Возгорится пламя

— В самом деле?! Это оттого, что у меня тут, — кивнул на рукопись, — речь идет как раз о фунтах. А голове действительно необходим отдых. Ты, Надюша, записала все? Пойдем в бор, погуляем. Проветримся. Денек сегодня чудный…

Они дошли до озера Бутаково.

Долбленые тополевые лодки-обласки, черные, как гагары, сонно уткнулись в берег. Рыбаков не было — все убирали хлеб в полях. А охотников уже ничто не привлекало сюда, — утиные выводки улетели, пролетные стаи еще не появились, и синее озеро, окруженное желтыми — от первых заморозков — камышами, дремало в тишине. И небо над ним казалось усталым и дремотным.

Владимир поднял золотистый листок березы и сухой палочкой, словно иглой, прикрепил к шершавому стволу сосны.

— Это, Надюша, для твоих первых упражнений. — Достал револьвер и подал недоумевающей жене. — Держи.

— Зачем, Володя? Стрельба — дело не женское.

— Да? Ты так думаешь? По глазам вижу, что уже отказываешься от своих слов. И правильно делаешь. Для революционеров, Надюша, нет деления на женское и мужское дело, — все должны, все обязаны уметь стрелять. И стрелять метко, как говорят — в яблоко. Помнишь, Вильгельм Телль? А у нас вместо яблока — березовый лист. По размеру примерно такой же.

— Наши женщины прежде всего революционные сестры милосердия. Перевязывать раненых…

— Не только. В Лувре я видел картину великого Делакруа «Свобода, ведущая народ на баррикаду». Художник написал по свежим следам боев. В правой руке отважной француженки, выписанной великолепно и одухотворенно, развивается национальный флаг, а левой она сжимает винтовку. И это отлично! Не только знаменем — винтовкой Свобода воодушевляет наступающих, зовет вперед. И рабочего, и студента в котелке, и маленького парижского га-мена — будущего Гавроша из романа Виктора Гюго. Очень хорошо! И, когда я смотрел на эту изумительную картину, мне весь флаг казался красным, представились баррикадные бои Парижской коммуны.

Коммуна!.. Надя любила слушать, когда муж говорил о местах боев во французской столице. Он рассказывал горячо и с такими деталями, будто сам находился среди коммунаров: там-то была особенно жестокая схватка, там-то отличился такой-то. Слушая его, она ясно представляла себе и заседания Коммуны в ратуше, и свержение Вандомской колонны, и залитые кровью улицы, и багровую Сену, и кладбище Пер-Лашез. Не зря Володя съездил в Париж!..

Однажды спросила: «Баррикады неизбежны?» Он ответил: «Думаю, что да. Буржуазия, по всей вероятности, не сделает пролетариату мирной уступки, а в решительный момент прибегнет к оружию для защиты своих привилегий. Тогда рабочему классу не останется другого пути, кроме революции». И Володя прав: умение стрелять может пригодиться каждому революционеру.

Он напомнил:

— Однако пора — за дело! Стань вот так. Клади револьвер на согнутую левую руку.

— Да ты, Володя, сначала сам.

— Хорошо. Смотри: нажимаю гашетку, курок взводится, барабан с патронами поворачивается…

Щелкнул выстрел — листок не шелохнулся.

Осмотрев сосну, заметили царапину сбоку ствола.

— Определенно не Вильгельм Телль! — рассмеялась Надя.

— У меня ведь тоже нет практики. Но все-таки попал. Теперь — ты. Целься спокойно. Так. Нажимай плавно, без рывка.

Они стреляли поочередно, пока были патроны в барабане. Потом прислушались: нигде ни души. Наполнили барабан патронами и опять стали стрелять.

После одного из выстрелов Надежды листок упал. Они подбежали одновременно.

— Почти в середину! — отметил Владимир, отдавая листок жене. — Бери на память! И револьвер остается тебе. Теперь, в случае чего, ты стрелять умеешь.

— Зачем? Никакого случая, Володя, не будет. Нас с мамой никто не тронет.

— Я уже просил Оскара…

— Ну, какой ты, право беспокойный!

— Он согласился наведываться к вам. Так мне будет спокойнее. И еще спокойнее оттого, что у тебя — оружие и что ты уже научилась пользоваться им. Держи. Спрячь в свою сумку.

В ту ночь Владимир долго думал о предстоящих встречах, вспоминал вопросы, возникшие во время работы над «Рынками», — ответы на них надеялся найти в книгах библиофила Юдина или же в городской библиотеке. Заснул только перед утром.

На рассвете за окном послышалось:

— Тпру-у, родимы-и!

Надежда, уже успевшая одеться и причесаться, вернулась в комнату и, откидывая уголок одеяла, сказала полушепотом:

— Володя, ямщик приехал. И завтрак — на столе.

— Спасибо, Надюша!

Перекинул полотенце через плечо и пошел умываться, на ходу напевая:

— «Тореадор, смелее в бой…»

Надя посмотрела ему вслед и улыбнулась. В таком восторженно-приподнятом настроении она видела Володю не часто.

Как хорошо, что он едет в Красноярск!

4

На Минусинской пристани пароход ждали только к вечеру, и Ульянов направился в дом Брагина, где останавливался всякий раз.

Услышав его голос, в прихожую вышла Антонина Старкова. Вот неожиданная встреча!

А как она изменилась, маленькая, хрупкая Тоня! Потеря первого ребенка ей стоила многого! Исхудала до неузнаваемости! И теперь чем-то потрясена?

Он привык видеть у нее завитые волосы, а сейчас незнакомая жиденькая челочка падала на узкий лоб, и лицо казалось маленьким, словно у девочки, только что вернувшейся из больницы. Тонкий нос еще больше заострился, щеки побледнели, на густых ресницах усталых глаз дрожали слезинки. А когда увидала его, повеселела:

— Владимир Ильич! — на секунду приложила к глазам батистовый платочек, потом подала тоненькую, влажную от слез, руку. — Каким попутным ветром?

— Еду в Красноярск, лечить зубы. А вы какими судьбами? Как здоровье Эльвиры Эрнестовны? Мне Базиль коротко рассказывал. Как она чувствует себя сейчас?

— Ох! — У Антонины опустились руки. — Здесь моя бедная мама. В комнате. Я показывала ее Смирнову…

— Так, так. «Городовому врачу». И что же он?

— У него… — Антонина перешла на шепот. — У него есть подозрение: не рак ли? Сами знаете, какой это страшный приговор. А я в душе не верю. Мне хочется надеяться…

— И правильно делаете. — Владимир Ильич тоже перешел на шепот: — Чтобы поставить такой диагноз, нужно исключить, как мне кажется, многое, в первую очередь — ушиб.

— Да. От ушиба мог быть нарыв… Маме нужен покой. Я не повезла бы ее сюда, но Глебася волнуется, ночей не спит. И в таком состоянии везти домой…

— Почему домой? Нужно в Красноярск. Там все же опытные врачи. А еще бы лучше в Томск. Университетский город.

— Сейчас и в Красноярск не на что. Я давно не служу, Вася жалованье не получил от своего купца. И Глебу с Зиной за сентябрь еще не выдали «кормовых». За душой — ни копейки.