Вождь и призрак

Он пролаял эту команду с явным австрийским акцентом, от которого так и не сумел избавиться. Молча слушая доклад Йодля, фюрер глядел по-прежнему мрачно… впрочем, при таком тусклом освещении его фигура казалась всего лишь неподвижным силуэтом. Когда генерал отрапортовал, фюрер обвел глазами комнату.

И заявил резким тоном:

— Полет из Смоленска был крайне утомительным. Завтра в полдень всем явиться на совещание! Я сообщу вам подробности нашего нового безотлагательного наступления на Красную Армию…

Когда он выходил из комнаты, Борман попытался его проводить, но Гитлер отмахнулся от рейхслейтера. Борман не выдал своих чувств, хотя на самом деле был потрясен и раздосадован.

Чтобы объяснить эти невероятные события, случившиеся 14 марта 1943 года в Волчьем Логове, нам необходимо вернуться назад на четыре дня… а затем на пять лет, в 1938 год, в золотое времечко…

Глава 4

10 марта 1943 года. За стенами Бергхофа, примостившегося на вершине горы Оберзальцберг, на бывшей границе Германии и Австрии, метель намела сугробы… стоял мороз и жуткая, давящая тишина…

Однако в большом зале, в личных покоях Гитлера, было не так тихо. Там, в пустой комнате, увешанной зеркалами, разыгрывалась кошмарная сцена. Зеркала висели под разными углами, чтобы человек, лицедействовавший тут, мог оценить, какое он производит впечатление.

Одетый в военную шинель, в точности копировавшую шинель Гитлера, Хайнц Куби держал речь… перед самим собой, ибо другой аудитории у него не было. Визжа, вопя и стараясь, чтобы получилось еще громче, он яростно жестикулировал. Правая рука резко, выразительно взметнулась вперед. На лоб упала прядь темных волос.

— Я больше не намерен терпеть эту проклятую свинью Бенеша! — орал он. — Бенеш распинает Германию в Судетах. А я распну его!..

Маленькие усики злобно ощетинились, когда оратор угрожающе поднял кулаки. Взвинчивая себя, Куби, однако же, успевал внимательно изучать лица семерых Гитлеров, отражавшиеся в зеркалах. Он смотрел на свой профиль справа, слева, оглядывал свои плечи сзади…

В кинозале, расположенном в подвале Бергхофа, Куби часами изучал кинопленки, на которых Гитлер произносил речи и посещал различные мероприятия. Эти фильмы ему поставлял Мартин Борман.

Профессиональный актер, Куби подмечал все характерные жесты Гитлера, вплоть до того, как тот странно подергивал правым плечом, одновременно слегка опуская левое. От Куби не укрылось, что есть два разных Адольфа Гитлера. Один — скромный, застенчивый человек, который робко улыбался, разговаривал с собеседниками уважительно и был очень обаятелен. Другой же, тот, кого Куби сейчас изображал, обладал демонической энергией и гипнотизировал многотысячные толпы.

Кроме того, Куби часами слушал пластинки с записями голоса фюрера. Он проигрывал их еще и еще раз, пока не усвоил каждую интонацию. Теперь, озираясь в таинственном кольце зеркал, Куби принялся поднимать правую руку, одновременно вскидывая голову — этот хорошо знакомый жест фюрер делал, достигая в своей речи кульминационного момента.

Отражения завертелись, голос сорвался на маниакальный визг. Кошмар достиг своего апогея.

— Бенеш — кровавый убийца! Он по колено в крови наших немецких братьев и…

В зеркалах появилось еще одно отражение… лицо миловидной блондинки. Глядя на столько ее отражений, сразу становилось понятно, что хорошенькая головка не особенно отягчена мыслями. Пока фюрер торчал в Волчьем Логове, она безвылазно сидела в Бергхофе, и ей было скучно, скучно, СКУЧНО!

Она обожала танцы, а что касается чтения, то предпочитала то, что не требует большого умственного напряжения… скажем, журналы мод. Девушка помахала рукой. Куби нахмурился и оборвал речь. Зная, что он ненавидит, когда его перебивают — а Куби с Гитлером были похожи не только внешне, но и по характеру, — она умильно попросила:

— Хайнц, ну, хватит… Пошли в кроватку…

— Мой фюрер, а не Хайнц, — поправил он. — Сколько раз тебе говорить?!

— Мой фюрер, — покорно произнесла она, — пойдем в постель…

Хайнц все еще был во власти пережитого и, машинально сжав протянутую руку девушки, побрел за ней, словно сомнамбула, из зеркальной комнаты и дальше, вверх по лестнице… Ева Браун любила мужское внимание, а фюрер редко ее этим баловал. Было что-то потрясающе эротичное в том, что она забиралась в постель с его двойником. Кроме того, Куби на поверку оказался более выносливым любовником…

Адъютант из Бергхофа рассказал Мартину Борману о Хайнце Куби в октябре 1938 года, через несколько лет после того, как Германия поглотила Австрию. Сперва Борман хотел сфабриковать обвинение против Куби и арестовать его, чтобы тот навеки затерялся в каком-нибудь концлагере.

— Этот Хайнц Куби, — сообщил адъютант, — дает представление в маленьком ночном клубе в Зальцбурге. Он подражает фюреру… передразнивает его…

— В Зальцбурге? — Борман был еще больше шокирован вопиющим бесстыдством негодяя… оскорблять фюрера чуть ли не в его собственном доме?!

В тот же вечер адъютант привел Бормана в клуб, ютившийся на задворках Старого Города.

Сперва актеры варьете изображали безумную жизнь Берлина конца двадцатых годов. На сцене даже крутилась высокая девчонка с тощими ногами в черных чулках: ни дать ни взять Марлен Дитрих. Борман внимательно посмотрел, как она вытягивает правую ногу.

— Какая мерзость! — пробормотал он, глядя масляными глазками на зазывно подрагивающую ножку. Адъютант сделал вид, что не слышит. В Бергхофе все знали, что Мартин Борман не пропускает ни одной секретарши, а его жена постоянно беременна.

Однако несмотря на рассказы адъютанта, встреча с Хайнцом Куби ошеломила Бормана.

— Сходство просто поразительное, — шепнул он адъютанту. — А вы говорили, он издевается над фюрером…

— Но… он же вытворяет это на сцене!..

Адъютант растерялся и не мог подыскать нужных слов. Борман же потерял к нему интерес и, не отрываясь, следил за Куби, который начал показывать свой номер. Борман заметил, что немногочисленные зрители, сидевшие за неудобными, скученно стоявшими столиками, смущенно зашикали.

Хайнц Куби не передразнивал фюрера: он имитировал его, причем так точно, что в этом было нечто жутковатое. Если бы Борман не знал, кто стоит перед ним, окажись они в другой обстановке, начальник канцелярии ни на секунду не усомнился бы, что видит самого фюрера. Когда представление закончилось, Борман долго сидел, погруженный в свои мысли…

— Пошли наверх, повидаемся с ним! — наконец заявил он.

— И, разумеется, арестуем? Мы предъявим ему обвинение в…

— Не забывайте, приказы здесь отдаю я! — рявкнул Борман.