Вождь из сумерек

Но на этот раз сон не был долгим.

Так ему показалось.

Ему вдруг привиделось, что пронзительные, зеленые, огромные до бесконечности, до безобразия глаза пристально и холодно разглядывают его, склонившись к самому лицу.

Годами выработанный рефлекс сработал за него. Он еще не успел открыть глаза, а рука уже стиснула рукоять ножа.

– Не стоит человек-волк, – остановил его мягкий и совсем не злой голос. – Не для того мы много дней искали тебя, идя твоим следом, чтобы утолить свою месть. Да и не сумеешь ты поразить меня своим оружием. То, что ты видишь перед собой – не более чем дух, душа… Вернее, проекция души, если тебе понятно, о чем я говорю. Ведь это так у вас называется? Да и сам ты до сих пор находишься в объятиях сна.

Мягкий звучный напевный голос трепетал в его сознании. Успокаивал и расслаблял его тело.

– Кто ты?

– Трудно ответить на этот вопрос.

– А ты уж постарайся, – с ноткой угрозы потребовал Стас. – Я пойму.

Тонкое благородное лицо. Такие лица можно встретить только на старых иконах. Длинные, серебристые… не седые, а именно серебристые волосы, закрывая уши, стелются по плечам.

– Мы те, кого вы в том мире, из которого ты пришел со своими друзьями, зовут эльфами. Светлыми эльфами. Когда-то давно, так давно, что время сохранило об этом только сказки и предания, мы жили рядом с вами. Но потом люди решили жить сами. И мы ушли.

– И какого черта вам понадобилось сейчас здесь, в этом мире? – не очень приветливо спросил он. – Вы и здесь не очень нужны.

– Твоя правда, человек-волк. Мы не нужны здесь. Так мы и не стремились сюда, – в мелодичном голосе появилась нескрываемая грусть. – Мой древний народ сейчас никому не нужен. А в том, что мы здесь, нашей вины нет.

– И, тем не менее, вы здесь!

– Да, мы здесь. Но повторяю: нашей вины в этом здесь. Ты был прав, когда говорил своим друзьям об умирающем мире. Так оно и есть. Позволь я займу немного твоего времени, чтобы рассеять все твои сомнения.

Стас кивнул головой.

– Валяй! Раз уж ты все равно здесь. Но не знаю, смогу ли я выслушать тебя до конца. Рана в боку может помешать нашей приватной беседе.

Что-то необыкновенно легкое и прохладное, как материнская, почти забытая рука из далекого детства, коснулась ноющего бока, и нудная, унылая, стучащая в виски боль затихла.

– Теперь твоя рана больше нам не помешает… тем более что я не ставлю тебе в вину смерть моих братьев.

– Не я первый начал, – хмуро, словно нехотя, ответил Стас, к удивлению своему все-таки испытывая невольное чувство вины. – И вот что, зови меня просто Стасом… или Славом. Как тебе удобнее. К чему весь этот официоз?

– Хорошо, Слав. Буду звать тебя так, как зовет тебя твой лекарь. Мое имя Рэдэльф.

– Рудольф. Рэд. Рудик. Я запомню, – усмехнулся Стас. – Валяй дальше. Только поторопись. Мои волчата аристократическим манерам не обучались, тонкого обхождения не понимают. А к призракам и прочей колдовской чертовщине относятся, мягко говоря, с предубеждением. Могут и в драку полезть.

– Я это помню, Слав. Постараюсь быть кратким.

– Уж постарайся…

– После того, как мы покинули миры, заселенные людьми, мы разрушили все древние дороги, чтобы навсегда скрыться в новом мире. Людям мало дивной красоты древних лесов, жемчужной чистоты рек и озер, звонкого пенья ручьев, гордого величия горных вершин…

– Мне это известно, Рэд, – нетерпеливо перебил собеседника Стас, который явно старался перебраться в область эпоса. – Читал. Знаю… Человек – царь природы, а поэтому с царственной небрежностью и с царственным же невежеством пытается переделать ее. Мы старый мир разрушим до основания, а уж затем, как водится, свой построим. Чтобы потом переделать. До основания! Что поделаешь, не умеет он обходиться гнездом на дереве… Переходи прямо к марксистско-ленинской сути, Рэд. Не зацикливайся на мелочах.

