше.