Вожделение бездны
Шрифт:
Наверное, точка неудачная, решил он и чужестранцем почесал по улице, оглядывая праздничных горожан и дома первобытным, широкополосным оптоволоконным взором.
Цивильный марсианин в пещерах неолита бродил бы увереннее, чем наш неофит просвещения по родному городу. Никогда ещё не встречал он сразу стольких
москвичей одновременно, поскольку раньше их не было на улицах Москвы, ни одного. Раньше по городу шли тени в пальто, с пустыми головами, полными образования, в составе коего был удивительный пиетет к выдуманной абсолютной персоне. Кутузов
мнил Его персоной, так сказать, гипер-ви-ай-пи,
вожделенную диссертацию, полагающую конец богоискательству человеков, уловленных в соответствии с Евангелием от Луки, 5:10:
"…И сказал Симону Иисус: не бойся; отныне будешь ловить человеков".
Теперь Кутузов писал диссертацию ногами.
До жути бесило его каждое слово десятого стиха! Раздражало всё, включая
собственную причастность к роду человеческому, позволившему таки половить себя и уловить. Ни единый документ археологии, вполне доказавший, что две тысячи лет назад события произошли в видимом мире, ничего не доказал ему лично, поскольку
он точно знал: история - слишком живая наука, регулярно переписывающая сама себя.
Ведь исчезла, скажем, классовая борьба, без упоминания которой и солнце не всходило во время оно. А объявили перестройку - и кончилась газетно-классовая заваруха. Заглох вечный двигатель исторического развития. Убрался гегемон. Колхозница на прощание непристойно подмигнула рабочему. Вот-вот пересмотрят концепцию прогресса.
"Вот и возьмите себе её, дорогие мои москвичи, возьмите вашу самую почитаемую, но нечитаемую, так сказать, великую нечитаемую книгу, - и полюбуйтесь. Прочитайте наконец это компилятивное сочинение, несите в свои дома, пусть вам будет, если сможете, лучше. Или хуже, - как пожелаете! Но теперь я вас всех
насквозь вижу! Я один сопротивлялся мракобесию. А у вас даже президенты с мэрами крестами обмахиваются. Поздравляю.
Вы - не удержали пламенное золотое знамя Мысли! Вы - родили новосибирцев, которые родили доклад, который породил в голове министра пресс-конференцию,
которая породила в семье смуту, которая убила мою жену, которая оказалась дурой-анонимщицей безносой, которая не уловила запах газа, который сама и включила! Видите, как всё сошлось!"
Чувствуя волну, которой даже имени нет, ярость, белее снега зимой, Кутузов задохнулся. Видимо, рановато выпустила его Аня. Надо было дать профессору ещё полежать, отомлеться на журнальном столике под пирамидой, поплакать у подножия своей возлюбленной. "Как она там?
– вдруг встрепенулся он. И неясно, где дом, в котором он безалаберно бросил всё своё богатство, свою сущность, свою любовь.
– А вдруг Аня опоздает? Да где же я?"
Люди шли, шли, у всех оказались и лица, и пальто, и никто не хотел читать Библию. С ума все посходили! А президенты?.. Столько разговоров, такая обширная научная литература, небесный пафос, "библейская тема в романах имярека" в горах диссертаций! О, твари дрожащие!
– затрясся гневом Кутузов.
Толкнув кого-то и не заметив, он услышал:
– Простите, пожалуйста, у вас нет носового платочка?
–
Нет, - бросил Кутузов, продолжая движение, но вопрос перепоставили иначе:– А у вас нет бутылочки с водой?
От бутылочки, вздрогнув, Кутузов чебурахнулся в мир невинных людей, обернулся и увидел мальчика лет восьми с разбитым носиком. Текла кровь, а смущённый ребёнок явно хотел, чтоб она перестала течь, плащик испачкает. Вот, уже испачкала.
Вид крови для любого мужчины - шок, но иногда и положительный. Кутузов опомнился:
– Что с тобой? Кто тебя?
– Вы… Случайно. Простите меня, я сам попался вам под руку. Платочка нет?
Кутузов пошарил по карманам, оглянулся, увидел вывеску "Аптека" и потащил туда малыша. Тот пошёл покорно, только носик поднял и голову запрокинул.
В аптеке все сразу всё разглядели, выбили чек на вату и салфетки, но денег у Кутузова с собой не было, и он машинально протянул в кассу Библию, искренне полагая, что тут наверняка сработает.
– Папаша, я ведь кассу вечером налом сдаю!
– усмехнулась кассирша, подумав, дядя шутит.
– У меня нет денег, возьмите книгу, она хорошая, коллекционная…
– Да и без вас читала, хорошая, как же! Эй, Мань, тебе опиума не надо? У тебя вроде сынок ударился в это дело…
"У Мани есть сынок, и тоже ударился", - сочувственно подумал Кутузов.
Уборщица Маня приостановила свой труд, побрела в сторону кассы, но ей наперерез рванул бритоголовый - откуда они только берутся в неожиданных местах!
– с короткой шеей и недвусмысленными бицепсами:
– Что, мать, совсем уже? Думаешь, если в аптеке пашешь, можно сынку и травку, и
герыч, мож, ты сюда устроилась тырить?! А ты, - зыркнул он на кассиршу, - сейчас ребят позову, они поговорят и с её сынком, и с тобой, курва…
Короткую немую сцену, пока и Маня, и кассирша глотали воздух, счастливым образом прервал ребёнок. Отринув и беспокойство, и платочковый стиль, он степенно подошёл к скинхеду и внятно изложил:
– Ты, дяденька, идиот. Опиум упомянут в значении религия, а у моего старшего товарища с собой Библия. Я тебе покажу, как время моё тратить и кровь! Разговорился тут…
Обнаружив себя товарищем пострадавшего, Кутузов обмяк, но не без удовольствия досмотрел, как малыш прицыкнул, притопнул и практически выгнал чрезмерно бдительного посетителя из аптеки - без покупки.
Тётки, оправившись, расхохотались, подарили ребёнку всё за свой счёт, а Библию велели Кутузову домой нести.
На улице профессор неловко потрепал мальчика по плечу и на всякий случай спросил имя. Мальчик охотно ответил, что вряд ли Кутузов его запомнит, ведь такой рассеянный.
– Почему?
– изумился Кутузов, хотя вряд ли стоило так уж изумляться.
– Видите ли, я всех вижу насквозь. Слышали про детей индиго?
– Кажется, да, или не кажется… Не знаю, - честно сказал профессор.
– Вроде мумбо-юмбо?
– Нет, - хладнокровно сказал мальчик.
– Но ещё услышите. Если доживёте…
– До чего? До чего я доживу?!
– оживился Кутузов, но мальчик уже ушёл. И как же удалось ему так быстро исчезнуть, непонятно.
Кутузов устал, и тягуче, колко заболели ноги, особенно ступни. Помимо воли