– Хорошо. Но просто уйти из мира людей оказалось невозможным. Древними путями, Забытыми дорогами вместе с нами проникло и то, что присуще человеческим душам.

– А ты как думал? – усмехнулся Стас. – С кем поведешься, от того и наберешься. Всегда было, есть и будет добро. Но кто бы его разглядел, если бы не было зла? Как увидеть белое, если не будет черного?

– Человеческая прямолинейность. Либо да, либо нет. И никогда посередине, – горькая усмешка появилась на губах эльфа. – Либо друг, либо враг.

– На том стоим…

– Дальше и совсем просто. Мир разделился. Появились темные эльфы.

– Которым было мало уюта лесного гнездышка или свода пещеры над головой? И им захотелось переделать, приспособить этот мир под себя. Извечная борьба единства и противоположностей. Конфликт отцов и детей. Совать свой нос везде и всюду, не спрашивая при этом никого, – лениво процитировал Стас все известные ему лозунги, застрявшие в его памяти со времен комсомольской жизни. – Кому-то надоела зеленая сочная травка и захотелось вкусить не менее сочной телятинки. Плохой пример заразителен. Делать и переделывать – это наш конек. Это мы умеем. Бороться и искать, найти и не сдаваться. А лучше всего – прикарманить. Вот если бы еще знать, что искать? Мы выросли на этом, дорогой Рудик, но все ищем и ищем, боремся и боремся, да так, что кровь на морде никак не засохнет.

Эльф, по всей видимости, был обескуражен грубым и откровенным цинизмом Стаса и надолго замолчал.

– А завтра была война… – продолжал Стас все с тем же холодным и ленивым равнодушием. – А может, вчера. И размахнулись вы всю необъятную ширь своей нечеловеческой души, да так, что и в своей избе тесно стало… повалили на улицу. А раз так, то почему бы и соседа от всей души по морде не отоварить. Двое дерутся, третий не мешай… Это ведь не для вас сказано? А вот про то, что сор из избы выносить нельзя, наверняка забыли.

Эльф все еще молчал.

– Эй, приятель! Ты здесь? Или уже растворился в своих неведомых мирах? – полюбопытствовал Стас. – Или обиделся? Тогда прости.

И замолчал сам.

Притронулся к ране. Боли не было. Осторожно снял Лехину повязку.

– Не волнуйся, человек-волк. Утром и сам забудешь, где была твоя рана, – снова прозвучал в его сознании глубокий бархатный голос.

– Не моя, а ваша…

Но эльф оставил эту поправку без внимания. И растерянно продолжил:

– Ты прав. Была война. Она и сейчас еще продолжается. И наш мир, прекрасный мир эльфов, который мы создавали, может быть, не одну эльфийскую эпоху, умирает. Мрак и холод накрыл его. Умирает наш дивный лес под покровом снега, утонули под ним горные вершины, дворцы светлых эльфов. Замерли в неподвижности скованные льдом хрустальные реки. Не поют свои сладостные песни звонкие ручьи и не ворчат водопады. Ночь опустилась на мир эльфов.

– Был бы рядом Толян, расплакался бы. Ей-богу! – жестко уронил Стас. – Что поделаешь, у парня тонкая ранимая душа. Извини, слезы вытирать не умею. И давай так… Все, что накопилось в уголках твоей трогательной души, вытряхнешь на меня как-нибудь потом. Может, и я тогда уроню скупую солдатскую слезу. У меня своих забот ложкой не расхлебать. И самая большая заноза в заднице – это вы со своими разборками. А теперь будь любезен коротко и по существу. Что, где и как!

Гостя покоробила грубая прямолинейность Стаса, но он, сдерживая обиду, продолжил: